Змееныш

ещими искаженными контурами, но главное, он вдруг «увидел» собственное тело, и ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому зрелищу.

Его тело не имело четких очертаний и более всего было похоже на призрак, заполнивший пространство пятнами различной интенсивности. Наименее четко выделялась уцелевшая рука, представшая в виде сгустка с пятью отростками, истекавшими вовне, словно туман.

Но самое непостижимое заключалось в том, что у Стервятника отрастала и другая рука – взамен отрезанной. Маленький цветок скрюченной ладони расцветал на смердящем обрубке… Ледяные иглы ужаса вонзились в обожженный череп Люгера, хотя, казалось бы, он должен был радоваться этой противоестественной регенерации.

…Как завороженный, смотрел он на медленно распускавшийся «цветок». Именно этот отросток издавал тихое потрескивание, постепенно увеличиваясь в размерах. Люгер потрогал его здоровой рукой и почувствовал очень нежную, младенческую кожу и мягкую пульсацию крови.

Стервятник подполз к стене и сел, опершись на нее спиной. Только после этого, боясь поверить в чудо, свершавшееся в эти минуты, он перевел «взгляд» на то место, где когда-то находилось колено его отрубленной ноги.

Из раздробленной кости и обугленной плоти бедра торчала маленькая и пока еще уродливая ножка, похожая на фрагмент какой-то жуткой скульптуры – пародии на человека.

Тогда он наконец почувствовал присутствие мокши. Тот был словно тень в черной и пустой комнате, но эта комната занимала добрую половину мозга Люгера, и в ней была погребена большая часть его памяти. Мокши что-то делал с человеческим телом, но что бы это ни было, он спасал Люгеру жизнь.

Стервятник медленно поднес к лицу уцелевшую руку. Опухшие пальцы еще не восстановили обычную чувствительность; и он не мог понять, что происходит с его вытекшим глазом. Он нащупал в глазнице только что-то липкое и влажное, но по крайней мере она не была пустой.

Люгер открыл рот и притронулся пальцем к дрожащему отростку, который должен был стать его новым языком. Острые грани на месте вырванных зубов были пока что едва ощутимы, но это было значительно лучше, чем кровоточащие рыхлые десны, превращенные палачом в сплошную рану…

Он поспешно отдернул руку и потрогал кожу на голове. У него снова отрастали волосы. Пальцы скользнули ниже и нащупали маленькую раковину на месте отрезанного уха…

Люгер испытывал радость пополам с необъяснимым страхом. Возможно, это был страх перед утратой человеческого естества. А ведь он, совсем недавно потерявший все, даже надежду, еще не знал, какими будут его новые рука, нога, глаз… Сможет ли он видеть и говорить? Не окажется ли уродом с нечеловеческими конечностями и вдобавок – с раздвоенным сознанием?

Потом он испугался совсем другого – того, что новые конечности обнаружат прежде, чем они отрастут, и тогда все усилия мокши окажутся тщетными. Побег из подземелья вообще представлялся трудным, почти безнадежным делом.

Люгер с замиранием сердца прислушивался к хрусту, звучавшему в тишине в течение