Эсхатология

Внезапно меня прямо таки выбрасывает в циклопический зал и распластывает ниц, перед величественно восседающим прикованным к трону. Постамент и трон на нем — из расплавленного стекла и базальта, по которым текут ручейки магмы. И была там табличка, гласившая, что передо мной первый и последний среди гигантов. Сидящий имел рога, образовавшие купол пещерного зала и человеческий облик Эталона, и звериную суть. Еще над ним был прибит свиток, содержащий перечисления всех его божественных титулов.

Подбородок Сидящего стал удлиняться, пока весь его пустой лик не превратился в третий направленный на меня рог, так что кончик замер в каком-нибудь волоске от меня. Вот он пошел складками, и на нем прорезалось щелка, распахнувшаяся совершенно невменяемым, налитым гнойной кровью сумасшедшим оком. Оно изучало меня, а я не мог не отвести взора, ни моргнуть, ни пошевелиться. Наконец, веки выпустили иглы-зубья, а зрачок стал уплывать вниз.

Я провалился сквозь пол, и падение мое сопровождалась злорадным тысячеголосым смехом. Наверху клубились тучи, из которых свешивались головы и плечи почивших, смеялись они, одновременно корчась в муках, ибо в них были вогнаны крючья с цепями, целью имели которые поддерживать раскачивающиеся далеко внизу над океаном клети. Я проносился мимо людей, по собственной воле прелюбодействующих с огромными жабами, бородавчатыми и склизкими, и других — жалких придатков чрезмерно раздутых органов, которые они, тем не менее, продолжали ублажать. Непрестанно наказываемые механическими приспособлениями бесформенные куски плоти тяжело вздымали бока, сплетенные клубки из животных и человеческих существ, где каждый рвался в противоположную сторону, стремясь освободиться, умоляли о сострадании. Клети опускались в бурлящие воды, подолгу задерживаясь там, или замирали над самой поверхностью, то вновь вздымались, в налете соли.

Горизонт здесь отсутствовал, клети, клети, скрип, скрежет, стенания, хрип, я все падал и падал, набирая скорость, ожидая уготовленного мне. Но только не то, что произошло. Свободное падение остановилось резким толчком, и напротив возник туманный образ хозяина этих мест, держащийся как бы в рамке из переплетенных жил.

— Очень интересно, — промолвил он. — За тебя столь многие просят, что ты еще, пожалуй, послужишь моим целям, как верно ты служил до отступничества, питая члены мои, тянущиеся в верхний мир. В тебе скрыт великий потенциал. Я дам тебе власть над всяким родом и племенем, победу и поклонение через тебя к вящей славе моей. Взамен ты родишь меня в Мир Живых. Навечно ты теперь связан с обителью этой, которая является Домом Предков, приютом неупокоенных, так что не вздумай подводить меня, не будет тебе покоя и среди живых! Печать смерти накладываю на чело твое, возлюбленный сын. Ступай!

Размахнувшись, молот припечатал меня в лоб, и я потерял сознание.

Чтобы тут же встать по колено в мраморной усыпальнице, что открывалась ключом посредством тайной пружины, спрятанной в надгробии. Пляшущий круг перемазанных мерзкими подношениям посвященных рассыпался и зашелся в экстазе:

— Свершилось! К нам снизошел мессия! Все как было обещано через откровения в храмах и вещих снах! Славься! Славься! Славься!

Меж тем я выбирался из могилы.

— Прибудь во славе великий предок, яви нам мощь!

А я растирал затекшие конечности.

— Смотрите, кто еще сподобиться ему, кто дерзнет теперь устраивать гонения?

А я, потянувшись, делаю шаг вперед.

— Богохульный культ Кнегта будет повержен!

— Тот культ будет жить и все поклоняющиеся ему, Кларисс моей ради!

И я обрушился на них, многие из которых когда-то были моими последователями, я проламывал черепа, сворачивал шеи, не давая опомнится, разрывал всю эту смердящую, покрытую свалявшейся шерстью и липкую безволосую плоть.

Внезапно все иссякло. Зажмурившись, я постоял какое-то время, приходя в себя, отряхивая гадливость и грязь, и только потом, уже собравшись было уйти, заметил это.

Обнаженная пышнотелая женщина раскинулась на роскошно убранном деревянном ложе, и выглядела она удивительно, поменьше мере странно на капище, среди перевернутой колдовской утвари, валяющихся тут и там трупов. Но, приблизившись, понимаю, что красавица давно мертва, однако она шевелиться — то проникшие в ее утробу черви раздвигают ее ноги, призывно вскидывая пухлые бедра.

— Я не посрамлю тебя, Кларисс, — шепчу я.

Ухватив уготовленную мне невесту за лодыжки, я разорвал ее пополам. На скорбное в своей ненадобности ложе посыпался визжащий извивающийся поток, перепуганных и недоумевающих червей, ибо не выйдет теперь повелитель зверей из земли, имеющий рожки, делающие его похожим на безобидного ягненка.

Почва подо мной содрогнулась, я еле сохранил равновесие, и откуда-то издалека донесся глухой злобный вой.

На этом все кончилось.

Дорожный указатель ободряюще улыбнулся, когда я проходил мимо, и я заметил несколько белоснежных перышек приставших к его щекам. Я растер их меж пальцев, наслаждаясь нежным касанием, и отпустил на свободу. Наверно, скоро небеса опять будут населены.

Я повидался с Кларисс, и мы замечательно провели время, смеясь и болтая о всяких пустяках. Я вновь много странствовал, каждый раз непременно возвращаясь в свой дом под дубом у высохшего русла реки. Деяния мои бесчисленны, но память блекнет, едва я вспоминаю о них. Я живу одним днем, и, похоже, ему нужно, наконец, закончится. Сейчас я закопаю свою возлюбленную, уже в последний раз, и уйду. Нету пути назад, сказали мне однажды. Неправда, всегда есть, будь то путь или дорога. Теперь, набравшись мужества, я ясно вижу цель, нужно вернуться назад, чтоб сумрачная печаль вечера обратилась торжеством сияющего утра.

Прохожий, не вопрошай меня, кому служу, кто в сердце моем, ибо она мертва. Ныне иду по дороге ведущей из мира. Ты, тот, которому поклонялась моя возлюбленная, если сможешь, то дай мне силы и помилуй меня.

Часть III: Возлюбленные чада смерти

Крошащиеся каменные ступени выплывали из первозданного мрака. Тьма была повсюду, и мир был тьмой. Тьма изливала непонятные звуки, возню и дуновения и странная жизнь была порождена тьмой. Снаружи неистовствовала злая буря, разрывая ночь пылающими зигзагами молний, орошая мутными водяными потоками ссохшуюся покрытую въевшейся копотью шкуру континента. А здесь — тьма рождалась и жила скрытой жизнью, никогда не умирая полностью, и никто не смел потревожить ее в благостном тайном убежище. Те глупцы, что отваживались, обычно не возвращались. Так продолжалось до сего момента.

— Наверно чудесно, окончив труды, почить тут однажды, — раздался мечтательный негромкий голос Веты.

— Что за глупая блажь! Вот я бы, к примеру, хотел бы жить вечно! — фыркнул Сандр.

— Что же, тебе можно только посочувствовать, — полуобернувшись, ответствовал Вета, и они продолжили спуск.

Серг, несший заправленную керосином лампу, резко остановился, сделав предупреждающий жест, и убавил фитиль. Вынырнув из бокового лаза в нерешительно колеблющийся сумрак, дорогу пересекало невиданное чудище. Многочисленные бельма пустых лишенных цвета глаз, собранные в толстые покачивавшиеся на ножках гроздья, уходили в хорошо развитые сильные плечи, а дальше начинался вполне обычный ссутулившийся человеческий торс, бугрившийся мускулатурой. Вторгшихся в подземелье оно по иронии, по-видимому, не замечало, либо что, скорее всего, игнорировало. Волоча по земле увесистую дубинку, существо вновь сгинуло во мраке.

— Что… кто это был? — прошептал Сандр.

— Кто знает? — вопросом на вопрос отозвался Вета. — Только изученные катакомбы тянутся на многие версты, а сколько еще не пройденных ходов, и где заканчивается их кружевная вязь — про то не ведомо никому из ныне здравствующих. Бытует мнение, что это удивительные естественные промоины в карстовых породах, лишь приспособленные в свое время человеком. Другие утверждают, что это — священная клоака Спящего, который некогда пожрал Предшествующий Мир, и отравленный злокачественными язвами того впал в летаргический сон, длящийся и поныне, чему я склонен верить, ибо стены здесь порой напоминают плоть кишок, тут же догнивают полупереваренные осколки бытия и артефактов, надо лишь знать, где искать, и скоро ты увидишь один из них.