Капелла №6 (СИ)

Ага, когда бы всё это было так просто! Константин остановился и потёр своё разгорячившееся лицо — прав был кто-то из древних, говоря, что самое страшное — это не знать себя. Да, страшнее всего видеть не чьи-то неожиданные выкрутасы, которые, быть может, можно и предугадать, а свои собственные, ничем до того не оправданные и являющиеся просто последствием какой-то призрачной причины, залёгшей на дне души. Вот это действительно отвратно; Джон сплюнул и покатил свой багаж дальше.

Магазин, кажется, продуктов впереди начинал лениво открываться — кто-то громко поднимал рольставни; на другой стороне улицы какой-то мужик вёз бак с чем-то, неимоверно им гремя, а с какого-то балкона уже слышался французский лепет. Город оживал, просыпался, правда, как-то неохотно; впрочем, Джон тоже бы навряд ли вставал здесь с воодушевлением — для него Европа была каким-то ленивым местом, где работали нехотя, зато размякали под благоприятным климатом запросто. Наконец он подошёл ближе к мосту, остановился, посмотрел на него и прошёл под ним; где-то наверху пронеслась машина.

Он выглянул из-под моста и увидал на противоположной стороне дом, обведённый в его карте карандашом, потом перешёл улицу и остановился рядом с ним; и вновь стало так тоскливо на душе, как было вчера на кладбище — будто он сам стоит вновь на пороге чего-то нового, что всё равно неизменно наступит под напором его характера, и не может решиться, будучи затягиваемым назад тугой резинкой ностальгии. Нет-нет, он по-любому протиснется в это новое, правда, будет это тяжко, если сейчас не перерубить нить — так участь облегчится. Константин вздохнул, покачал головой и едва отвёл взгляд от многочисленных балконов, один из которых должен точно принадлежать Чесу.

Получалось всё так идеально и хорошо благодаря этому камню, ритуалу, способному отыскать Креймера, свободным местам в самолёте на ближайший рейс, готовым к брони номерам в отеле и, наконец, достаточной сумме денег на счету. Просто никому и не снилось такое, чего не потребовалось добиваться огромными усилиями и что будто само в руки шло! А тем не менее счастья от этого с каждым часом отнюдь не прибавлялось; Константину показалось, что он обязательно свихнётся, и в таком состоянии не то что к Чесу, просто к людям нельзя. Что тогда?

Джон развернулся и поплёлся назад; что тогда — только сам дьявол знает! Может, и не мешать прогрессирующему безумству, оно само там как-нибудь разберётся и расположится?.. Он шёл быстро, чуть ли не бежал, и мысли в его голове сменялись с каждым новым шагом; голова трещала по швам, но спать теперь расхотелось, а было только одно желание: ходить по этому чёртову Лиону до тех пор, пока не отнимутся от усталости ноги. Константин так и решил, позволив какому-то воспалённому чувству внутри себя создавать для него маршрут. Он сам не мог знать, что напридумает это чувство, но осознанно стал его марионеткой; с тех пор он едва помнил себя, куда шёл и зачем. Было даже всё равно, что с багажом, главное — идти; пускай это было неправдой, но, по крайней мере, успокаивающей неправдой, что рой мыслей в голове от этой прогулки должен раствориться. «Проверим…»

***

Проверка дала не очень хорошие результаты: мыслей только прибавилось (куда уж больше?), а ноги унесли в какую-то даль. Джон очнулся только сейчас, остановившись на улице Президент Карно, и несколько позже понял, что прошёл что-то около двух километров, оказавшись в середине этого полуострова. Здесь жизнь протекала более интенсивнее: открывались магазины, часто ездил транспорт, людей было больше, и все куда-то спешили. Константин резко остановился посреди тротуара и почувствовал своё частое дыхание; шёл седьмой час, и уже почти рассвело: на горизонте виднелась розовая полоска. Через дорогу в диагональ виднелись желтоватые стены какого-то старинного здания; Джон не понял, что его туда понесло, но перешёл улицу и ради интереса решил глянуть, что же всё-таки это.

Этот интерес, да и эту прогулку вообще Константин после назовёт не случайными, а будто тайным заговором судьбы, жизни, Вселенной — хоть целого мира, но чего-то явно существенного. Будто все события переплелись так не рандомно, а с хитрой задумкой; но он тогда чувствовал, что обязательно ещё придёт сюда. Каким-то другим, может, за чем-то, но придёт; а потом уйдёт и тоже другим, совершенно, причём не факт, что в хорошем смысле. Там, в стенах повидавшего виды здания, не властны даже судьба и фортуна; там властно время и вера.

Старинным зданием была церковь Святого Бонавентуры, сзади и с боков ничем не примечательная: жёлтый истёршийся камень, чуть ли не деревянные окна, потрёпанный общий вид. Зато в ширину и в высоту она была значительна, хоть и считалась, наверное, среди всех остальных соборов Лиона небольшой и скромной. Джон свернул на узкую улицу, зажатую с двух сторон каким-то домом и стеной церкви, а потом оказался на более широком проспекте, где находилась боковина старинного святого места, и, пройдя его (расстояние было ни много, ни мало восемьдесят метров, что соответствовало длине церкви), подошёл к той улице, куда выходил основной фасад, и тут-то и ахнул.

Нельзя сказать, что это здание было самым наикрасивейшим, но что-то цепляющее в его завитках, в лёгких узорах всё-таки было, несмотря на тяжёлую форму и конструкцию. Главный фасад был широк — от и до тридцать семь метров; было, как и обычно, три входа, украшенные остроугольными арками с цветами и различными красивыми элементами декора разной высоты: один огромный с тяжёлыми воротами, открывающимися только по праздникам, и два обычных, раза в полтора меньше. Ровно над высокими дверьми основного входа возвышались на постаментах статуи каких-то святых в длинных убранствах, Джону неизвестных. Сам фасад был похож на заточенный карандаш, верхушка которого мягко обрамлялась ажурной резьбой; остальная часть, будто подставка для этого карандаша, покато уходила вниз всё с той же резьбой, на углах заканчиваясь остренькими узкими башенками с нарядной крышкой.

Над всеми входами, держась на острие арки, расцветали окна-розетки разного диаметра: над большим, соответственно, огромное, главное окно, а над двумя другими в раза три меньшие. Внутри основного окна-розетки находилось что-то наподобие цветка, лепестки которого были наполнены различными завитушкам, что-то наверняка значащими. Два других окна имели внутри себя по четыре кривых линии, исходящих из центра. Над главным виднелось ещё одно окошко, маленькое, и Джон его заметил только потом, а над ним, на самом верху, в сиянии утреннего неба виднелся небольшой крест. В общем, в основном фасад казался каким-то органичным, хотя, быть может, и пустым в сравнении с куда более роскошными соборами этого города, но Константину понравилось в нём эта простота, где было минимум украшений и всяческих изысканий.

Джон бы с радостью зашёл — только не спрашивайте зачем, в настоящее время ответы на такие вопросы он сам не знал, но церковь пока не работала. Однако он тогда почувствовал что-то около предчувствия, что он сюда точно вернётся, но не просто так… с какой-то целью. И это было неприятно, несмотря на очаровывающую красоту церкви Святого Бонавентуры; Константин вернулся так же, как и пришёл, и поплёлся в гостиницу, хотя времени до двенадцати было ещё много. После он тоже где-то промотался, но даже не обратил внимания где: всё проносилось как в сумрачном сне.

Без пяти двенадцать он со слипающимися глазами, зевками через каждую минуту и с уставшим видом зашёл в свою гостиницу и стал ждать, когда его зарегистрируют и дадут ключ. Пока миленькая девушка на ресепшене что-то оформляла, Джон решил спросить:

— Если я захочу остаться дольше, чем на пять дней, могу ли я как-то продлить свою бронь?

— Да, конечно! — живо отозвалась брюнетка, тряхнув своими кудрями. — Просто сообщаете об этом заранее, лучше за день, и вам, после внесения платы, продлевается бронь. Правда, может получиться так, что может достаться другой какой-то номер, но…

— Это не страшно. Спасибо, — Джон кивнул и протёр закрывающиеся глаза: только сейчас понял, насколько устал, не поспав в самолёте и совершив прогулочку, наверное, в километра четыре. Наконец регистрация закончилась, девушка протянула ему ключ и сказала, как пройти в номер.