Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка (СИ)

Глава 404

Особенно худо стало, когда сюда дошла весть о моём "пощипывании" булгарского каравана.

Нет, обиженность иноземцев-иноверцев - людей русских порадовала. "Так им, гололобым, и надо!". Но моя фраза:

-- Рабов через Стрелку не пущу.

Вызвала у местных рабовладельцев крайнее и неподдельное недоумение. До такой степени, что "инициативная группа" кинулась к князю Андрею искать на Ваньку-лысого укороту.

Мы с Лазарем эту тему прежде не обсуждали, позже - связи у нас не было, выкручиваться - он не умеет. Так и стоял столбом перед князем, глазами хлопал да повторял:

-- Иван Акимович против воли княжеской... никогда! Мамой божьей клянусь!

Но одну вещь я в него перед расставанием вдолбил. По Иосифу, свет, знаете ли нашему, Виссарионовичу.

В протоколах Потсдамской конференции меня когда-то поразил рефрен. Каждый раз, когда позиции сторон упирались в неразрешимое противоречие, Сталин говорил:

-- Пэрэнесём на завтра. Пусть пока экспэрты...

Лазарь потребовал изложения претензий в письменном виде. Притащил ворох этой бересты в дом, и, скуля от страха и испытанных унижений в княжьем совете, вывалил всё перед Цыбой:

-- Ты своего хрена плешивого - лучше знаешь, что он задумал - сообразишь. Спасай!

Молодец. Не всяк мужик свою голову в зависимость от бабского совета поставит. Лазарь - рискнул. И они "проиграли" типовые ситуации, вопросы и ответы. Домашние заготовки, как в КВН. Хорошо - Лазарь склерозом не страдает.

А Цыба... Я ж объяснял - я с людьми разговариваю. И в наложницах у меня... просто "подстилки с дыркой" - не держатся. Скучно с такими, знаете ли.

Через два дня Лазарь, вновь "представ пред грозны государевы очи", уверенно тыкал пальчиком в свитки.

-- Стрелка отдана Воеводе Всеволжскому. Какой закон он на своей земле установил... никаких запретов нет.

-- Дык как же такое?! Дык мы ж с отцов-прадедов... Дык "Правда Русская"...

-- Погодь. Ты в Царьград придёшь - по "Русской Правде" там жить будешь? Или по законам цесарским? Чья земля - того и закон. Земля - "Зверя Лютого". По указу князя Андрея Юрьевича. Ты против князя? Воевода Иван указал - всяк человек на его земле - вольный. Это - тамошний закон. У него - такой, у кесаря - иной. Но законы - равные.

-- Дык воровство же! Ведь всяк холоп к нему побежит! А с отудова выдачи нет!

-- Твой холоп - твоя забота. Сторожи рабов крепче. Или - корми лучше. Забота воеводы Ивана - его земля. Или как? У тебя корова сдохла - Воеводу Всеволжского виноватить будешь?

-- Не, не по обычаю, не по правде... Ён же и с прохожих кораблей рабов снял! Не на своей земле! Купецких!

-- Врёшь, боярин. Не снимал воевода рабов с кораблей. По указу князеву воеводе велено выбить шишей речных. Для того повелел Воевода Всеволжский вести досмотр кораблей торговых. И нашёл крамольников, которые от князя муромского убежать тщились. Ты, боярин, против князева указа? Или тебе шиши речные да воры поганские - любы? Стало быть, досмотр - правильно? А уж как то дело делать - воеводе на месте виднее.

-- А рабы?!

-- А что рабы? Они, как и все другие караванщики, на Воеводовой земле стояли. Не на кораблях. На его земле - его закон. И ведь наперёд сказано про то было. И князь Муромский купцам загодя говорил - не возите невольников через Стрелку. Бессермены бессмысленные не поверили, вознамерились владетеля православного обмануть. Поплатилися. Так об чём спор-грусть? Об законном ущемлении обманщикам магометанским? Ворьё чужое наказано, а вам печаль? Вот и выходит, что вы тут даром лаятесь, другой день время княжеское на пустую болтовню переводите. А сделал-то Воевода Всеволжский - всё по чести, по-добру сказал заблаговременно, по закону своему на своей земле, по Указу князя ему даденной. Ну, мужи добрые? Кто противу воли князя нашего, Андрея свет Юрьевича, слова похабные выскажет?

Хоть и не сразу, но до некоторых бородатых голов дошло. Что есть какой-то странный, никогда не виданный, ни на что не похожий запрет. Который просто так, с полпинка - не завалится.

Разговоров было множество. Горячие головы уже и хоругви подымать собирались:

-- Пойдём, вышибем Ваньку-лысого! И духа его не останется!

-- Ага. Эка невидаль! Да мы и не таких...! Но... Тебе голова твоя как - шею не жмёт? Боголюбский-то за своеволие... взыскивает.

"За своеволие" - само собой. Но то, что Андрей не будет поддерживать экспорт рабов из своих земель - всякому понятно. Ростовско-Суздальские князья прекрасно понимают недостаточность населения на своих землях. Они специально привлекают переселенцев и с Юга и Севера, дают им земли, строят для их защиты крепости, предоставляют кредиты на обустройство.

Андрей не может запретить вывоз рабов - незаконно, но если это сделает кто-то другой, "псих лысый" - "флаг ему в руки". "В русле общегосударственной политики".

Вот был бы здесь не Суздаль, а Рязань, не Андрей, а Калауз - картинка была бы другой: в Рязанское княжество последние десятилетия идёт куда более мощный поток переселенцев с Юга. Именно в эти годы сам город Рязань в восемь раз увеличит свою площадь. Людей пришлых много больше, "и лишние есть". Но верховодит в Залесье Суздаль. Конкретно - Боголюбский. Мораль: работорговцам - облом.

По слухам, были планы натравить на меня разные лесные племена, эмира, половцев, Муромского и Рязанского князей, новгородских ушкуйников и пиратов Каспийского моря.

Здесь про Карибское - не в курсе. А то и тамошних флибустьеров, буканьеров и корсаров запланировали бы.

Маразм групповой обиды местных работорговцев из числа "узорчья земли Русской" - побулькал и растёкся. Одни начали обхаживать "гречников". Купцы, ведущие торг невольниками на юг - в Сурож, Кафу - присутствуют в Залесье. Они-то и стали главными выгодополучателями моей невидальщины: закупочные цены на их "товар" снизились.

Другие "страдальцы" двинулись обычным русским путём.

"Закон как телеграфный столб: его нельзя перепрыгнуть. Но можно обойти" - исконно-посконная мудрость. Куда старше самих телеграфных столбов.

-- А скажи-ка ты, славный боярин Лазарь, а сколь возьмёт твой э... Воевода Всеволжский, чтобы э... приподзакрыть глаза на лодейку с моим "белым деревом"? С таким, знаешь ли, двуного-двухсисным?

Лазарь краснел и бледнел. Брызгал соплями и фыркал. Пытался вытолкать иных, из особенно прилипчивых гостей, со двора. И очень удивлялся, когда на другой день обиженный боярин или купец весело ему кланялся при встрече и улыбался приязненно.

Цыба, медленно поглаживавшая свой голенький животик мечтательно смотрела в потолок. Мельком глянула в мою сторону и, с затаённым волнением, произнесла:

-- Пять сотен гривен кунских без двух десятков. В горшках в подклете закопаны.

М-ый-ёк. Это как это???!

-- Э... голубушка... а по-подробнее?

-- Приходит... такой. А их таких - издаля видать. Начинает с Лазарем разговоры разговаривать. Слуг-то у нас в тереме мало, деваться мне некуда: на стол накрываю, подаю, убираю. Ну, как Лазарь взбеленится да гостя выгонит, я того на крылечке, или, там, в переходе, за рукавочек дёрну да на ушко нашепчу: есть, де, способ, но денег стоит. Мужики-то всё больше - толстые, из-за стола - красные, от беседы - злые. Худое слово... в семь загибов. А что ж господину важному - служанке теремной да не сказать сгоряча? На другой день шлёт слугу: а расскажи-ка, растолкуй хозяюшка, что ты за слова вчерась говаривала?

Цыба задумчиво посмотрела на затрепетавший фитилёк свечи. Улыбнулась. Тот подёргался и погас. Сгорела свечка. Дрянной воск. Надо свой свечной заводик скорее запускать. А вот лампадка под иконой мерцает ещё.