Эсхатология

Я задаю необходимые параметры, и чип, содержащий копию индивидуальности Мелькара, плавно выныривает из иллюзорной Валгаллы, покуда мастер продолжает бесконечно наслаждаться заслуженными посмертными почестями. Теперь ему самое место в открытой черепной коробке существа, что сейчас лежит передо мной.

Когда оно открывает глаза, все готово и проектор придвинут. Изучив себя, Мелькар гулко произносит:

— Ты вернул мне ногти, а это значит…

— Да. Вот твой противник!

А на дремавшем доселе в режиме ожидания экране появляется гигант, что движется меж круглых хижин туземцев, и ракетная установка меж его плеч извергает ревущий огонь и смерть. Одна рука оканчивается остро отточенным серпом, в другой, шестипалой, он держит секиру, а подъемный механизм уже вздымает Мелькара туда, где, скрипя, открываются поддельные могильные плиты. Капли дождевой воды. И снова — ночь.

— Ну что ж, занятно, — после длительного молчания, наконец, молвил Сандр.

— И это все, что ты можешь сказать?! — искренне удивившись, воскликнул Вета. Я поделился с тобой частичкой сокровенного, позволил прикоснуться к неведомому. Мне ведь так хочется докопаться до сути, надеется, что наше многострадальное бытие, это слепое блуждание по подлунному миру не бессмысленно, но подчиненно некой высшей цели. Я ожидал более живого проявления эмоций, личных суждений.

Сандр отодрал кусок холста, позволив скудным лучам проникнуть в мрачное убежище, и облокотился на крошащийся подоконник.

— Я по горло сыт загадками, — жмурясь, пояснил он. Его тонкие ноздри трепетали, словно вдыхал он не угар расположившегося внизу лагеря, а паленое мясо врагов.

— Я жажду действий, доколе еще медлить-то будем? Вскоре стужа сделает военные действия едва ли возможными, а дороги еще и того пуще — непроходимыми, заметет, скует ледяным панцирем реки и рощи, овраги, долы. А узурпатор меж тем будет преспокойно нежиться в родовых хоромах, вкушать почести и изысканные яства, которые и оценить-то не сможет в силу своего собачьего происхождения, транжирить казну, да посмеиваться над несмышленым Сандром, истинным князем Древоградским. Проклятье! Не бывать посему! — Сандр так рассердился, что в гневе припечатал кулаком в стену.

— Терпенье, мой друг, — примирительно отозвался Вета. — Уже не долго осталось до часа торжества, поверь. Гвардейцы без устали занимаются муштрой, оттачивая свою и так безупречную выучку, в кузницах и литейных мастерских удары молота по наковальне не умолкают ни днем, ни ночью. Но эти гигантские пищали, производящие столь колоссальный шум, что выдумали наши мастера, еще столь ненадежны, того и гляди, взрываются, раня и калеча прислугу, расщепляя стволы, переворачивая лафеты. Крестьяне согнаны и, не покладая рук, заготавливают провизию. Серг лично следит за процессом добычи и смешивания селитры, угля и серы, челядь неусыпно патрулирует периметр, подозревая всех и каждого и не давая «буйству зелени» просочиться далее уже захваченных участков. Ты же сам видишь наши трудности, как несладко приходиться теперь всем согнанным с насиженных мест насланной темным фокусником напастью.

Сандр сумрачно вперил ненавидящий взгляд в желтый холм напротив. Ветер раскачивал распустившиеся цветы лотоса на толстых стеблях, перезревшие, размером в два обхвата взрослого мужчины, обычные средние — колыхавшиеся сохнущими на солнце желтыми одеждами, которым, однако, нельзя было отказать в некой эстетической притягательности, и, наконец, созревшими бутонами с кулак величиной, готовыми в любой момент взорваться облаками пыльцы. Слабо шевелящийся волнами чашевидных листьев ковер скрыл красные стены, прохудившиеся купола теремов и бастионы прежнего жилища Веты, проник, кто знает как глубоко в катакомбы, вырываясь порой наружу из подвалов и отверстий в самых неожиданных местах, то здесь, то там. Краса эта, хоть и смертельно опасная для всего живого, тем не менее, щадя прикрыла пестрым шутовским саваном серые кости города, маскировала его язвы. Зеленые щупальца неуклонно подбирались к другим зданиям, расположенным через площадь, давно разогнав исконно гнездившихся там падальщиков, превратив их в летающую заразу, делали неуклюжие, но настойчивые попытки укорениться в брусчатке. Битва за высохшее русло давно была проиграна, там зелень беспрепятственно ежедневно пожирала этажи брошенных развалин, укоренялась, на пяди зарываясь в усыпанную щебенкой землю. Настоящее «буйство жизни», подумалось Сандру, этакое прекрасное и неостановимое.

А началось все с пыльцы, которой мстительный Ту Линг осыпал злополучных братьев, да с того экзотического цветка, что остался на месте его славной гибели, а после незаметно разросся, перенесенный в кабинет прозябать свой век среди прочих экспонатов, до которых все никак не доходили руки.

Невиданные растения, прозванные на жарком юге «пожирающим лотосом», нашли благодатную почву в мертвых телах Брила и Рина, уже на следующие сутки подивив необычным явлением, и оставленных для изучения. Постепенно поросль завоевала участки пола, стен и даже свешивалась с потолка, «расползлась» по покоям и каморкам простодушных обитателей, радуя глаз и веселя сердце.

Завязывавшиеся во множестве бутоны, нарвав, лопались, испуская облачка резко пахнущей пыльцы, а в дальнейшем мирно цвели набирая рост и какое-то прямо завораживавшее очарование.

Однако, попав на незащищенную кожу, такая пыльца тут же вызывала неприятный зуд, по счастью проходивший через пару часов оставив едва заметное покраснение, которое хоть и не досаждало, но вывести не удавалось.

Вскрывшиеся через неделю последствия от комизма и недоумения быстро переросли в трагедию и неподдельный ужас, который принесла невиданная доселе болезнь. Дело в том, что у жертвы обнаруживались потеря аппетита, частые провалы в памяти, потеря координации движений, затем речи, и в довершении — неконтролируемое слюноотделение. По прошествии двух недель несчастный, сам превратившийся в растение, этакий безмозглый бродящий и натыкающийся на предметы овощ, полутруп, весь покрытый молодой порослью, вдруг вновь пробуждался к активной жизни. Чтобы взглянуть на мир рвущимися из отверстий в его черепе гибкими стеблями, несущими новые быстро спеющие бутоны.

В воцарившейся вслед за тем атмосфере растерянности и всеобщей подозрительности наряду с желтым лотосом пышно дали всходы дремавшие доселе низменные пороки, всколыхнув кровавую череду помешательств, грабежей, сведений счетов. Лишь ценой невероятных усилий, да что там — подчас беспощадных карательных мер, правителю удалось сохранить в одночасье пошатнувшийся порядок, усмирить панику. А когда стало окончательно ясно, что противостоять несущей тотальное уничтожение растительной стихии не удастся, найти мужество отступить, унося с собой горечь поражения и тень порядка, в создание которого он некогда вложил душу. Итак, изъеденное червями сердце Мора, равно как раскинувшиеся под ним бездонные потроха остались предоставленными собственной участи.

Но раскола в умах избежать не удалось. Уже тогда появились самопровозглашенные пророки и прорицатели, твердившие о безнадежности противостояния, что: то не магическая напасть послана злокозненными чарами, не эпидемия, не некие материальный враг вообще, с которым можно бороться, но невиданный мировой катаклизм, когда Грезящий прочищает поры на своем хтоническом теле, удаляя наслоившееся предыдущими эпохами.

Поначалу проникавших из красных башен истребляли на расстоянии и баграми сбрасывали в люки воздухозаборников, где вращавшиеся под землей огромные лопасти перемалывали зараженных в фарш. Затем, когда паровые турбины были заброшены и встали, либо забились копошащейся растительной массой, в городе запылали многочисленные костры. Но случаи явного заражения, либо злостного его сокрытия продолжали выявляться то тут, то там, держа в постоянном нервном и физическом напряжении лагерь беженцев. А вскоре со всей очевидностью стало ясно, что исход, а фактически бегство, не будет считаться позором, но благоразумием, а страх перед дорогой — ничто по сравнению с неизбежной противоестественной смертью.