Эсхатология

Когда я проснулся, первой мыслей моей было об оставшихся врагах. Второй — дикий, разрывающий на части изнутри голод. Мертвые глодали внутренности. Доковыляв до поляны, я застал лишь обглоданные зверьем кости. Шатаясь и падая, я брел по дороге, громко проклиная живых и мертвых, ведя ожесточенный спор, как могло бы показаться со стороны, с самим собой.

Спустя какое-то время, через застилавшую мой взор пелену я разглядел расписанную колдовскими символами тележку магу притулившуюся к обочине. Сам хозяин экипажа, высокий худой мужчина, расположившийся на привал тут же на расстеленном плаще, не выказал ни малейшего страха при моем появлении. Напротив, казалось, он только и поджидал меня. Он поднялся, отряхнул придорожную пыль с плаща, аккуратно свернул и сунул в тележку, затем извлек оттуда какой-то сверток и повернулся ко мне. Был он полностью обнажен, не считая набедренной повязки, тело сплошь сложная татуировка, светлая борода заплетена в три косички. Слегка склонив голову в приветственном поклоне, заставившем колокольчики в его ушах отозваться глухим позвякиванием, он протянул копченую ногу вепря.

— Позволь представиться, я — Тлиинак, свободный маг и следопыт. Служу тому, кто хорошо платит. Ты не должно гневаться темное создание, в мои намерения не входило причинить тебе какой бы то ни было преднамеренный вред. Поэтому теперь, когда нанявшие меня люди пресветлого князя Теркнского мертвы, а оставшиеся в живых бежали, нету причин вражды между нами, великими, я предлагаю дружбу и союз.

— Теркн? Похищение! О сколько времени потеряно! Возлюбленная! Моя! — прорычал я темным небесам.

— Да-да, молодой князь Теркна, Эммануил, в сущности, еще совсем юнец, — быстро затараторил маг, невольно отступая.

Я с вожделением впился в жесткое мясо.

Тлиинак слегка расслабился, прислонившись к бортику своей тележки он наблюдал за моей трапезой, перебирая цепкими пальцами рунные бусы, время от времени невнятно бормоча под нос.

— Природа твоя мне понятна лишь отчасти, как хотел бы я знать больше! Доволен ли сосуд предков тем скромным даром, что предложил странствующий путями познания? — заговорил он, когда я закончил.

— Да уж более чем скромным, иначе не назовешь!

Я окинул его оценивающим взглядом:

— А где же остальная туша?

Тлиинак опешил от неожиданности.

— Ну, ее нету. То есть, есть. То бишь она, конечно, была, но и мне нужно было питаться, и….

По мере того, как он говорил, он сжимался все больше, одновременно пытаясь нащупать что-то недостающее на поясе.

— То есть, ты посмел предложить нам объедки? Ничтожный червь, как ты посмел? — взревел я.

Тлиинака прошиб холодный пот.

— Я не думал, что…

Но я уже впился ему в глотку.

К вечеру, пробираясь параллельно Теркнско-Кнегтскому тракту, я выбрел на окраину поселения. Шест придорожного указателя украшали обмотанные свежие кишки, ко лбу изваяния крепилась табличка: «Сие есть начало владений Эммануила и Кларисс, достославных князя и княгини Теркна. Трепещи, чужеземец».

— Проклятый узурпатор, он еще насмехается надо мной! — гневно воскликнул я.

— Еще, еще, кровь, кровь, убивай! — алчно вопили голоса.

— Заткнитесь, вы! — в ярости заорал я, усилием воли загоняя их под гнет в глубины. И это получилось.

Крестьяне спали в своих землянках и хижинах. В загонах сонно возился скот. В жилищах, бараках и домах спали ремесленники, солдаты, торговцы, жрецы и вельможи, в тавернах дрых приезжий люд, пьяно храпели гуляки в канавах, стонали и дергались во сне нищие, бродяги и увеченные. Даже воры и разбойники вернулись в свои вертепы, дабы подсчитать награбленное и отложить ножи, сведя счеты, спали убийцы. Спало все Родовое Место. Только не спал я, крадучись пробираясь по темным кривым улочкам пропахшим мочой. Да еще не спала стража на частоколе, что теперь высился вокруг терема, перекрикиваясь и вглядываясь в кромешную тьму ночи.

Не помеха, выбрав место, куда не доставал дрожащий свет факелов, я вонзил когти в бревна и начал восхождение.

И вот я у каменного княжеского терема, но тот заперт, надежно закрыты ставнями окна, ломать — много шума. Дикие чувства мертвых так и рвались из моей глотки бешеным ревом, из мышц — буйным вихрем смертоубийств, но я сдержался.

Я вернулся обратно за частокол и принялся внимательно обследовать местность. Вскоре мое внимание привлекли две колоны, возвышавшиеся над осыпавшимся фронтоном. Неприметная дверца в клонящемся фасаде полукруглого здания. Я без труда и лишнего шума отодрал заколачивавшие ее трухлявые доски. Из узкого полностью затянутого паутиной проема на меня дохнуло сыростью, затхлостью, и чем-то еще незнакомым. Я медлил, мог я ошибаться, но чутье мертвых настойчиво тянуло меня под землю. В конце концов, решил я, проход вполне может статься выведет в подвалы терема, и я решительно шагнул вниз.

Держась за стену, я осторожно спускался по осыпающемуся гравию под уклон, поминутно останавливаясь, чтобы отодрать пряди паутины так и норовившие прилипнуть к лицу. Я наступил во что-то тепло, мясистое и податливое, вязко хлюпнувшее под ногой. Нагнувшись, я разглядел кладку коконов и раздавленного паука, вяло скребущего лапами, крупного — таких мне не доводилось встречать прежде. В моих ушах не умолкая звучал зубовный скрежет неуспокоенной мертвечины.

— Уж не ваш родственник? — спросил я у предков, и голос мой ушел вниз, в алчно раззявленный зев прохода, заметался там, в тленной глубине, рождая искаженное эхо.

Я не испытывал страха, скорее чувство гадливости к давно сдохшей каменной утробе.

— Ради Ее, любви ради! — процедил я, удерживая бушующих мертвых в холодных оковах решимости.

Бесконечный, как мне уже стало казаться, спуск закончился, исчезла паутина, я стоял в широком овальном зале, с обеих сторон ограниченном прямыми рвами, терявшимися в неизведанных безднах тоннелей. В нишах широких пилонов застыли ржавые изваяния в странных позах, сами же пилоны поднимались высоко ввысь, где образовывали арки, поддерживавшие потолок, на котором через равные промежутки располагались полусферы, из которых торчали стеклянные осколки.

Я обследовал оба туннеля, однако, не рискуя углубляться слишком далеко, да и не видел в том особой необходимости. По полу змеились какие-то скрюченные крошащиеся полоски, а со стен свисали фрагменты трубчатых лохмотьев, так же непонятного назначения. В одном туннеле путь перегородил перевернувшийся длинный караван, состоявший из нескольких скрепленных фургонов. Заглянув через окно, я разглядел внутри лишь почерневшие скелеты да горы трухи. Другой был наполовину заполнен нечистотами, что указывало на близость жилых помещений. Еще я нашел высохшие мумифицированные тельца крылатых вампиров, по-видимому, когда-то здесь обитал целый выводок, пока голод или что-то еще не погубили их.

Вернувшись в зал, я продолжил поиски. Я обнаружил ряд помещений заваленных всяким хламом и заброшенных. Ярус за ярусом они вели наверх, по мере того как я поднимался, проходя через них, воздух становился чище. Затем я внезапно услыхал возню над головой и затаился. Несомненно, этажом выше были люди. Я слышал приглушенные голоса, шаги, заставлявшие осыпаться с потолка пыль, и даже разглядел через щели в настиле мелькавший огонек.

Подождав пока все стихнет, я взобрался на покосившуюся металлическую конструкцию и принялся расшатывать доски, стараясь действовать как можно тише. Я вылез в погреб, заставленный бочками и штабелями ящиков. Пахло подгнившими овощами и разлитой брагой, в углу одиноко догорала позабытая масляная лампа. Скрипнули дверные петли.

На меня таращился растрепанный заспанный малый в кожаном засаленном фартуке поверх простых домотканых штанов, на поясе у него висела связка ключей и половник. Должно быть, виночерпий вернулся за оставленной лампой, а может, просто отлучался в отхожее место.

Застигнутые врасплох, мы изумленно таращились друг на друга, пока тишину не разорвал визг. Кричал, выйдя первым из ступора, прислужник, орал благим матом, визжал по-бабьи — высоко с надрывом.