Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)

Лестница заканчивалась ещё одними стрельчатыми воротами, куда более высокими, чем вход. Впереди тянулась длинная галерея, огражденная тонким каменным парапетом. Первый, подойдя к самому ограждению, почтительно замер, указывая вниз.

- Владыка... - только и смог произнести псоглавец.

Выглянув из-за парапета, обомлел и сам Драгослав. Он был первым из людей за много веков, кто увидел Аэн Граанну во всем её величии, пусть даже и затронутым запустением.

Город чуди был высечен в скале огромным амфитеатром. Ярус за ярусом уходили в темноту подземелья, освещенную лишь случайными проблесками свет-камней, не погасших за прошедшее время. Кое-где виднелись статуи, казавшиеся такими же живыми, как и фрески - воины, торговцы, чудовища.

А из самой бездны, что на дне амфитеатра, струился другой свет - еле заметное багровое свечение. Словно кровь, заполнив собой дно исполинской чаши чудского города, застыла от лютого холода - и там, в глубине кровавого льда, покоился свернувшийся Змей.

Крепко-накрепко скованный заклятем - три головы к хвостам, лапы подогнуты, крылья сложены - он все ещё жил, и рвался на волю.

И звал Драгослава.

Впервые за всю свою жизнь княжич услышал столь сильный зов - словно кто-то кричал у него в голове, звал, улещивал, но слов было не разобрать. Одно лишь желание - скорее вниз, по выщербленным лестницам и пыльным улицам-галереям, к алому льду, к тому, кого Язгудай-хан называл Повелителем...

И Драгослав бросился бежать, не помня себя, не замечая горящих от усталости ног и сбитого дыхания. Псоглавцы едва поспевали за ним, но Зов слышали и они - и там, где обычный человек давно свалился бы от усталости, Истинные все так же бежали на зов.

У самой кромки озера из багрового льда Драгослав остановился. Голос Змея звучал в его душе все отчетливее и отчетливее, подсказывал слова, которые надо произнести, действия, которые нужно совершить... И Драгослав произнес, охваченный небывалым воодушевлением, словно признавался в любви давно любимой девице:

- Скованный Боруты отпрыск,

Тот, что Солнцу нес погибель

На своих могучих крыльях,

Вновь восстань, великий Хала!

Твое имя призываю

Я, несущий твою душу.

Вместе будем мы едины,

Вместе править будем миром,

Вновь восстань, великий Хала!

Заключенья срок окончен.

Чары, что тебя сковали,

Вовсе потеряли силу,

И напрасной была жертва

Видящих Аэн Граанны.

Так сломай же лед багряный

Взмахами могучих крыльев,

На врагов извергни пламя,

Что из Яви их стирает.

Вновь восстань, великий Хала!

27

Закончив это заклятие, Драгослав замер, прислушиваясь. Что-то изменилось в окружающем мире. На грани слышимости где-то в глубине алого льда что-то звенело - протяжно, тоскливо, чуть подрагивая. В последний раз Драгослав слышал нечто подобное, когда ступил на тонкий лёд в далёком детстве.

Звук становился громче, отчётливей, чище. В пламени факелов блеснула трещина глубоко внутри льда - золотая нить в глубине багровой пустоты. Нить пульсировала, то вспыхивая так, что резало глаза, то почти полностью угасая.

Раздался пронзительный звон. Неподалёку от первой трещины появилась другая. Из-за спины Драгослава донеслось хрипловатое пение. Князь оглянулся: шестеро Истинных рухнули на колени, заведя нестройное песнопение своими рычащими голосами. Слова князь разбирал с трудом, но, кажется, это было чем-то вроде славословия.

Всё новые и новые трещины появлялись внутри алого льда, разростались, извивались змеями, перепретались между собой. Звуки растрескивания чародейской материи слились в страшную какофонию, от которой кололо уши и болела голова.

Теперь Рогатый Змей, Погибель Аэн Граанны, был оплетён затейливым кружевом мелких трещин, хотя поверхность озера всё равно оставалась неповреждённой. Драгослав шагнул ближе, положил ладони на слюдяную поверхность и чуть не отпрянул: она дрожала в такт его сердцебиению, словно он прикоснулся к груди живого, дышащего существа.

Рогатый Змей жил. Жил, несмотря ни на что: ведуны дивьего народа смогли лишь погрузить его в дремоту, и сейчас она заканчивалась. Из глубины переплетения золотистых нитей на Драгослава глядело два глаза, чёрных, как сама Тьма. Князь храбро встретил их взгляд своим...

...И увидел своими глазами Мрак.

Бесконечная, чёрная пустыня, где нет ни земли, ни неба, ни моря. Где-то за спиной Драгослава догорали звёзды - последние из тех, что ещё не успели быть пожраны Тьмой. Усталые, тусклые, багрово-красные, они были похожи на случайно незатушенные угольки костра.

Приглядевшись, Драгослав заметил, что бездна отнюдь не была пустой. В ней, словно мошкара, вились мириады осиротевших душ, почти потерявших жизненный свет. Полупрозрачные, бесплотные, алчущие, они сбивались в стаи, лепились вокруг последних светил, дрались, будто оголодавшие псы, за каждый луч умирающего свечения. В них давно умерли все чувства, мысли и эмоции, кроме голода, боли и отчаяния. Обречённые вечно скитаться, вечно терзаться в агонии, они изо всех сил старались облегчить свою участь, но лишь приближали свой ужасный конец.

- Гляди. Твой отец когда-то тоже видел это, но оказался слишком глуп, чтобы понять. Ты умнее его. Вот - судьба, которая ждёт людей. Вечность голода и отчаяния, когда Тьма поглотит последние звёзды. Они будут, как о величайшей милости, просить о пытках, но у них не будет тел, способных эту боль пережить. Только разум, обречённый вечно испытывать всё нарастающую муку. Вечно. Вот то, на что обрекли вас ваши боги, сотворив мир.