На осколках цивилизации (СИ)

— Джон, сколько сигарет в день ты выкуриваешь?

— Стараюсь полпачки. — Как только Константин сказал это, сразу отбросил дымящуюся сигарету изо рта — стало невероятно тошно. Чес закивал и устроился на подушке удобнее. Джон не раз понимал, что им не о чем говорить, что они совершенно чужие, лишь столкнувшиеся случайно в этом ужасном светопреставлении, и даже иногда осознавал это остро, прямо так явно, что внутри даже что-то неприлично сжималось. Но сегодня он встал ясно перед этой извечной проблемой, перед её изрыгающей холод бездной. Бывает так, что знаешь о чём-то давно и вполне принимаешь это за правду жизни, изредка подкармливаясь доказательствами оттуда; а бывает по-другому — когда судьба делает скачок от скучных теорий и описаний практик к непосредственно самой реальности, к реальной и куда более суровой практике. Тогда, конечно, на стенку не лезешь, так как всё-таки был подготовлен к подобному течению событий, но на душе-то, что уж и скрывать, становится гадко. Примерно то же самое было и с Джоном сейчас; только вот теперь с той огромной разницей — он научился не переживать по этому поводу. Как и в прошлом. Но не совсем. Да и не научился, а лишь… старался учиться. Как-то так.

Чес, видно, всегда старался сгладить дело, да и бывали действительно хорошие темы; к тому же, внешние факторы приструнили их со всех сторон, заставив сойтись ровно перед трагедией. Но всё-таки та грёбаная случайность и его нередкие мысли в прошлом о Креймере отнюдь не давали ему покоя. Но, с другой стороны, это всё уже пустое. Однако чувство стеклянности и лживости не отпускало его со времён встречи — причём самой первой встречи… Джон порой недолюбливал себя за то, что они так нормально и не сошлись в прошлом, а с другой стороны всегда защищал себя вот этим: а к какому чёрту это нужно ему, повелителю тьмы, одиночке? Но знать человека почти досконально и вместе с тем держать на расстоянии!.. Казалось глупостью. Когда-то недавно. А теперь вроде и кажется нормальным, хотя что-то при этой мысли ноет в груди: то ли от сигарет, то ли действительно то самое, к хренам собачьим, высокое чувство! Лучше от курения, ей-богу. Но с каждым днём это мнение ослабевало.

Но всё-таки жизнь, как ни крути, а соткана из различных моментов, как изображение — из пикселов; и когда моменты, связанные с чем-то определённым, встречаются через четыре, начинаешь невольно задумываться: нормально ли, что ты на четверть, на такую огромную, больше всех, часть состоишь из некоего конкретного события? Что оно больше всего было и, вероятно, будет в твоей жизни?.. Наверное, это всё же ненормально. А теперь подставим в предложения вместо «что-то определённое» и «конкретное событие» имя парня, его прямое или косвенное присутствие. Вывод оставим вне рамок; его, впрочем, стыдно не знать, но и знать — трудно, так как это отнюдь не что-то определённое, а нечто эфемерное.

Джон видел, что ему не хватает только бутылки чего-нибудь крепкого, чтобы быть похожим на настоящего псевдо философа. Впрочем, почему бы и не подумать о всякой ерунде, когда впереди целая ночь и никто не в праве ему запрещать? Вот так вот, в дождливую ночь, можно тихо забыться своим добротным бредом в голове — и никому не придётся узнать это. Константин откинул голову на стену и улыбнулся.

Чес затих, и даже стало невероятно скучно; но как только мужчина подумал об этом, парень зашевелился и зачем-то прокашлялся. «Ну, что же ты хочешь спросить, глупый мальчишка?» Повелитель тьмы выжидающе смотрел на него; наконец Креймер проговорил:

— Знаешь, я давно хотел спросить… ты же не спишь? — в голосе послышалось отчаяние — будто он хотел только выиграть время этим глупым вопросом, время на принять, нужно ли вообще спрашивать? Джон не любил интригу, когда она касалась его, и тут же ответил отрицательно. Чес некоторое время мялся, а потом продолжил:

— Я вот думал об этом давно, с тех пор, как мы оказались в той первой группе, помнишь? Ты рассказывал, что встретил Анджелу, и я подумал: а как же Кейт?.. — парень замолк; Константин недовольно повёл бровью — и в этом весь его хитромудрый вопрос? Мужчина тяжко выдохнул и покачал головой.

— А что Кейт? Или Анджела? Вообще, на что ты намекаешь?

— Этот вопрос был в моей голове давно, но только сейчас я придумал, как можно задать его тебе. Банально вышло, правда?

— Ага. Но ты не ответил мне. — Креймер натянуто замолчал, и повелитель тьмы с каждой секундой молчания недолюбливал его больше и больше — ну разве так сложно объяснить? Наконец раздался голос:

— Ну, ты же любил Анджелу. Даже я это видел. Но потом вы разошлись, ты женился; а сейчас вдруг вы и встретились вновь. Но ведь любовь, она… никуда не девается. Вот я и спрашиваю, что ты собираешься делать?

— Тебе-то какое дело! — хмыкнув, грубо ответил Джон, а после задумался и замолчал — вопрос, конечно, до зубовного скрежета банальный и наивный, но…

— А вообще, тебя не должно это интересовать, — добавил чуть мягче; Креймер выжидательно молчал, словно знал, что это не всё.

— Но если говорить так, то ничего особенного между нами с Анджелой не было: мы не так познакомилось, не так, вообще жутко и крайне мало знали друг друга и так же отвратительно расстались. Чувство после этого можно описать только тем самым банальным тяжёлый осадок, но, блин, оно так и было! — Повелитель тьмы подумал и покачал головой. — А вообще, то было ошибкой. По крайней мере, сейчас я ничего не хочу уже. А с Кейт… я тем более не знаю; мне кажется теперь, что это вообще какой-то лишний человек в моей жизни. И я допустил, чтобы кто-то новый входил ко мне, в мой тёмный мирок…

— То есть, ты уже никого не любишь?

— Нет. — Джон тогда не мог утверждать, что не сорвал — очень вероятно, что наврал и по-крупному, только тогда он и сам не мог разобраться в себе и в своих чувствах. Ему просто нужно было как можно скорее увидеть Кейт и понять… Но всё же тогда его обожгло нечто другое.

— Знаешь, это на время. Ты ещё не можешь отойти от…

— Слушай, разве я просил помощи или советов? — Константин ощущал какую-то необоснованную злость и не мог понять, почему говорит это дерьмо. — Ты получил ответы, верно? Значит, всё, тема закрыта!

Но Креймер лишь едва слышно усмехнулся; тогда Джон подумал: «Да он что, садомазохист?» Ибо кому может доставлять удовольствие и усмешку ядовитые огрызки и совсем никакое отношение? такой скверный характер? Кому? Кажется, только тому, кто уже знает, что истинно скрывается под ними и уже не обижается на эту внешнюю мишуру; короче, только кому-то… слишком знакомому. То есть Чесу. Повелитель тьмы и сам был как-то неприятно удивлён этой мысли, хотя тут же её откинул: ну, нормально ли ему думать о таком, когда есть вещи поважнее?

Парень отвернулся к стене и укрылся пальто сильнее. Джон и сам не понимал, что творил, но решил добавить. Добить.

— Не говори глупостей — мы с тобой никогда не были хорошими знакомыми. Поверь.

—…пока ты не открылся мне. — Константин мог поспорить, но парень точно улыбнулся. Мужчина хотел было сказать нечто обезоруживающее в ответ, но нужно ли говорить, что каждое последующее его слово автоматически бы становилось ничем, пустым, прахом? Оставалось лишь внешне промолчать и сделать невозмутимый вид, будто он и не слышал. Но на самом-то деле услышал, да ещё как.

«Пока ты не открылся мне…» — звучало в его голове тем же самым спокойным, уверенным тоном целую ночь. Это стало мантрой, молитвой, от которой уже тошнило и хотелось лезть на стену; да даже если бы это не было правдой, то благодаря такому часовому повторению Джон бы всё равно поверил в это. Но он прекрасно верил и так, точнее, что такое вера — лишь пустой комочек чувств, приправленных нашими ожиданиями; он знал, чёрт побери, знал, а не просто по-глупому верил! Но и хуже это было во много раз потому, что являлось рациональным…

Константин дышал тяжело, будто его рёбра обтянули громоздкие цепи и туго сошлись впереди; дождь продолжал лить как из ведра; в углу их комнатушки закапало сильнее. Мужчину убаюкивала и успокаивала эта капель, так что он и сам не заметил, как впал в полудрёму, такую беспокойную, как, впрочем, и все его сны сейчас. После сегодняшнего разговора он и не знал, кто ему Креймер и с какой точки зрения принимать решение: опасность или спасение. Но, засыпая, Джон почему-то подумал о третьем варианте — самом противоречивом, но таком типичном для его жизни: Чес ему и друг, и враг, и решать это надо со всех точек зрения. И была у повелителя тьмы такая точка зрения, известная под паранойей несближения; и порой она имела весомое значение для него.