Perfectly entwined (СИ)

Они тащат за собой смерть. Затылком Луи чувствует всю мерзость, тянущуюся за ними гниющим шлейфом. Разложение и голод, две несовместимые по своей природе вещи сплелись вместе в этих существах. И хочется оказаться дальше от этой отвратительной насмешки над жизнью, вернуться в реальность, где всё было просто. А лес будто вторит его мыслям, шумит из-за путающегося в ветках ветра, такой обычный и заурядный.

Стволы расступаются в стороны, когда руки и щёки исцарапаны, а воздух вновь жжёт сильнее кипятка.

— Вот они! — кричит Луи, завидев одетых в камуфляж людей. — Приготовьтесь!

Первые мгновения знакомый им парень с бородой удивлённо выдыхает и его губы расплываются в широкой улыбке: меж тёмных жёстких волос видны желтоватые зубы. Но уже в следующую его глаза в ужасе расширяются. Он вскидывает ствол автомата и целится.

Военные решают, что это как раз тот случай, когда лучше сначала стрелять, а потом задавать вопросы. Рёв автомата, отрывистые выстрелы пистолета и одиночные — винтовки: заражённых настигает стальной ливень. Пули врезаются в тело с влажным звуком, с хрустом, если на пути оказывается кость. Рык сплетается с человеческим визгом, и Луи изо всех сил старается не зажмуриваться. Сердце Гарри стучит у него во влажных от пота ладонях, его страх льётся по венам ртутью.

— Не останавливайтесь! — подгоняет Лиам.

Строй разбивается, когда их мёртвый шлейф отрывается: инфицированные останавливаются, увлечённые новой целью. Военные хоть и реагируют быстро, но бежать не думают — они расчитывают на огневую мощь. Луи бы не хотел оказаться среди них, в этом хаосе мельтещащих тел, когда каждая тень готова вцепиться в глотку и разодрать, когда непонятно где враг, а где свой.

Гарри хватает его за рукав, и Луи на бегу оборачивается, берёт его за руку, тащит за собой. Элизабет показывает в сторону, и они, не останавливаясь, меняют направление. Всем хочется оказаться как можно дальше от угрозы, но их цель — машина, брошенная среди домов у реки.

Луи рад, что девушки не теряют хладнокровия, не бьются в истерике в этой дикой, смертельно опасной ситуации, и только лёгкая вибрация боли, что исходит волнами от Гарри напрягает его.

— Нога? — спрашивает он, замедляясь. Гарри кивает, и теперь видно, как он прихрамывает.

— Думаю, мы можем больше так не нестись, — говорит Лиам, упираясь руками в колени.

Каждый из них едва дышит, но Луи находит в себе силы, он тут же усаживает Гарри на какой-то низкий пень, велит ему вытянуть ногу. После выстрелов, звучащих прямо над их головами, этих сумасшедших предсмертных криков людей тишина вокруг звенит: тонкий писк на границе сознания, который не проходит, если заткнуть уши ладонями. Он внутри головы.

Тишина, наступившая на смену выстрелам, кажется гулкой, необъятной, точно какое-то самостоятельное измерение. Никто из ребят не произносит ни слова. Им не хочется сердить эту тишину, не хочется будить спящего бесформенного зверя. Лучше вообще не шуметь.

Пусть спит.

〄〄〄

Ночь наступает незаметно: начинается с лёгких сумерек, но под сенью деревьев и так отсутствует солнечный свет. Потом красное марево заката растягивается длинной полосой по небу, но очень скоро его насыщенный цвет растворяется в бесконечном пространстве небосвода и вовсе сходит на нет. Уже тогда приходит темнота.

Всё это время они бредут через лес, усталые и напуганные. Луи полагается на знания Элизабет, верит, что девушка, родившаяся в этих краях, всё-таки выведет их к автомобилю. Гарри чувствует его уверенность, она как крепкая трость — поддерживает и помогает делать каждый новый шаг.

Эхо больше не приносит звук выстрелов — военные остались далеко позади, занятые спасением собственных шкур. Или уже мертвы. Гарри не хочет об этом думать. Не может. Он испытывает настоящую ненависть, чёрную и ядовитую, когда понимает, что Мэтт мог выжить и спасти других своими знаниями в области медицины, но по воле глупых, невежественных людей погиб. Вместе с ним, кажется, погибла вера Гарри в людей.

Кожа Саманты холодная и влажная, когда Гарри берёт её ладонь в свою руку и сжимает. Девушка не поднимает глаз от земли, и он может только догадываться о чём она думает. Руку всё же не отдёргивает.

Саманта не его родственная душа, но тут не нужно иметь связи чувств, чтобы понять эту боль. Поэтому Гарри подстраивается и в молчании, без лишних вопросов и сочувствия, идёт с ней в ногу.

Прошло чуть больше недели с начала этого хаоса, а кажется, целая жизнь осталась позади. Он смотрит на их странную группу, измученные постоянной опасностью молодые люди и девушки, неподготовленные к выживанию в диких условиях, потерявшие самых близких, но отчаянно хватающиеся за возможность протянуть в этом аду ещё хотя бы день.

Поросль деревьев становится всё реже, и теперь между стволами можно разглядеть реку. Поднявшийся ветер морщит воду, собирает её складками, но на тёмной глади это едва заметно. Луна не выглядывает из-за серых туч.

— Становится слишком темно, — произносит Лиам. — Очень опасно добираться до машины сейчас.

Гарри оглядывается вокруг и понимает, что не узнаёт этого места. Река, без сомнения, та же, но дома другие и дорога уходит резко влево, за высокую насыпь поросшей травой земли.

— Мы сделали крюк, — поясняет Элизабет ещё до того, как кто-то успевает спросить. — Вышли с другой стороны. Автомобиль остался в конце улицы, вон там.

Девушка протягивает руку, указывая, и только теперь Гарри понимает насколько прав Лиам — в темноте летней ночи едва различимы силуэты девичьих пальцев.

— Но проблема остаётся, — Луи приобнимает Гарри за талию и хмурится, разглядывая пустые дома вокруг. Каждый из них может только молиться, чтобы те были действительно пусты.

— Я не собираюсь заходить ни в один из этих домов, — шипит Найл. В нём, как и в Гарри, всё ещё слишком живо воспоминание о том, как они проснулись, окружённые инфицированными. — Идём до машины.

— И пока мы идём по улице, мы как главное блюдо на столе, — возражает Лиам.

Растерянный взгляд Гарри блуждает с одного друга на другого. В темноте почти невозможно различить выражения их лиц, но по суровым голосам ясно — оба нахмуренны, и ни один не уступит. Поэтому Гарри переводит взгляд на Луи.

— Что скажешь?

Вместо Луи отвечает Саманта:

— Военные перестреляли всех заражённых здесь, — она внимательно вглядывается в чернеющие проёмы окон, одно за другим, проверяет не шевельнётся ли тень. Но всё спокойно.

— Это было неделю назад, — упрямится Найл. — За это время их могло прийти в два раза больше. Никто не знает, чем руководствуются эти твари, сколько в них осталось от людей. Они могут выжидать прямо сейчас, за любой из этих дверей, а когда мы войдём — сцапают нас и полакомятся. Держу пари, мои кишки невероятно вкусные.

Пониженный до угрожающего шёпота голос Найла звучит жутко в тёмной тишине улицы. Он — воспоминание случившихся трагедий, и одновременно с тем, пророчество тех страшных событий, что ещё произойдут. Гарри вновь чувствует игольчатые уколы ужаса, но Луи вовремя прерывает его набирающую обороты панику.

— Вероятность того, что тут повсюду инфицированные, есть. Теперь, надо думать, в любой точке этой проклятой страны в любой момент есть, вероятно нападения этих тварей, — Луи подталкивает Гарри в спину, направляет его в нужную сторону, и тот, так и не расцепив ладоней с Сэм, тянет её за собой. — Идём к машине плотнее друг к другу, и постарайтесь не издавать лишнего шума.

— Луи, мы безоружны и слепы в темноте, — настаивает Лиам. Элизабет хватается за него в поисках защиты. Глаза девушки кажутся Гарри бездонными.

— Верно, Ли. Тут как ни крути, один вариант хуже другого, — внутри Луи нет воодушевления, лишь каменное спокойствие, принятие ситуации. Он понимает, насколько плачевно их положение, и берёт то, что есть, делает то, что может делать. — Но как я заметил, они тоже довольно плохо видят, ориентируются в основном на слух. Поэтому ночью у нас есть дополнительные шансы.