Змееныш

обозначала Влюбленных. Теперь на ней рядом с цветущим юношей была отвратительная голая старуха с морщинистой кожей и редкими желтыми волосами. Юноша, похоже, не замечал ее уродства и позволял старухе ласкать себя дрожащими руками. Их любовная игра выглядела омерзительно, тем более что Люгер разглядел рот старухи – он был зашит толстой черной ниткой…

Метнувшийся в сторону взгляд Стервятника упал на Висельника, повешенного за ногу и раскачивавшегося на перекладине спиной к нему. Ветер рвал одежду и медленно разворачивал тело Висельника. Этот же нездешний ветер вдруг подул из четырехугольника карты, как из норы, ведущей в другой мир, и овеял лицо Стервятника, находившегося на огромном расстоянии от поместья…

Наконец Висельник развернулся к нему лицом, и он узнал в нем своего сына Морта. Только теперь это был уже не ребенок, а мужчина, и его улыбка стала гораздо более жесткой, тем более что зубы отливали фиолетово-серым металлом.

Тем временем на картах мокши продолжалась своя непостижимая жизнь, и все вместе они производили впечатление какого-то дьявольского растревоженного муравейника, порождающего не насекомых, а страхи, тревоги, похоть…

Отказаться от услуг Оракула уже было невозможно. Там, в далеком доме, у Стервятника не было послушных ему рук, а чужие руки, разбросавшие колоду, давно исчезли. От безумия Люгера спасали только периоды пустоты, когда мокши сам отправлялся на покой, но потом его игры с бесчувственным спутником начинались снова, и так продолжалось до тех пор, пока Слот не пришел в себя в трясущейся карете, со связанными руками и мешком на голове.

Его положение было довольно жалким. Он опять стал чьим-то пленником и на сей раз даже не знал, чьим именно. Где-то рядом находились еще два человека. Он ощущал их запах и временами слышал их дыхание.

Достаточно было сформироваться его желанию, и мокши тотчас же отозвался. Несмотря на темноту, Люгер почувствовал, что утрачивает зрение. Потом возникли новые изображения, но его глаза были тут ни при чем. У него появилась какая-то новая, необъяснимая и зыбкая чувствительность, весьма далекая от человеческого восприятия.

За полупрозрачными стенками кареты он «увидел» силуэты всадников и лошадей, их горячие пульсирующие сердца, замерзающие руки, ветвящиеся ручейки артерий и вен… Почти бесцветные копыта касались равнины – однообразной серой субстанции, которая была холодной землей, снегом и льдом. Безглазые и безротые силуэты двух незнакомцев, сидящих в карете, покачивались совсем рядом, прямо перед Стервятником, а сквозь них он «видел» еще одного человека. Его силуэт проступал уже гораздо бледнее… Но кучер мало интересовал Люгера. Он насчитал десятерых всадников, сопровождавших экипаж. Стеклообразная равнина простиралась в бесконечность; высоко над нею висело яркое горячее пятно, гораздо большее, чем привычный солнечный диск. Несколько пятен послабее и поменьше Люгер различал у самого горизонта…

Зрение мокши являлось, несомненно, полезным, но ограниченным по возможностям приобретением.