Змееныш

передние зубы, в камере снова ненадолго появился герцог. Брезгливо морщась от дурного запаха, он осведомился, не появилось ли у Люгера желание рассказать о содержимом багажа Гагиуса. Даже если бы Слот хотел, он не мог бы сказать об этом ни слова. По-видимому, на Блуденса произвела впечатление его невероятная выдержка.

– Отруби ему одну руку, – приказал он палачу и пожелал лично присутствовать при этой операции.

Человек из подземелья с вдохновением взялся за дело, используя вместо топора ржавую пилу.

Он перепиливал руку в локте около пятнадцати минут, на протяжении которых Люгер познал все муки безысходности и бессилия. Без руки он терял даже призрачную надежду отомстить. Всякое сопротивление утратило смысл. Он рассказал бы Блуденсу все, если бы тот захотел слушать хоть что-нибудь, кроме рассказа об исчезновении советника.

Когда рука была отправлена в корзину, а палач начал прижигать рану, чтобы из нее не хлестала кровь, Стервятник заплакал от отчаяния, и герцог счел это хорошим знаком. Если бы Люгер не был так измучен, он, возможно, сочинил бы какую-нибудь историю, проверка которой потребовала бы времени, и это отсрочило бы продолжение пытки.

Но отсрочки не предвиделось. Последующие три-четыре часа он плавал в огненно-багровом удушливом тумане, несколько раз теряя сознание. Блуденс приходил еще раз, а может быть, у пленника начались галлюцинации. Во всяком случае, он слышал, как герцог приказал отрезать ему язык, но оставить одну руку, которой он мог бы что-нибудь написать. Впрочем, в его признание Блуденс, похоже, уже почти не верил. Однако профессиональная честь палача также была задета, и он вложил в последующие пытки все свое умение.

Он разжал челюсти Стервятника стальным инструментом и щипцами откусил ему язык. Слот чуть не захлебнулся кровью. Она быстро заполняла даже непривычную и невыносимую пустоту во рту.

В глазах померкло, но даже абсолютная тьма не приносила избавления. Воображение дорисовывало то, чего не видели опухшие слезящиеся глаза. Оно продолжало свою страшную работу еще очень долго, сделав Люгера одноруким и немым карликом, обреченным провести остаток жалкой жизни на какой-нибудь герцогской псарне…

Он уже терял рассудок и находился на волосок от смерти. Тем не менее земмурское колдовство не помогли ему. Рыцари-призраки остались непотревоженными, а мокши притаился где-то в уголке воспаленного мозга и, возможно, тоже сожалел о своем неудачном выборе и судьбе никчемного тела…

В конце концов, когда Люгером уже овладело жуткое предсмертное безразличие, палач выдавил ему левый глаз, сжег волосы на голове и отрубил обожженную ногу выше колена.

Слот медленно погружался в бездонную черную колыбель. Приближающаяся смерть казалась отвратительной, липкой и бесконечно страшной, но еще худшим врагом было собственное сознание, ибо оно уже не могло примириться с обезображенным телом. Поэтому Стервятник хотел умереть.

Он лежал на пыточном столе и ждал смерти, которая стала более желанной, чем жизнь.

Палач чувствовал