Эсхатология

— Нет! Сжальтесь! Господин, пощади, я не могу! — запищал служка, падая на пол и начиняя биться в конвульсиях.

— Ну-ка подтащите его ближе, — сурово вымолвил Вета.

Пара дюжих гвардейцев осторожно подхватили нечленораздельно верещавшего Рина, и, проволочив по половицам в пыли, принудили встать на колени перед троном.

— Давно бы так, — процедил Сандр.

Он взял в ладони мотающуюся голову обезумевшего от ужаса служки, причем указательные и средние пальцы легли на виски, сильно сдавив их. С упоением вздохнул.… А после вонзил большие пальцы в глазницы, испытав прилив мстительной радости за все унижения и лишения, которые выпали на его долю за последнее время.

Брызнули кровавые слезы и Рин дико заорал.

— Так ты убьешь его! — воскликнул позади Вета.

— Искалечу, чуток, может, но не раньше, чем выпью его жизненные соки до дна, — ухмыльнулся Сандр, но все ж с заметным сожалением ослабляя хватку.

— Хватит! Довольно!

Как следует приложившись ногой в солнечное сплетение жертве, Сандр, посмеиваясь, отошел в сторону, стражники, поскольку нужда в них отпала, также, тяжело протопав, вернулись на свои места, и только истязуемый остался валяться обессиленный в натекающей луже мочи и блевотины перед троном сурового владыки, чье доверие не оправдал. У него не хватало сил даже стонать.

— Окатите его холодной водой, — повелел Вета. А после, когда повеление было выполнено, вновь заговорил тихим, лишенным эмоций голосом. — Надеюсь, ты понимаешь, Рин, что так будет повторяться снова и снова, покуда истина не прозвучит в этих стенах. Легкой смерти ты не дождешься. А теперь — говори!

Слуге кое-как удалось принять сидячее положение, упершись одной рукой в пол; глаза его почти полностью заплыли, из носа капало, но он больше не скулил и не жаловался. Свободной рукой он потянул за шнуровку жилетки, обнажив поросшую коротким рыжим мехом грудь, на которой висел невзрачный мешочек, сшитый из кожи, порядком износившийся и потертый. Одним отчаянным рывком сорвав его, он швырнул Вете на колени со словами, исполненными одной лишь холодной ненависти.

— Вот он! Бери то, что украли мы у фокусника Ту Линга в день когда жажда мщения поборола благоразумие. Но помни, что талисман сей проклят. Сегодня мы повстречали его на рынке, то было жуткое, непостижимое явление, могущее присниться лишь в страшном сне, но все ж происходило оно наяву. Сколько лет, верст и зим он шел за нами по следам, вынюхивая похищенную собственность, минуя страны и народы, но ни сколько не постарел, поскольку зависть и злоба на весь свет заставляли неустанно биться его черное сердце, обманывая время. Мы отдали все, что у нас было, прости хозяин. Мы молили о прощении, обещали принести все, что бы он ни возжелал, дабы отвратить гнев и с радостью выполнили б любую, самую изощренную прихоть. Но ему было мало. Наконец, Брил поклялся, что компенсирует утрату, возвратит Зрачок Скопца обратно законному владельцу, лишь бы тот сжалился, но маг был непреклонен. Он лишь глумливо расхохотался в ответ и подул на нас порошком, который достал из лакированной коробочки на поясе. Пока мы чихали и ругались, он, не переставая насмехаться, заявил, что кара за проступок будет такова, что мы и так отдадим ему все, что имеем, включая наши ничтожные жизни. Ибо было то с виду безвредное зелье известно в бассейнах рек Хинду и Ханга как зловещая «пыльца пожирающего лотоса», неотвратимая и окончательная, а значит жить нам остается менее двух недель. По истечению отмеренного срока душа приговоренного расстается с телом в страшных мучениях, которое затем, как правило продолжает влачить растительную жизнь уже само по себе, если конечно такое существование можно называть жизнью. И она бесконечно заразна. Эта болезнь. Брат не верил в обещанное магом противоядие, могущее затормозить развитие губительных спор и таким образом отсрочить неизбежный конец, возможно даже на годы. Брат испытывал муки совести, что таким образом мы навлекли беду в дом твой, хотел испросить прощение. Он принял решение предупредить тебя лично, так как ни одному из нас не было знакомо искусство тайнописи на пергаменте. Но, как видишь, все бесполезно хозяин, от судьбы не убежать, не сокрыться и на краю земли. Теперь для меня все кончено. Если я и не умру от побоев, то пыльца лотоса прикончит меня. Ибо теперь талисман твой, а раз взглянув на него ты поверь не найдешь сил расстаться с ним после.

В конце тирады Рин закашлялся и сплюнул сукровицу, едва не угодив на башмак Вете.

— Что за бред? — возмутился Сандр.

— Мифическая Ханга, праматерь вод, «пожирающий лотос» — мне все это тоже ни о чем не говорит, — пробормотал Вета. — И что зловещего может содержаться в растении, помимо яда? Не стоит излишне драматизировать, на тебя просто нагнал страху балаганный шарлатан, мой бедный скрытный Рин.

— О, уж поверьте, вы, все, — ощерился Рин. — Не стоит обманываться в кажущейся преувеличенности опасности в названии.

Меж тем Вета развязал мешочек и извлек тот самый предмет, который послужил причиной переполоха и настоящего дознания.

На вид, зажатый между большим и указательным пальцами, камень этот был размером с кулак ребенка, имел правильную овальную форму и напоминал алый чистой воды рубин, но с острыми выступающими резко прочерченными по всей длине гранями. Однако никаких будь то мистических или алчных волнений он не пробуждал.

— Забавная игра природы, — заметил Вета, крутя камень. Он пожал плечами. — Но не более чем занять очередное место в кабинете курьезов среди сотен подобных. Что же в нем сокрыто такого необычного, притягательного?

— Я не знаю, — вымолвил Рин, обессилено поникнув. — Только фокуснику драгоценность была безумно дорога, вот мы и похитили ее в отместку, желая насолить напоследок. Как оказалось, на свою погибель.

— Его можно использовать в Магии Науки? — спросил Вета, протягивая рубин Сергу. — Как, кстати, ты, говоришь, зовут того пресловутого помешанного на блестящих безделушках фокусника?

Рин открыл, было, рот, но ответить он не успел.

В помещении возник сквозняк, хотя взяться ему вроде было неоткуда, переросший в пронзительный леденящий ветер, а затем на середине беззвучно возник крутящийся белый шар. Люди и нерожденные ахнул и невольно подались назад, прижимаясь друг другу.

— Ту Линг, — прошипел двумястами рассерженных ползучих гадов голос, который не принадлежал никому из собравшихся.

Потом что-то хлопнуло, и на том месте, где прежде крутился шар, в облаке едкого дыма возник человек в длиной желтой сутане до пят, подпоясанной переплетенными серебряными нитями, расшитой иероглифами и зодиакальными знаками, из-под которой выглядывали только загнутые кончики туфлей.

Он носил примечательно внушительную затенявшую лицо широкополую соломенную шляпу, для пущей надежности имевшую ленточки, завязанные под подбородком, и когда он откинул ее на спину, перед взорами затаивших дыхание зрителей предстал широкоскулый, с длинными висячими усами цвета осенней листвы и узким разрезом глаз, однако, в целом не лишенный привлекательности мужчина средних лет. Татуированный череп его был чисто выбрит за исключением единственной косички на макушки, спускавшейся до лопаток. Пальцы его украшали шесть колец, по три на каждой из затянутой в замшевые перчатки руки, кроме того, он держал жестяной веер, которым степенно обмахивался.

— Что такое, каким образом? — опешил Сандр.

— Я вижу, у тебя есть кое-что принадлежащее мне, — невозмутимо заметил пришелец, обращаясь к Вете.

Тут будто опомнившись, стража со всех сторон кинулась, чтобы схватить незваного гостя. Но тот не предпринимал ровным счетом ничего, продолжая хранить беззаботную позу. Лишь подпустив атакующих достаточно близко, маг внезапно ожил, словно спущенная пружина замелькали конечности, сплетая узор молниеносных движений, едва доступных глазу. Со стороны могло показаться, что Ту Линг едва касается кончиками пальцев, стопой или локтем то до одного хитинового воина, то до другого, но при этом с хрустом лопались защитные пластины, брызгала внутренняя жидкость, вырывались целые куски серого желеобразного мяса, а соперники, каждый превосходивший дерзкого чужака в полтора, а то и два раза размером и габаритами, с грохотом рушились оземь или отлетали прочь. Прошло мгновение равное четырем биениям сердца — а вот уже трое нерожденных недвижимо застыли на полу, еще двое с трудом отползали прочь, зажимая раны и переломы.