Десять затяжек (СИ)

Полежав минут пять под подушкой, Чес вскоре вскочил и бросился куда-то опрометью — к горлу подступила какая-то дрянь, живот просто выворачивало от нестерпимой боли. Он едва отыскал дряхлую, с облезлой краской дверь, за которой был треснутый и заплесневелый унитаз, и наконец смог освободить рот от неприятной жижи; тошнило его ещё минут десять. Сидя на коленках на каком-то осыпавшемся, кафельном полу, Креймер, голый, продрогший, с грязным ртом и худым мертвенно-бледным лицом, тысячу раз проклял себя и свою затею, которые привели его, как он сам выражался, к такому жалкому состоянию. Чес ненавидел себя в тот момент так, как только может человек ненавидеть что-либо. Развернувшись и усевшись на ледяной кафель разогретой в кровати пятой точкой, он запрокинул голову на ободок унитаза и глянул наверх, на серый, бывший когда-то белым потолок с трещинами и островками желтоватой плесени. Голая лампочка мерно покачивалась на ветру; кто-то открыл все окна настежь, поэтому комната сплошь состояла из прохладных потоков воздуха. Сквозняк стелился и по полу в туалете, доставая его; но тот уже не обращал внимания ни на что, прикрыв глаза и ещё приходя в себя. Голова мало того, что болела, так ещё и кружилась: но это ничего, считал Чес, по сравнению с тем, что клокотало в его душе.

Гнев. Не злость, но ещё и не ярость, а именно гнев. Гнев к самому себе. Креймер глубоко сожалел, что прикоснулся к девушке, но причину не нашёл, хотя и пытался смутно её для себя придумать. И дело было явно не в его принципах, не позволявших связываться с шлюхами, и не в излишней порядочности, а в чём-то явно другом.

Как бы ни было его нынешнее состояние после похмелья отвратительно и жалко, Чес готов был напиться ещё раз — только теперь уже с горя и в одиночку. Ему хотелось помучить себя, вновь заставить себя страдать от нестерпимой головной боли и ураганов в животе. Он считал, что виновен в чём-то, но в чём и почему — вопросы, так и оставшиеся тайной. Думая об этом хладнокровно и в другой раз, Креймер бы, может, и понял, что такое состояние вполне приемлемо и нормально после выпивки и развлекалова, но только не сейчас — сейчас ему казалось, что он совершил самое низкое преступление. Даже курение виделось теперь ему не таким уж и страшным, как-то, что произошло. Там, хотя бы, причина была героическая, даже рыцарская, а здесь… Он рьяно ненавидел себя в тот момент и если бы было такое возможно, то покинул бы своё тело на пару часов, чтобы прийти в себя. Но оставалось Чесу довольствоваться лишь глупым лежанием на полу в каком-то отвратном туалете…

Пришёл в себя он довольно скоро, встал, пошатываясь, и огляделся, заметив, что кроме побитого унитаза, была ещё здесь и узкая душевая кабинка, у которой одна стенка куда-то делась, а по второй уже пошла глубокая трещина. Креймер поспешно забрался под душ и включил прохладную воду, решив взбодрить себя; это пошло на пользу, потому как мысли стали чуть яснее, и даже начали вспоминаться некоторые нюансы сегодняшнего дня… Нет, не те, что произошли прямо в этой комнате, а немного другие, ещё слишком ранние. Чес вышел из ванной мокрым — полотенца нигде не было — и присел на край кровати, начиная тихо собирать свои вещи с пола. Благо, что почти всё было в нормальном состоянии, лишь футболка слегка разорвалась на рукаве, но это, кажется, незаметно. Он бросил взгляд на комнату, медленно натягивая на себя трусы: помещение было похоже на номер в хостеле, только в слишком убогом и дешёвом хостеле, ибо всё здесь дышало смрадной трухлявостью и однообразием. Комнатка была сама по себе маленькая, а тёмные громоздкие шкафы и комоды делали из неё вообще какую-то крохотную норку. Чес тускло и без интереса проводил своими усталыми глазами с предмета на предмет, постепенно одеваясь, а в мыслях будто что-то силясь вспомнить. Ему казалось, что ближе к вечеру у него что-то намечалось… Кинув взгляд за окно, он оторопел, увидав темнеющие тучи над городом и серый, уже как будто вечерний свет. Надевая футболку и лёгкий джемпер, Креймер уловил взглядом коричневые часы с чёрным циферблатом и белыми стрелками прямо над дверью; время было полвосьмого. Что-то вдруг стукнуло в его голове, и он с неприятным холодком по коже вспомнил, что в восемь Джон приглашал его к себе… Если начать бежать прямо сейчас, то можно успеть оказаться там кое-как к восьми. Чес присвистнул, выдохнул, запустил ладони в волосы, немного оправил их, сделал зачем-то пять кругов по комнате и наконец отыскал мутное зеркало, в котором увидел себя в версии мертвеца: и синяки под глазами, и волосы никак не укладывались и не расчёсывались, и губы какие-то потрескавшиеся и синие, и глаза не чище самого стекла, в которое он смотрел. Плюс ко всему прочему от него разило алкоголем и теперь неприятным ему самому приторным запахом духов. Да и походка была нетвёрдая, к тому же мысли прояснились не до конца — поспать бы ему ещё часика четыре, несмотря на то, что позади него где-то около десяти часов сна. И всё бы пришло на круги своя. Но — нельзя; это Креймер отчего-то чувствовал. Нельзя опаздывать. И этот вывод шёл не из тех размышлений, что Джон не любил опозданий, а из чего-то явно другого. Из какого-то глупого предчувствия.

Чес, конечно, заметил, что кошелёк, добрая половина его сигарет и славная зажигалка пропали безвозвратно, но времени (да и желания) сокрушаться над этим не было. Он припомнил, что денег у него было, слава богу, не так много, но и не так мало, чтобы простить себе такую распущенность; но он уже устал ругать свою грешную личность, поэтому решил, что будет корить себя за это когда-нибудь позже. Креймер, выбегая из душного зала, уловил на себе ядовитый и дико насмешливый взгляд бармена, который показался ему в два раза хуже разгневанного взгляда Константина. В голове всё скрипело и жужжало, каждая мысль отзывалась каким-то скрежетом и болью. Чес не мог, но бежал, иногда его заносило в другую сторону, но он предостерегающе хватался рукой за стену или за столб. Так и прошли для него впопыхах следующие тридцать минут.

Вот уже Чес, тяжко дыша и жуя мятную жвачку от неприятного запаха, свернул на знакомую улицу. Даже собственный дом не казался ему таким родным, как этот — хоть и обставленный рядом однотипными домишками, но всё же одинокий; как и его владелец. Креймер любил и эту улицу, и эту квартиру, и всё в ней… но до конца ли всё? Этого он не знал, уже подбегая к двери и увидев часы на противоположной стороне улицы, на которых было пять минут девятого. Чес вздрогнул. «Господи, уже пять минут девятого!..» — не без ужаса пронеслось у него в голове, и он ощутил на своей шкуре, что значит «кровь застыла в жилах». Несколько раз он лихорадочно нажимал на звонок, пока за дверью не раздался привычный, почему-то успокоивший его, но всё же раздражённый голос Джона:

— Да хватит трезвонить, дурак!

Пока тот открывал дверь, Креймер понял, что расчувствовался от этих слов. Ему казалось, из-за всех его приключений сегодня, что прошло не полдня, а вечность — столько, думалось ему, не видел он Константина. Чес не знал, откуда у него такое желание, но он очень хотел увидеть сейчас Джона — от его пускай грубого, но такого родного лица всегда веяло чем-то тёплым. Точнее, не совсем всегда, но сейчас он не мог думать иначе. Он бы в сию секунду по-хорошему и обнял напарника, но побоялся, ибо чего-чего, а такие нежности могут стоить ему жизни.

Когда дверь начала приоткрываться, Креймер услыхал гулкие, нетерпеливые стуки своего сердца, ощутил, как в голову ударило что-то такое пьянящее, хотя алкогольный эффект должен был давно пройти. Дверь наконец открылась, и слегка недовольная мина Джона встретила его. Чес чувствовал, как подкосились ноги, и просто ввалился в прихожую, слегка оперевшись о него и проговорив каким-то жалким и дрогнувшим голосом:

— Я действительно дурак, Джон! Ты прав… — тот хмыкнул, попытался отойти, но, увидав, что без него Креймер может рухнуть, с напускной брезгливостью придержал его за плечи.

— Это, конечно, всё правда. Ты был и есть дурак. Но с чего это ты вдруг стал признавать это? — Чес усмехнулся, ощущая, что что-то в его словах вскоре должно выплеснуться наружу. Что-то важное, но вместе с тем и ужасное. Ему стало как-то спокойнее, когда руки пускай далеко не нежно, зато надёжно удержали его. Это было куда лучше тех объятий девушки. Он ещё раз нервно улыбнулся и, не удержавшись, опустил голову на плечо Джона.