Десять затяжек (СИ)

Джон же, увидав, как тот положил сигарету в рот, едва сдержал смех, позволил себе лишь сдержанно ухмыльнуться и сказал: — Переверни, Чес.

А Чес, чувствуя, что румянец на его щеках сейчас похлеще всех румян, вместе взятых, у девушек его города, в ту же секунду перевернул сигарету и полез за зажигалкой.

— Если бы я мог, то убежал бы поскорее из парка, пока ты его не сжёг. Но, увы, не могу, — Креймер теперь жалел, что, в порыве лжи, сказал про этот чёртов штраф и штаны, которые, по его словам, он счастливо прожёг упавшим окурком. Ну, что ж, зато теперь у Константина будет повод лишний раз улыбнуться, что тоже, в общем-то, не так плохо.

— Так, дай её на секундочку, кое-что покажу. Конечно, глупо такому учить, это знают даже дети… вон, у любого шестиклассника спроси, он тебе мастер-класс покажет. Но раз уж обещал, разжую всё по кусочкам, мой «милый ученик», — всё такой же насмешливый, даже скорее ядовитый упор на последнее словосочетание. Чес уже успел сто раз пожалеть о задуманном: кажется, здоровье он попортит немало, а вот своей истинной цели так и не достигнет, ибо где в этой спешке уделить время хоть на пару слов, отличных от темы курения? Конечно, всё ещё впереди, конечно, затяжек там будет до черта (если он сам доживёт до них), но порой настрой зависит лишь только от начала, а нынешнее начало заставляло остро чувствовать безвыходность положения. Но Креймер что? Правильно, никогда не унывал и никому этого не советовал.

Тем временем парень передал зажигалку Константину, и тот, прикрыв её ладошкой от ветра, первый опробовал, пару раз чиркнув ею.

— Ну, ты понял: прикрывать надо так. Искренне надеюсь, — говорил он, передавая зажигалку, — что ценник на ней немного подуспокоил твои дрожащие руки, ибо тебе её потом никто не починит.

— Вот поэтому я и не хотел брать всё это: оно жутко дорогое и им неловко пользоваться, — насуплено промямлил Чес, принимая зажигалку из его рук и на секунду соприкоснувшись с его холодной ладонью. «Почему такая холодная?» — пронеслось на заднем плане мыслей у Креймера в голове, однако вскоре забылось.

— Зато совесть будет мучить, если вдруг потеряешь или разобьёшь. А это тоже не есть плохо. Иногда… — Джон хмыкнул, будто на мгновение задумавшись о чём-то и уставившись на свои руки, согнутые в кулаки перед ним. Парень мельком посмотрел на него, пока позволяла ситуация: тот сидел, ссутулившись, широко расставив ноги и опустив голову — такая поза говорила, что он сильно задумался о чём-либо. Но вдруг очнувшись, Джон кинул на него быстрый взгляд и тут же приказал:

— Давай уже, начинай! Мы тут не на лебедей пришли смотреть, — а в озере рядом плавали действительно красивые лебеди (хотя когда эти птицы были некрасивыми?): кристально-белые, грациозные, с ярко-оранжевыми клювами, не какие-то там задрипанные или грязные. Чес на секунду перевёл глаза с Константина на этих птиц, плавающих неподалёку: на них можно было смотреть, кажется, целую вечность. Но неприятно ощущаемый, давящий взгляд Джона заставил таки наконец поднести зажигалку к концу сигареты. Креймер ощущал, что не то чтобы переступал через себя, а будто переезжал, да ещё и на каком-то танке! Что уж и говорить, ему, человеку, ненавидевшему курение и вообще все вредные привычки, было мало сказать сложно — практически нереально взять и так просто закурить. Да, Чес был малость самолюбив, да и кому на его месте захотелось бы портить здоровье, но он прекрасно понимал возникнувшую ситуацию, когда сдаться означало навсегда выйти из игры и уж больше не иметь к ней доступа. Всё было решено ещё с самого первого слова, с, кажется «Знаешь, Джон…» и так далее. Уже тогда нельзя было разворачиваться и говорить, что вышла какая-то ошибка. «Сейчас или никогда» — было девизом вчера. И парень выбрал «сейчас», хотя знал многие преимущества «никогда»: и сохранённое здоровье с нервами, и отсутствие переступания через себя, а также возможность не слышать многих колких фразочек Константина. Хотя был один огромный минус — как бы он потом не пожалел об утраченной возможности. Ибо пока неизвестно, во что это всё выльется. Может, и не выльется, но хотя бы, чувствовал сам Чес, он уже не будет изнемогать об упущенных возможностях. А состояние душевное порой бывает важнее состояния физического…

Всё это сумбурным вихрем пронеслось в голове Креймера, пока он приспосабливал зажигалку в ладони; Константин, судя по ощущениям, не отрываясь смотрел на него, словно старался что-то понять. Чес тогда и не знал, что жертвовать целым здоровьем, которое, увы, купить нельзя, ради какого-то человека означает, что человек вовсе не какой-то, а очень даже определённый. Но какое именно определение сюда шло, парень не смог бы сказать даже в том случае, если бы понимал всё вышесказанное. А впрочем, в топку эти нудные размышления; Креймер довольно ловко (совсем вразрез с заявленной неуклюжестью) чиркнул зажигалкой и, прикрывая ладошкой, как показывал Джон, поднёс затеплившийся огонёк к концу сигареты. Та жадно поглотила его, и краешек, на секунду ставший красным, вдруг потух и зачадил сизым дымом. Чес ещё не вдыхал, напряжённо поглядывая на сигарету, и, наверное, никогда бы не вдохнул, если бы не Джон:

— Эй, давай вдыхай уже! А то так мы можем просидеть до вечера, если ты будешь делать вдохи раз в пять минут, — Креймер не посмел задерживать самого повелителя тьмы, потому и резко, полной грудью вдохнул, совсем позабыв про наставления; как итог — он, успев всё-таки вытащить сигарету, ибо кругленькая циферка под пачкой была ещё свежа в его памяти, дико закашлялся, чувствуя, как тысячи ножей едкого дыма колют, режут, тыкают ему в его бедные лёгкие. Было ощущение, будто он загрязнился, только с той разницей, что не снаружи, а внутри. Чес согнулся, содрогаясь от кашля и не видя перед собой ничего из-за выступивших на глазах слёз от дыма; это было похоже на то, когда разводишь костёр — правда, в том случае это было даже приятно; сейчас же казалось, будто костёр внутри него и нехило там разгорелся. Было больно, неприятно и стыдно. Стыдно особенно — перед самим Константином, который, кроме как того, что возился с ним, словно с ребёнком малым, так теперь видел его таким — раскрасневшимся и с позорными слезами на глазах, пускай даже от дыма, но это всё равно не оправдывало его положения.

— О, вот они, новички! — со вздохом сказал Джон и встал со скамьи, куда-то отправившись. Чес сидел, согнувшись в три погибели, и даже не мог поднять головы — в лёгких была нестерпимая боль, пожар, нет, дым, ведь это действительно хуже. Хотелось вытащить эти самые лёгкие, на пару минут окунуть хотя бы в это вот озеро, хорошенько прополоскать и вернуть обратно уже чистыми. Было желание освежить их хоть чем-нибудь: парень старался глотать воздух, но из-за частого кашля сбивался и не мог сделать этого нормально. Меньше чем через минуту вернулся Константин, и на колени Креймера, уже прощающегося с жизнью, опустилась маленькая бутылочка воды.

— На, держи! Толку от воды практически никакой, зато психологически будто бы удовлетворишься, — Джон, кажется, сел рядом. — Ох, чувствуя я, зря ты это затеял. Ещё есть возможность отказаться…

— Нет!.. — сдавленным, хриплым шёпотом сказал Чес, отвернувшись и открывая бутылку. За один присест он выпил её всю и после начал утирать слёзы рукавом. Джон откинулся на скамье, свободно расположившись и подняв голову вверх. Со стороны ещё раздавался удушливый кашель Креймера, однако он ничем не мог ему помочь.

— Вдыхай глубже. Почему ты так чувствителен к этому? Лично я пару раз кашлянул и преспокойно продолжил курить, когда взял сигарету первый раз. Всё у тебя как не у людей! — равнодушно заключил Константин, тяжко вздохнув.

— Это точно… — спёртым голосом только и смог сказать Чес, усмехнувшись уголком губ и вновь закашлявшись. Но кашель постепенно становился слабее, отпускал парнишку, и вот уже он, с побагровевшим лицом, устало откинулся, как и Джон, назад, тяжело и часто дыша. Мужчина кинул на него быстрый взгляд и вновь отвернулся, скептически покачав головой.