Perfectly entwined (СИ)

Противостояние не длится долго — существо не чувствует усталости или страха, а Луи ощущает, как с каждым рывком вперёд этой твари в его теле остаётся всё меньше сил. Пальцы скользят по вымазанной грязью одежде, алчное, жаждущее лицо всё ближе, зубы перемалывают воздух в дюйме от Луи. Заражённый наклоняется ещё, преодолевая отчаянное сопротивление, и чтобы не дать ему вцепиться в своё лицо, Луи подставляет руку.

Боль отупляет. Не закричать удаётся чудом, когда мерзкий чёрный зев инфицированного рта накрывает кожу между указательным пальцем и большим. Зубы впиваются в мышцу. Заражённый рычит, дёргает на себя головой. Луи кажется, что в затхлом мёртвом воздухе комнаты слышно как рвётся его плоть.

Он ещё не понимает фатальности этой секунды, когда ногой бьёт подростку в лицо. Чужое тело отлетает к двери, с гулким стуком ударяется о деревянную стену. Луи отползает назад, пытается подняться, бежать дальше. Рука кровоточит и болит, миллиарды игл пронзают нервные окончания.

Саманта появляется неожиданно, заносит биту вверх и без колебания опускает на голову поднимающегося на четвереньки заражённого парня. Найл входит в комнату следом за ней, спешит к Луи, прячущему руку от его глаз, пока девушка без колебания избавляет мир от ещё одного подобия жизни, тем не менее, несущего лишь смерть.

— Ты в порядке? — голос Найла испуган, но ладонь не дрожит, когда он помогает Луи подняться.

— Бывало и лучше, — криво улыбается Луи.

— Когда мы увидели, что инфицированные бросились за вами, то успели добежать до машины, и там лежала моя бита, — девушка гордо приподнимает оружие в руке. Покрытая лаком деревянная поверхность темнеет от испачкавшей её крови.

— Ты спасла мне жизнь.

Луи хочет подойти и обнять её за плечи: хрупкую девушку, которая должна профессионально улыбаться пассажирам коммерческого рейса, а не сражаться практически в рукопашную с безумными каннибалами за собственную жизнь. Но он сдерживается, лишь благодарно кивает.

Вместе с болью распространяется понимание: его время теперь исчисляется часами, возможно минутами. Из человека Луи превращается в смертельную опасность, которая грозит его друзьям. Грозит Гарри.

На тёмной лестнице, у чернеющего проёма входной двери он спотыкается, хватается за деревянные перила повреждённой рукой. Найл поддерживает за поясницу, не позволяя упасть, но воронка леденящего чувства в груди становится всё больше с каждым вдохом. Ощущение падения в бездонную пропасть не покидает тело, и даже тёплые, заботливые руки друга не в силах удержать.

Луи даже не нужно подавлять свои эмоции, прятать их от чувствующего всё Гарри. Мгновенный укол паники растворяется в тот же момент, что и зародился. Он со всем возможным ужасом вдруг понимает, что теперь тоже заражён, и понимание этого душит любое проявление страха. Всё уже свершилось, и осознание ситуации помогает Луи понять, что он больше не боится.

На автомате переставляя ноги он выходит на улицу, ловит блестящий взгляд Гарри. В темноте почти не видно облегчения и радости в зелёных глазах, но тепло этих эмоций, будто ласковый летний ветер гладит кожу Луи. Инфекция распространяется по организму: это чувствуется в нарастающем зуде дёсен, в тонком писке в ушах. Со временем этот писк обещает перерасти в настоящую мигрень. Луи вспоминает одни из первых слов, произнесённых Элизабет — её подруга, Скай, жаловалась на головную боль, прежде чем бросилась на своего соулмейта.

Гарри пытается взять его за руку, но Луи делает вид, что не замечает его порыва. Он пытается отрицать нужду, с которой чувства Гарри тянутся к нему сквозь тёплый ночной воздух. Вместо этого Луи побуждает всех поторопиться: рассаживает в автомобиле и, стараясь не смотреть в полные непонимания глаза собственного парня, захлопывает дверь.

Так странно оказаться снаружи, когда все они готовы двинуться дальше. Быть выброшенным за борт, когда друзья всё ещё продолжают бороться с бушующим вокруг морем безумия и смерти. Скоро, совсем скоро Луи станет одной из волн этого беспощадного, кровожадного моря.

У него не припасено прощальных слов: несмотря на опасности и, казалось бы, безвыходные ситуации, в которых они оказывались, Луи искренне верил, что все тревоги однажды останутся позади, верил в их “долго и счастливо”. Сейчас Гарри плачет, и надежды на спасение не остаётся. Дело не в том, что Луи не пойдёт дальше вместе с Гарри — просто Вселенная, способная разлучить предназначенных друг другу людей не может подарить спасение.

Но будучи человеком сильным Луи накрывает холодную, дрожащую руку своего мальчика и просит его двигаться дальше. Неважно, что он не верит в успех их плана — ему необходимо вселить уверенность в Гарри, а так же нужна эта слабая иллюзия, что хотя бы один из них сможет вернуться домой.

У Гарри разрывается сердце от боли, и эта боль, увеличенная многократно, бьёт в Луи. Врезается метеоритом, оставляя после себя выжженный кратер. Оглушает напрочь, лишая всех органов чувств. И остаётся лишь горечь расставания, похожая на окутывающую тьму без крупицы света. И среди этой тьмы ещё более глубокая темень, пульсирующий участок заражения.

Луи уже не слышит урчание мотора, шорох шин по плохой просёлочной дороге. Он закрывает глаза, не в силах смотреть, как любовь всей его жизни, сама суть его мира, уезжает.

И остаётся лишь боль, да гниющий, разваливающийся мир вокруг.

Луи испуганно вздрагивает и рывком садится. Никогда в жизни ему ещё не было так страшно, да что там — жутко. Сердце бьётся птицей в силках, пульс учащён, а дыхание прерывистое. Сон, сотканный из свежих воспоминаний, такой яркий, что Луи кажется — он пережил этот жуткий миг, когда его мир посыпался битым стеклом, заново.

В доме, где Луи укрылся на остаток ночи, пахнет лаком и свежей краской. Начатый хозяевами ремонт теперь никогда не будет закончен, но несмотря на разбросанные на первом этаже доски и банки с краской, Луи выбирает именно это место, чтобы вздремнуть. Резкие запахи маскируют гнилостный аромат разложения, которым пропитана улица, каждый из домов. Вся страна.

Кровь стягивает кожу, неприятной коростой покрывает ладонь. Пытаясь отвлечься от пережитого вновь кошмара Луи занимается раной. Он подставляет руку под струю ледяной воды и с задумчивым видом наблюдает, как вода окрашивается в розовый, уносит вместе с кровью его боль и грусть в слив раковины. Мысли, будто тяжёлые камни, еле ворочаются в голове.

Луи заматывает ладонь чужим белоснежным полотенцем, найденным здесь же, и выходит в ночь, оставив дверь дома распахнутой. На улице прохладно, и его бьёт дрожь, он чувствует, как поднимается температура тела, как горят лихорадочным румянцем щёки. Где-то в затылке появляется первый укол, первый звоночек, за которым придёт целая симфония боли.

Уверенность человека в том, что всё плохое случается с другими непоколебима. В любой ситуации, самой сложной, самой безвыходной, в сознании всё равно будет тлеть огонёк надежды, слабая неосязаемая вера в лучшее. Так устроен человек — надежда живёт вопреки здравому смыслу, обманывает и сулит счастливый конец. А потом становится попросту поздно. Приходит смерть.

Луи не знает, можно ли назвать его ситуацию той самой точкой невозврата, после которой не остаётся шансов. Он ещё не мёртв, но уже и не жив. Подобно призраку, он бродит от одного покинутого дома к другому. В своей грязной одежде, с рукой, не прекращающей кровоточить. Окна домов похожи на бездонные глаза судьбы — наблюдают за ним, без выражения, с безразличием взирают на маленького человечка, из последних сил борющегося с собой.

Не первая жертва постигшего мира безумия, далеко не последняя. Представляя весь масштаб эпидемии, целую страну, Луи пытается унять свою злость, свою досаду. Умом он понимает, что везёт в этой мясорубке далеко не многим. Гораздо чаще люди теряют свои жизни, погибая в зубах и когтях недавних собратьев. Кто-то лишается и души, превращаясь в бездумный, алчный до тёплой плоти, механизм.

Луи осматривает свои ладони, ощупывает лицо. И руки и лицо, такие же, как прежде. В реальности он не изменился. Завтра. Завтра он перестанет быть собой, а значит пока у него есть время, пока драгоценные секунды его собственной жизни не истекли, он может насладиться этим.