Ожидание

Так что видимо, не стоит жалеть тех, кто решился на такой путь. Навряд ли дорога за три часа показалась им ужасной и обременительной.

К стоянке подъехал "Икарус", и, развернувшись, выпустив шлейф черного дыма, про-ехал ещё несколько метров, и только лишь после этого замер, остановившись как раз на-против остановки. Двери раскрылись, и на подножке ступенек показался круглый как колобок мужчина. Охая и отдуваясь, он сошел на землю, и обернулся помочь высокой, и не менее полной женщине в цветастом шелковом сарафане, которая также тяжело сту-пила на обжигающую землю Керкена. Затем в дверях автобуса показался молодой худо-щавый мужчина лет тридцати. Он быстро сбежал со ступеней, и, обернувшись, протянул руки. Раздался весёлый заливистый смех, и, прочертив в воздухе пируэт, на землю опус-тилась маленькая пухлая девочка трёх-четырёх лет.

В своём белом пушистом сарафане она была похожа на новогоднюю снежинку, если на голову ещё повязать белый бант, и облепить платье разноцветной мишурой. Но сейчас, в такую жару, если кому и пришло в голову такое сравнение, то только тем, кто перегрелся от солнца, и, наверное, мечтал о заиндевевшем мороженом, холодном пиве, или обжи-гающей душу ледяной купели горной речки. Может быть, так оно и было, но девочка уже стояла на земле и весело смеялась, покачивая темно-русой пушистой головой, и громко хлопая в ладоши. Так что часть пассажиров, которая не спала в этот час, или проснулась от необычного шума для данного часа, тут — же уставилась в окна, явно ожидая, а что по-следует дальше?

— Мама полетит! Сейчас полетит… — кричала девочка, протягивая руки к раскрытым дверям автобуса.

Мужчина одобрительно улыбнулся девочке, а через секунду в его руках оказалась тем-новолосая молодая женщина. Черные волосы, доходящие до плеч, разметались в разные стороны, упали на лоб, глаза, но женщина, словно не замечала этого. Опираясь двумя ру-ками на плечи мужчины, она торопливо и смущенно говорила:

— Толик! Ну, перестань! На нас же смотрят!

Пассажиры в салоне уже видимо окончательно проснулись, и с интересом уставились на шумную троицу. Но через несколько минут все уже забыли о них, так как автобус, опять выпустив шлейф черного едкого дыма, умчался вдаль. А мужчина, женщина и их ребе-нок уже больше никого не тревожили своим поведением. Они шли, не спеша, по широко-му тротуару, а между ними, уцепившись за руки взрослых, важно вышагивала малень-кая забавная девчушка. Запрокидывая голову, она поглядывала попеременно то на муж-чину, то на женщину, и что-то лопотала тонким голоском. Мужчина, внимательно при-слушиваясь к её лепету, что-то отвечал ребёнку, а женщина с нежной улыбкой одобри-тельно поглядывала на них.

Наконец, молодая пара с девочкой подошли к высокому дому, и звякнув щеколдой, отво-рили калитку. Белый пушистый пес, лениво подняв голову, широко зевнул, с прохлад-цей глянул на вошедших, и опять положил на лапы свирепого вида морду. Глаза его закрылись, и он вновь погрузился в тот полуденный сон, от которого очень трудно от- казаться, даже во имя собачьей чести.

— Здравствуй, лентяй и лежебока! — проговорила молодая женщина, обращаясь к псу, едва ли обратившего на неё свой затуманенный сном собачий взор.

Зато девочка, уже стоя на высоком крыльце, подхватила конец фразы, и, тыча пальчи-ком в сторону спящей собаки, радостно залепетала:

— Лезыт боком!

— Ему хоть как лежать, только бы не лаять! — возмущенно произнесла женщина, от-крывая двери в дом.

Тихий вечер в Керкене — ничем не объяснимое удовольствие! Пахнет костром и дымом. Это дымят тандыры, в тех домах, где живут казахские семьи. Женщины готовят ужин. Они пекут в тандырах огромные хрустящие лепешки, издающие душистый запах свеже-испечённого хлеба. Этот аромат разносится далеко, нависает над дворами, огородами, над белыми аккуратными домиками, над летними времянками и кухнями, смешиваясь с аро-матом какого — нибудь двора, где хорошая хозяйка уже сварила настоящий украинский борщ с бурачком, да со свежей капустой, да с молоденькой картошечкой, приправив его добрым пучком укропа, сорванного пять минут назад с какой- нибудь грядки.

Ах, как Ника любила эти вечерние запахи. Они напоминали ей запах детства. Они бу-доражили что-то внутри её тела, куда — то звали. И ей отчего — то хотелось как в детстве, вдруг гикнуть во всё горло, рвануть с места и бежать, лететь куда-то, раскинув широко в стороны руки, представляя себе, что ты веселая птица Стриж!

— О чем задумалась, Вероника? — тётя Фаня уставилась на молодую женщину, и в её глазах заплясали весёлые огоньки.

— О детстве! О том, как быстро пролетает жизнь! — вздохнула Ника.

— Ах, девочка моя! Какие глупости лезут в твою голову. Ты только начала жить, а уже задумываешься о смысле жизни. Не рано ли? У тебя, слава Богу, прекрасная дочь. И в се-мейной жизни, смотрю, всё наладилось. Толик кажется хороший человек!

— Да хороший! — спокойно ответила Ника, но пожилая женщина, что-то видимо усмот-рев в этой фразе, беспокойно глянула на племянницу, и с жаром произнесла:

— И, кажется, он любит тебя! Что тебе ещё надо в этой жизни?

— Ничего! — пожав плечами, ответила молодая женщина, и, перегнувшись через пери-ла веранды, уставилась на мужчину, идущего по тропинке к крыльцу.

На плечах у него сидела маленькая пухлая девочка. Её нежно-голубые глаза искрились восторгом, а темно-русые волнистые волосы разлетелись во все стороны, делая её похо-жей на одуванчик. Мужчина держал девочку одной рукой, а другой нёс корзинку полную крупной розово-красной клубники. Поставив корзинку на ступеньки крыльца, и сняв де-вочку с плеч, он поднялся вместе с ней на веранду, и с восторгом проговорил, обращаясь к пожилой женщине:

— Знаете Феофана Владимировна, а мне у вас тут очень нравится!

Тётя Фаня засмеялась довольная:

— Здесь всем нравится! Горный воздух, сельский пейзаж, и тут — же, рядом, городской шум автострады! Что может быть прекрасней и заманчивей в современной жизни, слия-ние прогресса и первозданной красоты природы-матушки. А какие целебные источники обнаружены в нашем ущелье. Со всей страны едут сюда люди лечиться…

Пожилая женщина вздохнула, видимо вспомнив о своих болячках, но так как её неуны-вающей натуре противопоказано было долго грустить, она тут — же улыбнулась, и обрати-лась к племяннице:

— Вероника? А ты Толику наш Яр показывала?

— Зачем? — неожиданно резко вдруг прозвучал ответ, и на веранде возникла неловкая тишина. Тётя растерялась, глянула на Анатолия, и, пожав плечами прошла в сенцы, потянув за собой маленькую девочку, которая уже сонно хлопала глазами.

Молодой человек молча сидел за столом и тщательно обрывал у клубники зеленые хвостики. Ника стояла, облокотясь на перила веранды, уставясь куда-то в небо. Там, высоко, стали потихоньку зажигаться первые звезды, и скоро наступит ночь…

Наконец мужчина встал из-за стола, подошел к женщине, и обнял её за плечи:

— Ты сердишься на меня за что-то?

Женщина молчала, и мужчина, развернув её к себе, и приподняв лицо, заглянул ей в гла-за. В них что-то вспыхивало и тут — же гасло. Что? Непролитые слёзы, или отблеск негас-нущих звезд, которые становились всё ярче и ярче, с каждой минутой наступающей на землю ночи. Ночь наступала, и в сумерках слегка сглаживались очертания не слишком красивых черт лица Анатолия. Но если внимательно приглядеться, то можно было уви-деть в этом человеке именно ту силу и нежность, спокойствие и решительность, что делали привлекательным любого мужчину для многих женщин, и что входило в понятие, как мужская красота. Он ей нравился! И это было правдой!

Опять у них ничего не получилось! Ника виновато чмокнула Анатолия в щеку, и отвер-нулась к стене. Кажется, он вскоре уснул, а ей не спалось. Она тихо лежала, прислуши-ваясь к сонному дыханию мужчины, и думала:

— А правильно ли она делает, связывая себя с этим человеком?

Тётя ошиблась не намного! Анатолий ей ещё не муж, но кажется всё идёт к тому. Они познакомились случайно, на остановке. Он проводил её до дома. Это было полгода назад, перед Новым годом. Ничего не значащая встреча, никто ни с кем не заигрывал, просто она спросила у него "который час", а он ей ответил.