Змееныш

лове мертвеца и складывало губы для кошмарного поцелуя.

Смрад, исходивший изо рта палача, оглушил и ослепил человеческую половину Люгера, но чужое существо, засевшее в его мозгу, все же нашло рот трупа и впилось в него губами Слота. Окаменевший язык коснулся гнилых зубов…

В каком-то жутком полусне Люгер ощутил, что в его внутренностях образовался туннель, по которому мчались леденящие вихри, замораживая в жилах кровь… Потом что-то растянуло его глотку изнутри, и на некоторое время он перестал дышать. Сильнейшая пульсирующая боль пронзила его череп. Мощный поток жидкого льда хлынул из него, вливаясь в горло мертвеца, и Люгер вдруг с ужасом увидел, как дрогнули его веки…

Но худшее было впереди. Слот почувствовал, как напрягся член палача и задрожали сведенные судорогой конечности. Потом Люгера оттолкнула окровавленная рука. Толчок оказался настолько сильным, что Стервятник скатился на пол и обнаружил, что все еще сжимает в руке нож.

Что-то неописуемое покинуло его тело, и он ощущал странную пустоту внутри, как будто превратился в чучело. Остановившимся взглядом он смотрел на свою руку. Это была уцелевшая рука с вырванными ногтями, но сейчас на ней снова были ногти, и они выглядели нетронутыми, если не считать узкой полоски чистой розовой кожи вокруг каждого из них…

Тем временем мертвец сел, согнувшись в поясе, как кукла. Однако его глаза оставались неподвижными. Он поворачивал голову из стороны в сторону, словно изучая камеру.

Затем медленно поднес к лицу свои руки. Пальцы на них все еще были скрючены, и он с усилием распрямил их. При этом раздался треск, с которым лопаются сухожилия…

Сейчас Люгер отдал бы многое за глоток вина, а еще больше – за стакан. У него в горле было так сухо, что казалось, оно царапает воздух. Он не мог унять сильнейшее сердцебиение, тем не менее его руки и ноги все еще оставались пугающе холодными.

В то же время он чувствовал, как спадает пелена с его мозга, и постепенно проясняется память. Тяжесть свободы, от которой он давно отвык, обрушилась на него. Он ощутил отделение темной половины, но одновременно с этим – почти детскую незащищенность, как будто исчез некий страшный, но надежный союзник, прикрывавший его со спины… Удивительная «прозрачность» мыслей и впечатлений казалась таковой лишь по контрасту с недавним прошлым… Он падал в сияющую голубизну, но чем дольше длилось падение, тем сильнее нарастал страх. Чем хорошим могло закончиться это падение?..

Оно закончилось болью, забившейся в каждой клетке его измученного тела. Голод, жажда, зуд, жжение, ломота в костях – все, о чем он и думать забыл, вдруг заявило о себе. Болели даже новые рука и нога, но как-то по-особенному, как болит заживающая рана. Левый глаз еще видел плохо, словно сквозь завесу дождя, а суставы ломило так, что Стервятнику было трудно выпрямиться. Язык с трудом ворочался во рту.

Он привыкал к боли, а тем временем мертвец разглядывал кишки, вывалившиеся из его живота. Потом неловкими движениями попытался затолкать их обратно.