Ожидание

— А мама наша, почему молчит? — вдруг услышала Ника голос Анатолия, и словно очнулась от своих мыслей.

— Наверное, ей здесь не нравится! — произнёс белобрысый парень, весело погляды-вая на Нику в маленькое зеркало.

Вдруг, что-то знакомое почудилось ей в этом взгляде голубых глаз, светлых волосах ак-куратно зачесанных назад, в широких плечах в которых чувствовалась затаенная мужская сила… Лёгкая дрожь прошлась по телу Ники, но, отведя взгляд в сторону, она измученно улыбнулась:

— Поживем, увидим!

Машина ехала по селу, и Ника, увидев небольшие деревянные дома, ставшие серыми или черно- серыми от старости, вдруг судорожно вздохнула. Гера с удивлением посмот-рела на мать, и опять отвернулась к окну. Проехав через всё село, и добравшись, по всей видимости, до самого края села, машина, наконец, остановилась у небольшого покосившегося домика, обшитого доской, которая почернела от времени, и кое-где

сгнила, обнажив толстые брёвна сруба.

— Ну, вот мы и дома! — весело произнёс Анатолий, открывая дверцу и помогая всем поочерёдно выйти из машины.

Пока парень вытаскивал вещи из багажника, Толик обратился к Нике со смущенной улыбкой:

— У тебя десятка есть?

— Есть! — ответила она.

— Дай, пожалуйста, заплачу за машину!

Ника торопливо вытащила деньги, отсчитала нужную сумму, и протянула её Толику. Но он, просяще заглянул ей в глаза, и жадно переведя взгляд на деньги, произнёс:

— Дай ещё… пожалуйста! Пойду, продукты куплю!

Ника сунула ему ещё пару бумажек и отвернулась, что-бы не видеть неожиданную ра-дость, вспыхнувшую в глазах её мужа. Она стояла, смотрела на дом, и поневоле прислу-шивалась к радостному голосу Анатолия, что-то говорившему белобрысому водителю, в голубых глазах которого Ника увидела нечто знакомое, волнующее её душу.

— Сейчас я приеду, а вы тут располагайтесь! — крикнул Анатолий, и тот-час автомо-биль, лихо рванувшись с места, умчался куда — то вглубь села.

Ника, вздохнув, решительно переступила порог старого, покосившегося дома. Она уви-дела низкий закопченный потолок комнат, продавленный пол возле огромной русской печи, перевернутую скамейку у стены, кучу тряпок посередине большой комнаты, слу-жащей, по-видимому, когда-то залом или столовой. К горлу Ники подкатил комок, и кое-как сглотнув его, Ника провела рукой по лицу, словно пытаясь стереть слёзы, готовые брызнуть из её глаз. Ну, нет! Назло всему она не станет сейчас рыдать, тем более на неё смотрят дети.

— Так, мои дорогие, несите сюда чемоданы да сумки, будем распаковываться! — повер-нулась Ника к Данилке и к Гере. И вот они, толкаясь, уже несутся в сенцы.

А вскоре вещи уже сложены кучкой в углу большой и пустой комнаты. Тут-же заняли место и банки с вареньем.

Дети, смеясь, носились по комнатам, из зала в спальню, и обратно, залезали на русскую печь и прыгали на пол, и Ника со страхом ожидала, что вот сейчас, вот- вот, лопнет по-черневшая доска пола или проломится, обнажив черноту сгнившего подпола. Но пол выдерживал, а дети с громким смехом убегали в спальню, и она не останавливала их. Пусть шумят, пусть! Эта гнетущая тишина наступающей ночи совсем её не радует, но поддаваться грусти тоже не стоит. Надо брать пример с детей Видно, что их нисколько не трогает убожество старого дома, убранство и состояние комнат, в которых им предстоит жить. Они веселы и смеются!

— Так оно и должно быть! — думала Ника, искоса поглядывая на дочь и сына, весело барах-тающихся в соседней комнате на матрасе, на полу, где очевидно была постель Анатолия.

— Дети не должны воспринимать все наши беды и горести как свои. У них всё ещё впе-реди. Вся жизнь впереди!

Ника, опять вздохнув, стала вытирать стол, на котором валялись сухие застарелые кор-ки и крошки хлеба.

— Мам, я кушать хочу! — Данилка подскочил к матери, и потянул её за рукав кофты.

— Чайник уже греется, так что скоро сядем за стол. Вот только папа наш, где- то задер-живается…

Ника обеспокоено глянула в окно, где уже чувствовалось, наступают сумерки. Но вот и чайник закипел, и заварка заварена в стакане, который видимо и предназначен для этих целей. Ника нарезала хлеб, открыла варенье и позвала детей. Данил, уплетая бутерброд, хитро поглядывал на Геру, и, наконец, слегка прожевав очередной кусок, проговорил гну-саво:

— Мам. А мы завтра с Геркой в лес пойдем!

— Вот сам и иди! — отвечала Гера, аккуратно откусывая от бутерброда кусочек и тща-тельно прожевывая его.

Вот и сейчас, она неторопливо отхлебнула чай из чашечки, и осуждающе глянула на до-вольную рожицу брата.

— Завтра мы с мамой будем порядок в доме наводить!

— Чего тут наводить. — канючил Данил. — Тут и так всё убрано…

— Ты что не видишь, какой тут беспорядок, — возмущенно повела плечами Гера:-Скажи, мама…

Ника согласно махнула головой, еле сдерживая улыбку. Она смотрела на детей, и слов-но видела их впервые, удивляясь, как быстро они у неё стали большими. Она слушала их болтовню, улыбалась, поддакивала, где надо, а сама прислушивалась, не стукнет ли входная дверь в сенцах, не раздадутся ли шаги Анатолия. Но время шло, а его всё не было. Наконец дети поели, и Ника отправила их в соседнюю комнату спать. И только один раз Данилка заканючил:

— А где папа?

На что, получив подзатыльник от Геры, тут- же замолчал. Ника, уложив детей на полу, отправилась обратно в большую комнату, где принялась убирать со стола чашки. А потом, она долго сидела за столом, читала газету, вернее делая вид, что читает, а сама всё жда-ла и ждала…

Она так и задремала, сидя за столом, когда вдруг сквозь сон услышала, как в сенцах что-то стукнуло. Открыв глаза, она недоумевающе огляделась вокруг. Но тут дверь рас-пахнулась, и в темном проёме показалась взлохмаченная голова мужчины. Сердце Ники, резко ёкнув, словно упало куда-то вниз, и она вскрикнула, прижав руки к груди. Но мужчина, подняв кудлатую голову, засмеялся негромким пьяным смехом, и она узнала Анатолия.

— Ты чего это Вероника, своих уже не узнаешь, что ли? — говорил Толик, стоя перед ней и покачиваясь в разные стороны.

— Толя, ты где был? Ведь дети ждали… И почему ты пьян?

Ника говорила тихо, стараясь не разбудить, Геру и Данила. Анатолий, махнув рукой, попытался сесть на табурет, но тот с грохотом отлетел в сторону, и мужчина растянулся во весь рост на грязном полу.

— Подними меня! — говорил он, обращаясь к женщине, стоящей у стены, и смотревшей на него своими спокойными черными глазами.

— Ну?! — повторил мужчина, уцепившись за стол рукой и пытаясь безуспешно поднять-ся, скользя непослушными ногами по полу.

Ника медленно обошла длинный, почерневший от времени стол, и, подойдя к Анато-лию, протянула к нему руки.

ГЛАВА 22.

Рассвет наступил так неожиданно быстро, что Ника, ни на минуту не сомкнувшая глаз, даже была рада, что ночь, наконец, закончилась. Всё же лучше встать и заняться каким — либо делом, чем лежать и думать, думать, растравляя в себе жалость и обиду. Данилка засопел громче, когда она, поднявшись, очевидно потревожила его сон. При-крыв сына курткой, она вышла в соседнюю комнату и поморщилась. Тяжелый дух пере-гара витал в воздухе, так что Нику едва не стошнило, и она выскочила на улицу, оста-вив за собой открытые двери.

Было ещё совсем рано, так как солнце ещё не поднималось, а над огородами, уходящим куда — то вдаль к лесу, стоял плотный предрассветный туман.

Ника обхватила плечи руками и поежилась. В воздухе явственно чувствуется предосен-няя прохлада. Только в Казахстане она наступит через месяц, а здесь уже вовсю ощуща-ется близость осени.

— Но ведь это Россия! — сама себе мысленно ответила Ника, и оглянулась вокруг. — Боже мой! Какая красотища!

Такое ощущение, что она в жизни никогда не видела такой природы. Даже когда жи-ла с мамой в Оренбуржье, она не помнила, что-бы вот так близко человек соприкасался с ней, с этими роскошными елями, совсем рядом стоящими от ветхих домиков, прида-вая им необычный сказочный вид. Кажется, что ты сам становишься частью природы, сливаешься с ней, с её красотой, попадая в ту сказку, которая уже знакома, которая впи-тана с молоком матери, с первым звуком её голоса. И поневоле, ты соединяешься воеди-но с той девственной красотой, которую дарит эта земля, и ты радуешься, что она есть, что существует сказка твоего детства, которая поможет тебе всегда в трудную минуту, пусть даже одним лишь фактом своего существования.