Perfectly entwined (СИ)

〄〄〄

Глухой звук падения врезается в стекло автомобиля, и Гарри резко распахивает глаза. Ночь, наполненная тревогой и страхом, подходит к концу, и светлеющий лес за окном тому подтверждение. Гарри сбрасывает дрёму с плеч, как тяжёлое одеяло, и устало зевает.

Ещё один звук, похожий на тот, что его разбудил, разносится под зелёными хрустальными сводами. Ладонь Саманты сжимает рукав его футболки, и даже в глубоком сне, в котором находится девушка, хватка её пальцев не ослабевает. Гарри едва удаётся освободиться от своей настойчивой и безжалостной стражи, когда третий звук разрезает утреннюю тишину.

Снаружи холодно, и Гарри ёжится, после сна и тёплого салона автомобиля острее воспринимая кусающий кожу ветерок. Дверь не хлопает, остаётся приоткрытой, и отсутствие лишних звуков не будит друзей в машине.

Угодившие вчера в засаду инфицированных, напуганные до оцепенения внезапной атакой детей-каннибалов, они не могли спокойно спать. Тишина ночи вползала в салон и подстёгивала воображение. Казалось, трупы вокруг машины шевелились и стонали, собирались встать и продолжить неудавшуюся трапезу. Лиам предложил кому-то одному остаться дежурить снаружи, чтобы остальные могли хоть немного отдохнуть. Гарри вызвался первым.

Их импровизированный дозор не был эффективным средством защиты, — все это прекрасно понимали, но каким-то образом, на глубоком внутреннем уровне осознание того, что кто-то стережёт покой, успокаивало. Дарило иллюзию безопасности.

Всем удалось поспать этой ночью благодаря простой идее Лиама: сам он, с тянущей болью в груди, мучимый ощущением полного одиночества Гарри, истерзанная мыслями о собственной потере Саманта и напуганная до бесконтрольной дрожи Элизабет. И теперь, когда утро заглянуло в этот уголок леса, разогнав мрачные тени, Гарри проснулся от того, что Найл растаскивает тела заражённых с их дороги.

— Зачем ты это делаешь?

— Доброе утро, — пыхтя отвечает Найл. Его руки едва заметно трясутся от усталости и напряжения, а по разные стороны заросшей тропы высятся небольшие кучи трупов.

— Как оно может быть добрым? — кривится Гарри, оглядывая пространство вокруг. Мерзкая вонь мертвечины лезет в нос, и он счастлив, что уже оставил содержимое своего желудка на земле. — Только посмотри на это. Во что, чёрт возьми, превратился этот грёбаный мир?

Он перехватывает выскальзывающую из рук друга детскую конечность и помогает оттащить очередного инфицированного ребёнка в сторону.

— Да, признаюсь, это настоящий ад, — Найл разгибается, трёт поверх одежды грязными пальцами ноющую спину. — Я тут задумался, кто мы теперь?

— О чём ты? — напряжённо переспрашивает Гарри, хотя и понимает друга. Он сам задался этим вопросом уже тысячи раз.

— Не уверен, что мы сможем жить по-прежнему, когда выберемся из этого дерьма. Я чувствую, как с каждой секундой в этом хаосе я меняюсь всё сильнее.

Гарри тяжело вздыхает. Его взгляд останавливается на взрослой девочке, почти девушке: мёртвые глаза широко раскрыты, челюсть отвалилась вниз, открыв белые зубы и припухшие розовые дёсны. Купаясь в собственных разрозненных мыслях, ускользающих и мимолётных, словно капли на стекле, он пропускает звук шагов.

— Зачем ты вернулся? — грубо бросает Найл в утренний туман, низко стелющийся по лесному мху.

Гарри вздрагивает и оборачивается: опасный незнакомец в кожаной куртке приближается к ним. В его руках нет пистолета.

— Вы, ребята, удивительно наивны, — вместо ответа высмеивает он подслушанный разговор. — Думаете о том, как сохранить человечность. Я бы думал лишь о спасении своей задницы.

— Мы уже поняли твой настрой, не стоило возвращаться, чтобы продемонстрировать лишний раз свою высокоморальность и альтруизм, — пожимает плечами Найл. В нём всё кипит от гнева, злость застилает разум.

— Ты не можешь уйти, не так ли? — в отличии от друга Гарри видит. Видит и понимает, что как бы этот парень не старался, кем бы он ни был — связь его не отпустит.

— Меня зовут Зейн, — представляется, наконец, незнакомец. — И я чертовски зол, что вы все свалились на мою голову, но ты прав — я не могу уйти.

— Тогда добро пожаловать в команду, Зейн, — под недоумевающий взгляд Найла и скептично приподнятую бровь нового знакомого, Гарри протягивает руку для приветствия.

Зейн пренебрежительно отворачивается.

〄〄〄

Стрелка на приборной панели неумолимо, хоть и медленно, ползёт вниз. Уровень бензина в баке их автомобиля уменьшается, а знакомый пейзаж за окном заставляет беспокойно ёрзать на сиденье. Они возвращаются к заправке за сумкой Зейна, теряя драгоценное время. Луи говорил, что их выживание зависит лишь от скорости, с которой они доберутся до побережья, и вот, вопреки его словам, они едут совершенно в противоположном от спасения направлении.

Луи.

Сдерживаемые воспоминания и ощущения рвутся наружу мощным потоком: щёки горят лихорадочным румянцем, а глаза щипит от слёз. Гарри до боли закусывает губу, отвлекая себя от мыслей о потерянной любви, и медленно дышит через нос. Он надеется, что Саманта, волнующаяся теперь ещё и за Лиама, не заметит его состояние. Теперь не время расклеиваться — у него будет целая жизнь в одиночестве, подчинённая этим горьким мыслям.

— Напомни мне, почему мы возвращаемся? — спрашивает Лиам, и сердито хмурится, услышав, как хрипло звучит его голос, искажённый смесью непонятного гнева и, возможно, страха.

— Потому что на заправке осталась сумка Зейна с необходимыми для выживания вещами, — не отрывая глаз от дороги и мелькающего впереди мотоцикла произносит Найл.

— Нет, это я понял, — напирает Лиам. — Почему мы следуем за ним?

Усталость — вот то чувство, которое сковывает тело Гарри. Именно усталость мешает ему разозлиться в ответ на Лиама, на его детские попытки оттолкнуть связь. Но друг полон решимости услышать ответ, он нависает над Гарри угрожающей тенью и, тяжело вздохнув, тому ничего не остаётся, как ответить:

— Потому что он твой соулмейт, — едва ворочая языком проговаривает Гарри.

— Ты вообще понимаешь, что он за человек? — Лиам возвращается на сиденье, зло и порывисто.

Линия электропередач возвращается к дороге, вновь становится невольной попутчицей. Гарри предпочитает разглядывать волнистые линии проводов и пытаться в гуле мотора расслышать напряжённое гудение тока. Сбивает резкий, какой-то непривычно сипящий голос друга.

— Он же убийца. Это сразу видно, — сильные руки сжимаются в кулаки, а всегда тёплые, полные понимания и сострадания глаза наполнены жгучей, ядовитой ненавистью. — Гарри, он очень плохой человек, и ты ведёшь нас за ним.

— Какая разница, какой он человек?

Возвращение обратно по той же дороге похоже на перемотку времени. Если бы только Гарри мог отмотать его ещё дальше, до Луи, до того самого места, где всё произошло. Где закончилась его настоящая, счастливая жизнь и осталось только это серое существование в полусне.

— Он твой соулмейт.

Стёкла заправки всё так же сверкают при полуденном солнце. И хотя они были здесь всего лишь вчера, Гарри чувствует это место, как напоминание из другой, прошлой жизни. Из той жизни, где была надежда на возвращение к Луи. К сожалению, её он оставил где-то у леса вместе с размякшими в желудочном соке крошками печенья Орео.

— Почему ты не можешь принять тот факт, что больше не одинок? — прикрыв глаза спрашивает Гарри. — Теперь твоих чувств будет в два раза больше. Теперь кто-то всегда будет принадлежать тебе. Ты нашёл потерянную половину.

— Как раз потому, что я слышу его чувства, Гарри. Поэтому я не могу принять этого парня.

— На что ты намекаешь? — Саманта встревоженно смотрит в серьёзное лицо Лиама, и кажется даже мотор гудит тише — все прислушиваются к ответу.

— На то, что он специально устроил эту засаду в лесу, — тяжело, словно нож сквозь промёрзлое масло, слова проходят сквозь сгустившееся в машине напряжение.

Элизабет прикрывает рот рукой, но грузное “ах”, сорвавшееся с девичьих губ, падает словно камень в воду, вызывая волнение и широкие, расходящиеся в стороны круги. И это касается даже Гарри, он приоткрывает глаза и пытливо смотрит на друга.