На осколках цивилизации (СИ)

— Заботишься? — насмешливым тоном спросил Креймер и тихо рассмеялся. Константин подумал об этом и тоже усмехнулся — губам было непривычно это делать. Но с тех пор атмосфера стала какой-то приятной — знаете, в такие моменты хочется сказать, что ты дома. И он действительно был дома. Всегда, когда рядом находился парнишка.

И за такое, почти что самое важное в нашей жизни, Джон ни разу не сказал ему спасибо. И сам он понимал, что ещё долго не сможет сделать этого. Было ли стыдно? Кажется, да. Но парень, вероятно, догадался уже и об этом.

— Не пойми меня неправильно, Джон, но, увидев смерть, я подумал почему-то о своей собственной…

Мужчина поморщился, но не остановил.

— Мне страшно не само понимание того, что когда-то я умру, а то, что я не скажу нужного и нужным людям. Это страшнее всего. Но положение труднее в моём случае оттого, что я не знаю тех самых слов, понимаешь? Я не знаю, например, что говорить тебе или кому-нибудь ещё! Я примерно чувствую эти слова, но… но не знаю их. Парадоксально?

— Нет. — Константин покачал головой.

— Думаешь? — Чес выдохнул и опустил голову. — А мне тошно от несказанного. К тому же, разговор я завёл не просто так: все мы в огромном риске умереть. А особенно, когда видишь это совсем близко, буквально на глазах… — Он замолчал, в конце уже перейдя на сдавленный шёпот: — То начинаешь верить, что и сам когда-нибудь… также. А в реальности останется от тебя ноль, круг от бублика. Все твои мысли уйдут вместе с тобой под землю, а другие, нуждающиеся в них, их так и не узнают.

— Но ведь не совсем ноль… не совсем. — Повелитель тьмы потушил сигарету и глянул в небо. — Если люди были нужные, ты всегда говорил им то, что хотел, действиями. Это закон. Я считаю… Слова. Что слова? Посвистывают они мимо.

— Ты считаешь, это закон?.. — задумчиво спросил Креймер и хмыкнул, а потом усмехнулся. — Как у тебя близко находятся законы и собственное мнение. Впрочем, что за бред мы несём? Может, вернёмся?

Джон покачал головой и продолжил смотреть в тёмное густое небо; Чес пожал плечами, но покорно остался. Этот разговор был их своеобразной собственной метафорой, разгадка которой была до ужаса проста: там было и то самое спасибо, не сказанное Джоном, и опасения Чеса, и развеивание их Джоном, чуть ли не явно говорящего о том, что он видит прекрасно всю заботу и ценит её. Но говорить вслух и прямо — не, не для них. Это закон. Они так считают.

Между тем время летело быстро, и вечер склонялся к ночи; Константин и правда не понял, почему так быстро прошло это время. Больше они ни о чём не разговаривали; повелитель тьмы через некоторое время решил закурить ещё одну сигарету. Тогда же огоньком от зажигалки посмотрел на часы: пять минут первого. Он негромко присвистнул, вновь удивился тому, с какой космической скоростью движется время и выдохнул очередное облако дыма; стало хорошо, будто даже спокойно, но Джон знал, какой же это обман, особенно когда источник удаления тревоги — сигарета. Могилка скрылась в сумраке, лишь чёрные ветки дерева топорщились на синем бархатном фоне. Повелитель тьмы не знал, откуда у него такие красивые сравнения в голове — это ведь мало сказать, что не к месту.

Циничный настрой сменился на более спокойный, смирившийся. Джон Константин впервые наслаждался, а не просто отдыхал; наслаждался запретным, вновь заглатывая зачаток рака в свои лёгкие. Да даже если тот вновь разовьётся — всё равно! Всё равно рано или поздно подыхать, к тому же, теперь он навсегда лишён своей любимой работы. «А Чес ведь правильно говорил… раз такое случилось, уж наверняка нет ничего, во что я раньше верил, что раньше видел собственными глазами. И оно всё разрушилось: Небеса перекрылись грозовой тучей, Ад совсем закипел и испарился… Ужас!» Мужчина усмехнулся и, прикрыв глаза, выпустил виток дымка. Теперь скорее всего не то что демоны — сам Люцифер навряд ли сунется на землю; ах да, и наш ведь земной мир рушится к чертям. Короче, сейчас все инстанции переживают не лучшие времена; однако Константин уж давно не слышал в своей душе отклика высших сил, не видел свои способности вживую, поэтому вера угасала, как уголёк на конце его сигареты.

Джон искривил губы в каком-то странном подобии улыбки и затянулся слаще прежнего; картина маслом называлась «Дорвался». Чес сидел рядом, очень близко, почти что в тридцати сантиметрах от него. И какого дьявола он вычислил это расстояние так точно? Если б мужчина только знал! Впрочем, обращение внимания на мелочи присуще не только ему в таких отвратительных ситуациях. Креймера было плохо видно в темноте, но он не двигался и даже ни разу не начал разговора; повелитель тьмы тихо окликнул его — не отозвался. Заснул.

Константин почему-то едва сдержал усмешку и откинул голову на стену. «И ведь охота ему сидеть здесь, на холоде? Знает же, что я такие сентиментальные вещи не одобряю… Господи, что за идиот!». Но мужчина не чувствовал раздражения — наоборот, что-то тёплое, слишком, слишком приторное для возникшей ситуации разливалось в его груди, на сердце; и такое приятное, до одури, будто в один миг исполнились все его мечты. А может, и исполнились?.. Может, всё вот это вот вокруг уже и есть мечта? Естественно, исключая смерть Дженни… Но всё-таки? Неужели его идеал состоит только из сигарет, дыма, цинизма, верного водителя и какого-то ужаса вокруг? Но если серьёзно, Джон был доволен, хотя в любую секунду готов был променять всю эту идиллию на живую Дженни рядом с ним.

Но то тёплое ощущение, ещё тлеющее на его душе, не давало покоя. «Боже мой, что за банальщина?». Константин не знал, как это объяснить, и в итоге благополучно забил, подумав… впрочем, ничего не подумав и продолжив курить.

Отчего-то теперь мужчина старался курить тише: тише вдыхать и выдыхать, осторожнее щёлкать зажигалкой. И он старался не находить причин тому у себя в голове, в этом воспалённом храме искусного бреда; он теперь вообще боялся чему-либо давать оценку, т.к. сейчас уж точно всё дерьмо всплывало наружу.

Джон отчаянно прислушивался к дыханию соседа рядом: дыхание спокойное, равномерное… оно усыпляло. Сам Креймер опустил голову на грудь; повелитель тьмы изредка на него поглядывал. Что-то было в этом особенное, непередаваемое, блаженное; Константин был готов уже уснуть и сам, и даже затушил сигарету и склонил голову вперёд, как ощутил нечто тёплое, коснувшееся его предплечья, а потом и плеча…

— Чес? — Джон проговорил шёпотом и понял, что это не зря — парень мог услышать и проснуться. Вопрос вырвался сам собой, мужчина даже думал, что это у него в мыслях. Однако оказалось, что Креймер, опираясь спиной о стену, провалился в сон глубже, потому и, расслабившись, соскользнул вниз; так и нашёл головой плечо, а то бы запросто скатился на пол.

Константин осторожно придвинулся к нему, чтобы бывший водитель не тянулся за ним; ну, короче говоря, чтобы тому удобно было, и никакими синонимами это не заменишь. Но Джон даже эту самую малость готов был скрывать — не в его характере. Поэтому как-то так, вдвоём, слишком мило для общей обстановки, они просидели, кажется, всю ночь. Мужчина выкурил целую пачку и не был удивлён этим и плохим самочувствием — голову закружило, накинулся яростный кашель, который, к тому же, пришлось сдерживать до слёз в глазах, чтобы не разбудить рядом спящего на плече. Но Чес ни разу не шелохнулся — лишь продолжил мирно сопеть, иногда двигая головой, чтобы было поудобнее. Сигаретный дым его нисколько не смутил; Джон был рад этому, ведь в ту ночь в небо над ними постоянно взмывались сизые горькие облака…

Стало невероятно хорошо и, Господи, наверное, так хорошо не было никогда! Повелитель тьмы готов был поклясться в этом и, вероятно, по этой причине и усмехался. Честно признаться, курение помогло. Якобы. Иллюзорно. Но Джону тогда сполна хватало и этой помощи; теперь вместо пустоты и безысходности всю грудную клетку заполнила медленная смерть. И это оказалось куда приемлемее; Константин припомнил цитату: «Курение — медленная смерть! А мы никуда и не торопимся…» Он усмехнулся и опёрся головой о стену.