Эсхатология

После этих слов вытянул он руку, неимоверно длинную и поманил разложившимся пальцем Кея, что, проснувшись, сидел, сжавшись в один большой испуганный комок. Тот задрожал, и лишь крепче прижал к себе заветную лютню. Тут поманил палец второй раз, и бедняга встал с широко распахнутыми немигающими глазами, но все еще отрицательно мотая головой. Когда же поманил в третий раз — пошел Кей, как бы против желания, исподволь, словно тащила его какая-то сила. Так он скрылся во тьме, в обнимку с лютней. Памятуя строгий наказ отца, я хранил молчание, ни звука не слетело с моих покусанных губ, ни шороха также не долетало оттуда, куда скрылись двое.

Я подбросил дров. Пламя бесшумно лизала окаменевшую древесину, листья немо ложились вокруг с безлунной высоты.

Спустя добрую сотню гулко бухающих в барабанные перепонки ударов сердца, вновь появилась фигура отца, и опять заняла место у огненного круга, но уже ближе. Выглядел он теперь помолодевшим, больше соответствуя тому образу, что хранила память, но все же чем-то чуждым веяло от фигуры той, истощенной до предела, с болезненно запавшими щеками и темными кругами под глазами.

— Теперь мы можем поговорить, — сказал он.

— А куда ушел Кей, и когда он вернется? — спросил я.

Отец холодно улыбнулся.

— Далеко он отсюда и больше не сможет прийти. Я здесь, дабы подготовить тебя, ибо ты был рожден для большего, чем то, что можешь представить в самых сокровенных мечтах. Впереди тебя ждут великие свершения и победы, но и ты должен кое-что отдавать взамен.

— Я жажду лишь ту, которую возлюбил всем сердцем своим, нету мне дела для других свершений, за нее ж готов отдать все, чем обладаю.

— Очень хорошо. Я дам тебе власть над ней, ибо сын ты мне, я породил тебя из небытия, вскормил и берег от напастей. Будь по-твоему! Я насквозь тебя вижу, и не сомневаюсь в честности твоих намерений, да, взамен ты отдашь мне все, о чем бы ни попросил. Да заключиться сделка! Завтра я поднимусь в верхний мир снова, и мы продолжим наш разговор. До скорого, сын.

Фигура растворилась в сумраке ночи, а я провалился в беспамятство.

Утро лучами восхода прогнало сонную муть, нереальность произошедшего засохшей коркой осыпалась с глаз, когда поднялся я, разминая затекшие мышцы. Но… но было одно «но». Пропал верный товарищ. Вещи его лежали нетронутыми, как не звал я спутника, бродя вокруг стоянки, даже эхо не возвращалось в ответ. А потом я нашел музыкальную дощечку менестреля, надколотую, с порванными струнами, всю залитую запекшейся кровью. Но не следа самого Кея.

Страшная догадка овладела мною.

— Так это было правдой! — взмокнув от ужаса, пробормотал я.

Лесные духи обличающе вопили мне в уши о сотворенном по глупости, недомыслию. Второпях собирался я в путь, всхлипывая, вытирая рукавом слезы, и поминутно оглядываясь. Я не жалел ног, словно хотел болью физической искупить совершенное зло, тот проступок о последствиях которого не догадывался, и спину мою жгло, подгоняя, черное клеймо вины.

Ум мой трепетал в предчувствии ночи, и вот сделалось так темным-темно, что за кругом свет умирал в двух шагах. Я ждал, и пришел он, и встал всего лишь в шаге от костра, так что огонь лизал дырявый плащ, однако, не воспламеняя.

Я умолял его на коленях, взывал раскаявшись:

— Отмени сделку, я не хотел, это жуткая ошибка! Прости, что потревожил твой покой, я не хочу, цена была такой непосильной!

Злой окрик не заставил себя ждать, хлестнув раскаленным бичом:

— Как смеешь ты сомневаться и отвергать! Не помышляй ни о чем жалеть! Бесчисленные поколения твоих предков, стоящие за моим левым плечом наделяют тебя силой, достойный сын, мощью тысяч и тысяч костяных дланей, остриями когтей и скрежетом челюстей. Но памятуй, да принесешь ты от каждого убитого врага благодарную жертву, через обряды, коим я тебя научу.

Я поднялся, и, обретясь к своим глубинным чувствам, увидел, что готов пренебречь всем человеколюбием, связаться с этой грозной древней силой спящей в земле, лишь бы вызволить возлюбленную даму. Эту ночь я провел в тяжких раздумьях, временами проваливаясь в липкий кокон сна, то, всплывая к поверхности бодрствования. А потом наступил день, высушивший пот ночных кошмаров. Но я знал, что вслед за ним вновь придет вечная ночь, когда мне придется держать ответ перед пробудившимися. И осознав как жалки мои попытки бежать перед грозным ликом неизбежного, я остался на месте.

— Ныне я дам испить тебе сотую долю той силы, которую обещал, — сказал отец, входя в круг.

Я задрожал, ибо воздух вокруг завибрировал на тонкой надрывной ноте, и призрак нацелил на меня указательный палец, вытянувшийся словно палка, и коснулся моего лба. Молнии пронзили мое тело, и отброшен мощным толчком я пал на землю. Мне послышался хор противоречивых голосов, вскричавший в моей голове и пропавший.

Словно холодный ветер я бегу, легко уклоняясь от мелькающих ветвей и коряг, и чувство легкости переполняет меня. Я опьянен, я одержим и окрылен, мне не ведома усталость, и я смеюсь над сумбурно проносящимся миром.

Вот указатель границы, разукрашенный и заваленный трофеями. Подле расположились лагерем пилигримы. Оружие и доспехи их покрыты пятнами ржавчины, также как кожа язвами, свидетельства того, что они попали под злой дождь.

Я налетаю на них, я стремителен и беспощаден, мои руки по локоть погружаются в животы, и выдирает позвоночники, выдавливают глаза и отрывают конечности, а победный хор голосов поет в моей голове. Это было… неописуемо.

А потом я упал полностью опустошенный, и мне было плохо и мерзко, вот тогда-то с приходом темноты я ощутил шепот призрака над самым ухом.

— Престань, — из последних сил взмолился я. — Что сотворил ты со мной, отчего я напал на этих несчастных?

— Я лишь дал тебе позволение соприкоснуться с тем великим, что управляет жизнью, узреть истинный смысл бытия.

— Оставь меня, я ничего не хочу.

— Если я сейчас уйду, — хихикнул коварный призрак, — то к рассвету ты будешь уже мертв, ибо сегодня твой организм прожил больше лет, чем ты можешь представить. Да упокоиться Кларисса в объятьях властителя Кнегта, о, я уже вижу, как его холеные пальцы впиваются в мягкие груди, настойчивые губы срывают первый томный вздох, и желанный сок течет по бедрам…

— Прекрати! — заорал я.

— Отчего же? Ужель не сам ты избрал удел слабых?

— Погоди! — с трудом, и не столь от физических страданий выдавил я. — Ты должен остаться.

Призрак вновь захихикал:

— О, я знал, что ты оправдаешь мои надежды. Благоразумный, дерзкий, настоящий сын своего отца, я горжусь тобой! Теперь, да отверзнутся твои очи, и увидишь ты зрением совершенным все, как оно есть!

Тут отступила слепота, и увидел я пока лишь неясные очертания предметов окружавших меня, прочее же — все еще терялась в зеленой дымке. Из нее появилась вторая фигура, больше и ужаснее, чем та, что стояла в изголовье, а за ней — еще одна.

— Взгляни, вот твой дед пришел благословить тебя, и прадед! — в каком-то исступлении прокаркал призрак.

Внезапно я почувствовал удушье, и широко распахнул рот, в который тут же хлынул поток призраков. И вынужден был я глотать его, не иссякающий, изменяющий тело мое. И что-то поселилось в разуме моем, перепархивая с места на место, устраиваясь поудобнее, протесняясь.

С тех пор я начал слышать голоса, разговаривающие со мной, и перестал находить логическое объяснение некоторым своим деяниям. Когда же все закончилось, я обнаружил себя в окружении гигантских мохнатых пиявок, жадно присосавшихся к убитым. Когда отодрал я первую подвернувшуюся, она раззявила пасть в писке, заколотилась в воздухе, и намокли волоски ее от выделенного яда. Я разорвал тварь пополам, но ни капли заветной крови не вылилось из только что пировавшей. Отбросил я половинки тряпки и схватил другую. И вновь тот же результат! Меж тем оставшиеся поспешили скрыться в земле, а одна на прощание промолвила голосом отца-призрака:

— Прочь с дороги!