Perfectly entwined (СИ)

— Знаешь, ребята рассказывают, что вы гостите тут уже больше недели, и они всё ещё не видели благодарности, — посмеивается бородач.

— Да, точно, — поддерживают его сослуживцы. — Девушки такие холодные, что кажется, будто лёд никогда не тронется. Но мы все тут в одной лодке, и немного ласки и внимания сделали бы нашу жизнь гораздо краше.

Воздух с чуть слышным сипением покидает лёгкие Луи, проходя сквозь стиснутые зубы. Он внимательно оглядывает каждого из них, мастерски игнорируя цепкие пальцы Гарри на своей спине. Тот тянет ткань футболки своего парня, предупреждая, умоляя, но Томлинсон глух. Он прищуривается и нагло спрашивает:

— И чего вы ждёте от меня? Идите, завоёвывайте их внимание.

— А что, если я хочу завоевать твоё внимание? — так же нагло произносит тот, что с бородой. И издевательски ухмыляется, указывая подбородком на оцепеневшего Гарри. — Я могу стать отличной заменой этому парню. Я могу стать отличной защитой тебе.

— Ведь мир свихнулся, и старые законы больше не имеют силы, — поддерживает его друг, неосознанно поглаживая чёрный ствол автомата пальцами. — Думаю, вам тоже пора принять это. Теперь правила устанавливает сильнейший.

Неприкрытая угроза, жестокое обещание в голосе холодом сковывают и без того нежелающие подчиняться конечности. Гарри может только сильнее сжимать одежду Луи в руках и слушать стук собственного сердца в горле.

— Так что иди сюда, крошка, — один из них хватает Томлинсона за плечо и тянет на себя. Отвращение внутри него похоже на густую грязь, попавшую на лобовое стекло автомобиля. Дворники не в силах убрать её, и лишь растирают сильнее.

Только когда тёплое тело оказывается оторванным от него, и Гарри ощущает лишь пустоту под дрожащими пальцами, а Луи сжимает до хруста челюсти, зажатый между двумя парнями, только тогда приходит ярость. Она душит страх в зачатке, не позволяет сработать инстинкту самосохранения. Эта ярость выжигает слабость, и именно её, не задумываясь, Гарри вкладывает в удар.

Слепой удар. Удар, который не имеет цели, но по каким-то странным стечениям обстоятельств, её находит. Кулак попадает по лицу одного из парней в камуфляже. Под едва слышный хруст руку Гарри заливает горячей кровью. Оторопевший, он будто в замедлении времени видит, как мужчина сжимает пальцами переносицу, но густая красная струя заливает ему рот. Не останавливается.

Луи реагирует быстро, стремительной серией ударов, пусть не таких удачных, как единственный нанесённый Гарри, но и они достигают цели — сильные, мозолистые от обращения с оружием пальцы отпускают его плечи, и лишь едва заметные отметины говорят о том, что на этих местах расцветут синяки. Но позже.

Луи бьёт последний раз, локтём, и не глядя хватает Гарри за запястье. Они проскакивают между приходящими в себя военными и несутся по коридору. Каучуковым мячиком от серых каменных стен отскакивают летящие им вслед ругательства и угрозы.

И на долгие секунды, когда в груди жжёт от нехватки кислорода, а ноги подкашиваются от слабости и страха, для Гарри существует только звук соприкосновения резиновой подошвы его кед с серым бетоном пола. Поворот за поворотом, дверь за дверью, он может надеяться лишь на то, что Луи вновь не подведёт его.

Спасительницей оказывается Саманта. Она появляется внезапно, с сумкой через плечо, в старомодных джинсах и простой рубашке Мэтта. Её живые глаза заполнены страхом, а руки сжимают тканевый ремень сумки. Гарри даже не успевает ничего сказать, позади них нарастает шум погони. Девушка прижимает палец к губам в универсальном жесте, призывающем к молчанию, и утягивает за собой, в неприметную дверь, скрытую очередным ответвлением коридора.

В тесной кладовке ничего нет, и только поэтому они все помещаются в ней. Рука Луи зажата между животом Гарри и грудью Саманты, волосы девушки щекотят его лицо, но он не в силах реагировать на это — пытается отдышаться. Три переплетённых между собой тела в темноте сырого помещения. Гарри кладёт руку на бетонную стену, пытаясь удержать хрупкое равновесие и не придавить девушку рядом с собой, поднимает взгляд вверх: по углам комнатушки развешаны целые драпировки паутины, слегка поблёскивающие в пыльных лучах раннего солнца, которые едва просачиваются через тонкие щели в потолке.

— Что происходит? — шёпотом спрашивает Луи у подруги, когда топот чужих сапог по камню удаляется от места их убежища.

Она кладёт белокурую голову на его плечо, и Гарри отчётливо видит в девичьих глазах страх. И это не тот безотчётный ужас, что все они испытали, столкнувшись лицом к лицу с заражённым. Это другой. Наполненный возмущением и бессильной яростью. Это страх оказаться жертвой насилия, страх потерять волю и свободу, но не жизнь.

— Ночью произошёл переворот, если я могу так выразиться, — произносит Сэм. Пальцы беспокойно бегают по ремню сумки вверх-вниз, будто она никак не может удержать их. — Очередная группа вернулась с очень плохими новостями: страна перестала существовать, захлебнулась в волне насилия. Они наконец нашли выживших. Других солдат.

Гарри пытается сосредоточиться на её словах, но сердце прожигает в груди дыру. Дыхание после бега восстанавливается, но страх гонит кровь по венам быстрее, да так, что она нагревается и кипит. Гарри проклинает тот день, когда они решили провести каникулы на другом континенте. Сейчас как никогда он хочет домой.

— Они сказали, что теперь каждый выживает, как может, — продолжает тем временем Саманта свой тихий рассказ. — Часть правительства укрылась в бункере, но остальные погибли. Никто не отдаёт приказы, никто не разрабатывает планы по устранению угрозы. Контроля больше нет.

— Что ваш капитан? — Луи кусает губы, а его пальцы неосознанно тянутся к волосам Гарри, мягко проходят сквозь спутанные кудри, массируют кожу головы. Он пытается успокоить свою пару, не дать этим страшным новостям сломить их обоих.

Но его ухищрения не работают: Саманта плачет. Крупные капли слёз в её таких сильных и решительных всегда глазах подобны приговору. Гарри слышит поступь смерти у себя за спиной. И от этих тихих и неумолимых шагов невозможно защититься, просто закрыв уши ладонями.

— Он принял решение большинства: теперь они не американские военнослужащие, подчиняющиеся командованию и уставу. Теперь они просто парни с оружием, и нет вокруг никого, чтобы указывать им что верно и по совести. А что нет.

Вот так они оказываются в грандиозной ловушке, как и опасался Луи с самого начала. Гарри дивится его прозорливости и даёт себе зарок, что теперь всегда будет прислушиваться к своему парню, и не подвергать сомнению ни одно принимаемое им решение.

— Ты был прав, — облекает он свои мысли в слова, и Луи тянется в ответ, готовый поцелуем успокоить, но за хлипкой дверью слышится, как пощёлкивают мелкие камушки на бетонном полу под подошвами сапог.

Дверь открывается медленно, с осторожностью, и Гарри не в силах смотреть в гнусные лица мужчин, спрятавшихся от своего долга за разрушенными стенами заброшенного здания. Вместо проёма двери он смотрит на Луи, внимательно впитывает в себя цвет его глаз, сокращение ледяного зрачка, хлопок длинных тёмных ресниц. Но за дверью девичий шёпот, на который Саманта отвечает всхлипом.

— Бэтс, Бэтси, — она расталкивает ребят, чтобы протиснуться в объятия подруги. — Мэтти?

— Он у капитана, идём!

Девушка серой, безжизненной улыбкой приветствует ребят. В ней столько же мутного, горького страха, как и в подруге.

— Мы всё утро играем в прятки с этими мерзавцами, — не произносит, выплёвывает слова Элизабет. — Но я провела детство в этом здании, я знаю короткие пути и укромные места.

Они сворачивают за угол, проходят мимо окон. Гарри замечает широкую полосу розового рассвета, что делит воду и небо чёткой линией. Попадая в воду этот насыщенный цвет делает жидкость зелёной, будто микстуру в аптечной склянке. Потом через тёмный коридор, почти на ощупь, и всё, что не даёт сойти с ума от напряжения, это тёплые пальцы Луи на его запястье и его дыхание, перемешанное с тяжёлым испуганным дыханием девушек.