Бог из глины

Взгляд вперед…

Ты слышишь это каждую ночь, когда ложишься спать. Ты слышишь это каждую ночь, когда спишь. Ты слышишь это каждую ночь, когда вскакиваешь в своей постели, прижимая одеяло к груди, пытаясь хоть как-нибудь защитить себя от этого кошмара.

Это ночной ветер поет призрачную колыбельную, и луна подпевает ему серебряным голосом. Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой. Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе.

Вскакиваешь с постели, и некоторое время смотришь в темноту, пытаясь судорожно глотнуть, пытаясь пустить воздух в легкие, ослабевшие от крика. Молча стоишь в темноте, вслушиваясь в голоса, которые шепчут тебе о том, что они хотели бы сделать с твоим телом, твоей кровью и плотью.

Ты стоишь в темноте и пытаешься услышать знакомые, привычные звуки — тиканье будильника, потрескивание обоев, печальную песню сверчка за окном. Ты почти убеждаешь себя, что слышишь эти звуки, и больше ничего.

Жена лежит в постели — она беспокойно дышит, ворочаясь во сне. Стараясь не разбудить ее, на цыпочках выходишь из спальни, осторожно, как вор, крадешься по коридору. Проходишь мимо зеркала, с выцветшей амальгамой, в котором отражается твой силуэт.

Спускаешься по лестнице, (она не скрипит — лестницы скрипят только в дешевых фильмах ужасов) к прихожей. Смотришь на двери, проверяя крепость засовов, которыми отгородился от ночи, что живет снаружи.

С прихожей ведет еще одна лестница вниз. Ты спускаешься по ней (ступени этой лестницы меньше) в ту часть дома, которая наполовину расположена под землей, и которая почему-то нравится тебе больше всего.

Слева темный закоулок, образованный пространством под лестницей, прямо впереди дверь в чулан — ты не пойдешь туда, во всяком случае, этой ночью. Ты пойдешь направо — в кухню, в которой деловито тарахтит холодильник — старенький "ЗИЛ", стоит старая печь, обложенная прямоугольной фарфоровой плиткой. В дальней стороне кухни дверь, ведущая в ванну, в углу, напротив холодильника темный проход, занавешенный тяжелыми пыльными шторами. Ты берешь в старинном кухонном шкафу граненый стакан, идешь в ванную, где наливаешь воды из крана, и выпиваешь, уже окончательно приходя в себя.

Над умывальником квадрат зеркала, вмазанного прямо в стену. В зеркале ты видишь отражение — угрюмый лик, который не украшают мешки под глазами и морщины, избороздившие лоб. Ты умываешься холодной водой, убеждая себя, что все в порядке.

Выходишь из ванной, инстинктивно ускоряя шаг, проходя мимо темного прохода. За шторами небольшой тамбур. Там три двери — одна ведет в ванну с другой стороны (эта дверь забита гвоздями), за другой — омшаник, в нем лежат старые ульи, оконные рамы, и прочий хлам, которому уже несколько десятков лет. Третья дверь самая главная, за ней погреб — огромный, темный. Пол в этом погребе земляной. Три стены сложены из огромных каменных блоков, вдоль четвертой — аккуратные полки, заставленные разной всячиной, закрывающие огромный фанерный щит. Судя по всему, за ним есть пространство — метра два на два. В прихожей, пол которой вровень с потолком погреба, есть прямоугольная щель — это крышка. Если открыть ее — как раз окажешься в закрытой части погреба, но эта крышка забита намертво изнутри, и только запах сырости и гнили, иногда сочится из щелей. Эта часть погреба была сокрыта от тебя еще с самого детства — ты подолгу прислушивался, пытаясь угадать, что же там, за щитом. У тебя даже была игра — придумал когда-то, что там живет бог подвала — глиняный бог. Он бог пыли, седой паутины, ржавых консервных банок, гнилых досок и, конечно же, глины. Ты вырос и забыл эту игру — теперь же, когда у тебя своя семья, и ты вновь живешь в этом доме — стараешься не вспоминать про глиняного бога.

Поднимаешься наверх, возвращаясь в спальню. Окна закрыты внутренними ставнями (утром ты соберешь их в гармошку, пропуская в комнату утренний, летний свет), в постели сопит жена. Ты забираешься под одеяло, и, некоторое время, лежишь с открытыми глазами, слушая как ворочается супруга, как поет луна, засыпая ставни серебряной пылью, как тихонько шепчут существа, замурованные в толще стен, как зовет к себе глиняный бог из подвала, как воркуют голуби на улице, в старой заброшенной голубятне, в которой днем ты найдешь только паутину и застарелый птичий помет…

Это происходит каждую ночь, и это беспокоит тебя. Ты не знаешь, что происходит сейчас с тобой и твоей семьей. Ты ничего не делаешь — просто плывешь по течению, не предпринимая никаких попыток вырваться из этого дома. Ты пока не знаешь, что ожидает тебя — но если бы ты знал, если бы только знал…

Взгляд назад…

Степан Королев гнал как сумасшедший, оставляя позади километры мокрого асфальта, обгоняя редкие машины, ползущие, словно улитки по залитой осенним дождем дороге.

По правде, говоря, у него на это были свои причины.

(Я нашел твой город… Я нашел тебя…)

— Черт! — он надавил на сигнал, рассыпаясь искрами ярости и страха — Черт! Черт!!!

Проклятый сон, оживший кошмар, который довлел над бедным измученным бессонницей писателем. Известным писателем. Непревзойденным мастером ужасной прозы.

(А почему вы пишете именно триллеры мистического содержания?)

— Да потому, черт тебя раздери, да именно потому, что эти, мать твою, триллеры, получаются у меня лучше всего…

(Я нашел твой город…)

В последний месяц, судьба словно взбесилась, пытаясь стать на дыбы, чтобы сбросить молодого, преуспевающего писателя, за обочину жизни, оставить где-то там, где влачат жалкое существование миллионы неудачников, считающих дни до пенсии, собирающих разный хлам, гордо именуемый житейской мудростью.

Как бы не так…

Степан, как никто другой знал — все это чушь, вбиваемая в голову двуногим, чтобы как-то держать в узде тупое покорное стадо. Телевизор, газеты, радио — вожжи в умелых твердых руках тех, кто понял, чего стоит жизнь, и что от нее можно взять, не рискуя обжечься.

Странные сны ворвались в жизнь, наполняя ночи суетной, потливой дрянью — когда встают неровные, расплывчатые тени и плывут по стенам, отражаясь в окнах, переплетаясь с лунным светом, взывая к полутемной силе, спящей где-то в сознании, в ожидании своего часа, готовой выплеснуться на белые страницы текстового редактора. Сны ожили, шевелясь на грани полуночной дремы, наполнились силой, проникая в реальность, мешая сон и явь в одну причудливую, странную муть.

Когда-то давно, никому не известный инженер, сидя на старой, скрипучей кровати, залитой неровным светом ночника, усердно нацарапал на мятом тетрадном листке, свой первый рассказ, про детские страшилки, которые превратились в настоящий кошмар для главного героя. Редактор местной газеты, решил немного расшевелить сонное, провинциальное болото, и напечатал рассказ на последней странице, между рубрикой анекдотов и традиционным кроссвордом.

Потом были другие рассказы. И еще, и еще…

Первый роман, первые поклонники (и поклонницы).

Лучи славы и пресс-конференции. Литературные премии и награды.

Солидные гонорары, переход на другой уровень — когда не переживаешь о том, как потратить жалкие гроши, чтобы хоть как-то протянуть от одной зарплаты к другой, пытаясь не влезть в долги, не думаешь о том, что старый пиджак давно лоснится, словно старая затертая тряпка. Новые деньги — новые потребности. Чувство свободы. Утро понедельника, когда не нужно вставать чуть свет, чтобы идти на ненавистную работу, под светлы очи начальника — дегенерата, который находит свой маленький смысл жизни в том, чтобы терзать тебя, выжимая теплые капли противного, трусливого пота.