Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)

- Нет трусости в том, чтобы отступить из безнадежной схватки. Даже Огнебог Сварожич, не в силах одолеть Матерь Змеев, укрылся от неё в кузнице Сварога. Ты не понимаешь, что ли, Келагаст? Война только начинается, и Бранимиру понадобятся все воины!

Келагаст колебался. Ярослав смотрел из окна гридницы во внутренний двор детинца. Вокруг второй стены бушевало черно-бурое море зверолюдов. Над стенами носился Хала, разбивая хвостами башни, снова и снова обрушивая на обречённые войска ледяное пламя. Лучники из башен осыпали его стрелами, на скорую руку зачарованными Святовитовым войском: серьёзных ранений нанести ему они не могли, но, судя по всему, отпугивали.

Отряд Святовитовых всадников, спешившись и сомкнув стену щитов, держал оборону в воротах. Закрытые от нападения сверху сводом стены, они раз за разом отражали нападения псоглавцев, давая возможность бесконечному людскому потоку влиться в широко открытые двери гридницы.

Ещё несколько десятков воинов Ярослава, рассредоточившись по двору, удерживали защиту. О мерцающую полусферу разбивались атаки Халы, до земли долетал лишь холодный ветер, пронизывавший до костей, но безвредный. Отступавшие воины бежали, пригибаясь к земле, волоча за собой раненых. Времени у них было не слишком много: удержание Халы требовало нечеловеческого напряжения сил. С каждым выдохом Змея двое-трое всадников, сцепив зубы, со стонами валились наземь.

- Наша единственная надежда - что Богухвал призовет богов на помощь. Нас хватит не более чем на час! - кричал Келагасту Ярослав. - Живите для будущей схватки, чтобы прогнать захватчиков с нашей земли. Это приказ.

Воевода тяжело вздохнул, но подчинился.

- Отходим, парни, - приказал он тем из своих воинов, кто мог ещё стоять на ногах.

Проводив его взглядом, Ярослав вышел из гридницы. В лицо дохнуло холодным ветром. Руянин окинул взглядом внутренний двор: в Буривойске остались почти исключительно его всадники.

- Слушайте меня! - перекрикивая шум схватки, сказал он. - Сегодня вечером все мы будем пировать в чертогах Велеса. Так срубим же напоследок побольше уродливых голов, чтобы было чем похвастаться перед грудастыми вилами!

Дружный рев был ему ответом. С детства готовившиеся погибнуть ради дела Богов, Световитовы всадники давно привыкли к смерти. Братство будет жить: в Стольском ещё множество молодых учеников, которые ждут не дождутся, когда к ним выведут священного белого коня...

Хала зарычал - словно гром ударил в холодном зимнем небе. Все три головы исторгли синее пламя, растекшееся по куполу тысячами искр. Брат Ведомир, побледнев, упал на заиндевевший дерн внутреннего двора.

Воинов второго посвящения осталось около двух дюжин. Щит ещё мерцал над внутренним двором - еле заметное радужное свечение, словно над обреченным Буривойском кто-то надул исполинский мыльный пузырь. Чем меньше братьев остается в живых, тем он слабее, и Змей уже выбил добрую треть.

Хала устремился вверх, его крылья затмили тусклое солнце. С каждым погибшим воином все чернее становилась его чешуя, все гуще тень, все яростнее горели глаза и все меньше времени проходило между выдохами.

"Ну, полчаса-час мы выгадаем", - думал Ярослав. "За это время подольцы уже отойдут достаточно далеко".

Перед глазами руянина стояли павшие. Буривой, Актеву, Стейн, Хальвдан, Гринь... Все они глядели на него - последнего из соратников, оставшегося в живых. Смотрели, будто ждали.

"С меня бочонок эля, друзья. Простите, что припозднился".

Занеся меч над головой, руянин бросился к воротам, где псоглавцы уже почти оттеснили изрядно поредевший отряд.

- Смерть зверолюдам! Братство и Световит! Тьма отступает!

- Тьма отступает! - подхватили боевой клич утомленные воины.

И с надвратных башен в псоглавцев снова полетели белооперённые стрелы. В небе ярился Хала, раз за разом подтачивая чародейскую защиту, и раз за разом его смертоносное дыхание разбивалось безвредными огоньками, не долетая до земли. А внизу, в узком проходе под единственными воротами, и на стенах, куда псоглавцы закидывали крюки, с новой яростью разгорелся жестокий бой.

Тысячелетняя ненависть и черное отчаяние столкнулись с отвагой и доблестью лучших воинов белохорватской земли. Расщеплялись рогатины о воронёные кольчуги, скрещивались кривые скимитары с франкскими клинками, испещренными священными знаками. Каждый удар освященного лезвия жег псоглавцев, словно мечи были раскалены добела, но едва ли не больше жгло их пламя в глазах врагов.

Потому что войско Святовита смеялось, истребляя врагов, и когда кто-то из них погибал, на его устах играла улыбка. Впереди был краткий отдых в чертогах Велеса, а потом - на Небеса, к Святовиту, вечно мчаться по бескрайним небесным просторам на белом крылатом коне, под священной небесной Станицей, оберегая все мироздание от сил хаоса и разрушения. Смерть - лишь миг, ничего более.

Ярослав словно сбросил добрых два десятка лет. Враз исчезли скованность движений, в последнее время беспокоившая его по утрам, усталость прожитых лет и горькое отчаяние поражения. В строю своих подчинённых, выкрикивая приказы и подбадривая тех, кто готов был пасть духом, он разил без пощады, снова и снова обрушивая острую сталь на уродливые собачьи морды. Черная кровь заливала его руки и глаза, червленый щит был иссечен, уши закладывало от неугомонного лая, визга и брани псоглавцев - но он лишь смеялся, раз за разом вгрызаясь в черную безликую массу.

Когда кто-то из псоглавцев расколол его щит, Ярослав боднул его шлемом, перехватил меч двумя руками и размашистым движением снес голову зверолюда. Следующим взмахом он отбил в сторону сразу два скимитара, нацеленных ему в грудь; лезвие клинка вспороло плохую кольчугу его противника, вырвав из груди фонтан черной крови.

Псоглавцы подавались назад, ошеломленные и напуганные. Им не так уж и хотелось погибать, тем более в битве, которую они считали выигранной ещё до первой стрелы. А здесь им приходилось встречать бесславную смерть в коридоре, заваленном мертвыми телами, со стенами, покрытыми потеками красной и черной крови, за каждого убитого врага платя четырьмя своими.

И зверолюды отступали назад, во внешний двор, топорща холки и поскуливая. Тщетно рычали на них десятники и вожаки стай: зверолюды покорно принимали оплеухи и терпели брань, но на людей могли лишь скалить зубы.

Воины Ярослава тоже отошли назад, под надежные деревянные своды. На стенах схватка тоже угасала: защитники добивали последних врагов и отталкивали от стен лестницы. Приступ был отбит.

За спиной руянина Хала снова разразился яростным ревом, снова под свод надвратной башни проникли яркие сполохи и подул холодный ветер - заметно усилившийся. Сила щита упала больше чем на половину.

Ноздри Ярослава почуяли запах гари. Из окон и дверей терема потянулись струйки дыма, пока ещё совсем тонкие, но быстро набиравшие силу: последние из кметов Келагаста подожгли гридницу, скрывая следы отступления. В точности все, как и приказывал руянин.

Ярослав осмотрел свой отряд. В воротах оставалось чуть больше сорока человек, на стенах, наверное, около сотни. Погибших псоглавцев сосчитать было тяжело - явно куда больше, чем хорватов. Но все равно недостаточно, чтобы выиграть бой.

Кровь покрывала воинов Ярослава с головы до пят, целых щитов и рогатин почти не осталось, мечи и шлемы были иссечены. В глазах были усталость и боль - но не страх. Погибнуть вместе с этими отчаянными рубаками - какая может быть большая честь для старого, зажившегося на этом свете воина?

Ярослав глубоко дышал, готовясь к новому приступу. Если они продержаться хотя бы полчаса, прежде чем умереть - кметы Келагаста будут в безопасности.

В войске псоглавцев забили барабаны, донесся подобострастный лай. Руянин повернулся лицом к врагу: прямо к нему шла группа из семерых зверолюдов. Шестеро были одеты в длинные черные плащи с капюшонами, скрывавшие морды. Судя по тщедушному телосложению и сутулости, это были не воины, в отличие от седьмого.