Эсхатология

— Итак, людской вал разбился, натолкнувшись на непреодолимую преграду рока, — глубокомысленно изрек Адроникс, с удовольствием отхлебывая пряную жидкость из стеклянного бокала на изящной крученой ножке.

Зажмурившись, он посмаковал сложный букет напитка, а после продолжил вдохновенно:

— Лишь пена напоминает о былом величии вала, лишь немногие живые — память об ушедших в могилы легионах. Сколько честолюбивых амбиций за всю историю превратилось в осколки несбывшихся надежд! Горы, горы черепков до небес.

К паланкину неслышно подплыл князь Рей, не обращая внимания на заволновавшуюся охрану.

— Щенок должен жить! — без предисловий и церемоний заявил он. — Теперь, когда он всецело в моей власти, так просто ему не отделаться. Остальных можно и перебить.

— Уступить такого милого, пригоже сложенного юношу на потеху столь грубому скотоподобному мужлану как ты? — король удивленно и вместе с тем иронично поднял бровь. — Фи! Какое чудовищное насилие над природой, какой цинизм по отношению к прекрасному, какая несправедливость! Лучше уж пусть гибнет, а мы сложим в его честь оду или нет, лучше разыграем откровенный спектакль со множеством талантливых гибких актеров.

Король демонстративно промокнул глаза надушенным платочком.

— Ах, я не могу на это смотреть! Что за времена, а нравы?! Лучники, огонь!

Рей сжал внушительный закованный в чешуйчатую броню когтистый кулак.

— Не забывай, твоя, как там она, светлость, что истинное величие и положение заслуживается только доблестью, а не родственными связями, или постыдными закулисными интригами, в этом суть гордости да могущества государства, превозмочь которые возможно лишь героизмом еще большим. Теперь, когда угроза миновала, какая мне, скажи на милость, надобность считаться с выродившимся неженкой — корольком? — угрожающе прогудел он, бесцеремонно размахивая под самым носом у отшатнувшегося северного гостя.

«Смотри-ка как заговорил! — в душе изумился Андроникс, — Как будто недавно и не ползал на брюхе, как скулящая побитая дворняжка. Откуда столько бахвальства и самоуверенности, и что с ним вообще произошло?». Вслух же высказал вот что:

— Остерегись, князь! Не злоупотребляй великодушием сильных мира сего! Не забывай так же, что без моего тактического гения и своевременной помощи ты бы уж давно служил подстилкой порожденному грязью сброду, а я бы сейчас имел удовольствие беседовать с князем, имеющем на сей священный титул уж куда больше прав, чем некоторые перебежчики.

— Это тебе следует поостеречься, Андроникс! Тебе даже вообразить не под силу, ключом от какой бездны власти я владею. Хороша же твоя, так называемая, помощь. Ничего не скажешь, исключительно вовремя оная подоспела. Вот только для кого?

— Что ж, я выслушал тебя, вероломный вассал, и спасибо за предупреждение, — холодно ответствовал монарх. — Ты лишь укрепил меня в мысли, что на эту тявкающую свору выживших из ума разложенцев уж давно пора надевать тесный хомут. Грядет иной порядок, за мной полки и боги!

— Ну что ж, попробуй, — ухмыльнулся Рей, при этом очи его пунцово сверкнули. — И еще. Раз уж случилось быть такой размолвки, то должен предупредить, что отныне не могу ручаться, что с вашей светлостью ничего не случиться, буде ей вздумается задержаться в подвластных мне владениях дольше надобности.

Круто развернувшись, Рей собрался покинуть посрамленного в глазах замершего в испуге окружения правителя.

— Дражайший князь, — ласково позвал Андроникс, а когда воин-демон, недоумевая, оборотился, метнувшаяся из недр кружев серебряная шпага, которую сжимала недрогнувшая рука, глубоко погрузилась в горло опрометчивого болтуна.

Что-то вязкое и черное брызнуло на подушки.

— Какая гадость! Противный негодяй, — вскричал с брезгливостью Андроникс, — ты все испортил!

Он поспешно высвободил шпагу, на отточенном кончике которой болталась кожа Рея — словно сброшенный плащ, лопнувшая оболочка. Нечестивая плоть начала сваливаться, отрываясь сегментами чешуи, распадаться и дробиться на кусочки, обнажая в клубок переплетенных змей. Адроникс с громким возгласом отвращения отбросил испачканную шпагу и поспешно приказал носильщикам перенести паланкин как можно дальше.

По какой-то неведомой прихоти судьбы, они все еще оставались невредимы, хотя все их воины и слуги лежали вокруг порубленные на куски мертвые либо умирающие.

Они и не помышляли о сопротивлении, всецело захваченные постигшим их горем, а стрелки в последний раз принялись вращать рукояти самострелов, натягивая тугие жилы.

— Должно быть это конец? — сглотнув горький комок, осипшим голосом прошептал Сандр. — Она не оживет?

— Никогда, — так же едва слышно ответил Вета, ощущая во рту привкус соли.

— Никогда, — повторил он, запрокинув к равнодушно клубившимся тучам поседевшую голову. — Никогда больше мы не будем вместе.

И эти слова раскололи небеса, и все пошло волнами, словно бы от брошенного в пруд камня: поле сечи, победоносные витязи и король-поэт, летящие к цели стрелы и хилое солнце, артефакты и испражнения, вопящие в ужасе божки и премудрые земляные черви, мириады людей и тварей за неисчислимые версты повсюду, места, события, причинно-следственные связи — все вдруг исчезло, ибо Грезящий, наконец, пробудился, чтобы тут же, как и было предсказано, почить, и его циклопический труп неподвижно завис в Пустоте, когда один из героев нашего повествования окаменел в скорбном молчании, став новой твердью, свежим хтоном, а другой — растекся океаном запоздалых слез. И даже само время, оцепенев в трепете…

…Но вот, увлекаемое последним суммарным импульсом вдруг обратилось вспять, завихрившись палой листвой, перетекая из будущего в прошлое, которое, таким образом, становится будущим для свершившегося.

И начало обречено стать Концом, но конец Истории уже стал ее Началом. Кольцо замкнулось.