Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка (СИ)

Цепочка очевидна: нет товаров - нет прибыли - нет людей - нет умений. И обратно: нет умений... - нет товаров. Такая закономерная, само- поддерживающаяся, само-затягивающая спираль - понятна. Понятно и как её разрушить: поменять условия функционирования в ключевой точке, в узле товарных и денежных потоков. Только точка эта далеко - в Иерусалиме, в Антиохии. Или ещё дальше: Рей, Багдад, Басра... Дотянуться отсюда, из Залесья, чтобы там "тумблер перещёлкнуть"... невозможно.

Да? Так уж совсем? А если подумать? А я что делаю?

Рано, Ванюша, рано. Не по зубам, "не по Сеньке шапка". Но ввиду - иметь. А дальше - как получиться.

"И вскоре, силою вещей,

Мы очутилися в Париже...".

Ваня! Нахрена нам тот Париж? Грязный, вонючий город. В смысле: и эту эпоху тоже. Не хочу. Дай бог - со своими колдоё... мда... с буераками разобраться.

Ныне, в силу моего положения на Стрелке, на краю, даже - за краем "Святой Руси", мне общерусские тенденции - не указ. Мои корабли будут возить мои товары от Всеволжска до портовых городов Табаристана за Каспием.

Каждый год между устьем Волги и южным Каспием в эту эпоху проходит 400 кораблей. И - ни одного русского. А мои - будут!

"Мои" - потому что платить перекупщикам и чужим корабельщикам - накладно. Зависеть - опасно.

Проще: не оптимально. Я - эксперт или где?! - Будет повод - оптимизнём.

А как же чужие обычаи, люди, народы, земли, власти? "Чужая сторона"?

"Разлука, ты, разлука,

Чужая сторона.

Никто нас не разлучит,

Лишь мать-сыра земля.

Все пташки-канарейки

Так жалобно поют,

А нам с тобой, мой милый,

Забыться не дают".

- А какая мне разница? Мне здесь "забыться" - нигде нельзя. Я здесь - во всяком дому - чуженин. Нелюдь я, попандопуло. Мне здесь всё чужое. И народ у меня такой же - "десять тысяч всякой сволочи". Нам любая земля - "чужая сторонка". Где - добром поговорим, где - морды своротим, а где - и огнём пройдём. "Мы - пскопские, мы - прорвёмся". Ну, или там - "стрелочные".

***

Э то был первый раз. Впервые я говорил и думал не о конкретном куске земли у меня под ногами, даже не о Святой Руси, как о единой сущности, но и об окружении её. О морях. О путях-дорогах дальних, незнаемых.

Мне это всё было в те поры - вовсе не "забота наипервейшая". Поливы Горшени или варка стекла - куда более интересные и насущные занятия. Но часто, решая мелкую задачу, вроде: "сбегать к Боголюбскому по-быстрому", я продумывал, а иной раз - просто предчувствовал, другие, более объёмные и важные применения полученной возможности. Потому как в первой моей жизни сходные мелочи бывали частицами больших, даже и на весь мир, дел.

Глава 403

-- Завтра приходи к заутрене. Поговорим о нуждах твоих.

Андрей сошёл с лодки, забрался на подведённого коня, утвердился в седле, приказал поставить стражу к "Ласточке". И велит мне явиться утром. Я - не против. Наоборот - очень даже. Списочек "сильно потребного" надо внимательно обсудить. Но есть деталька...

-- Прости, княже, на заутреню - не приду.

Оп-па. Говорить Боголюбскому "нет"... Ропот немалого количества присутствующего народа вокруг - стих мгновенно. Андрей, не отрывая взгляда от моих глаз, дёрнул туда-сюда рукоять нагайки в кулаке.

-- А что ж так? Или церковка моя не хороша?

-- То-то и оно, что поставлена тобой - раскрасавица белокаменная. Смотрю и плачу. Текут слёзы горючие по лицу моему. От красоты несказанной. И от невозможности внутрь войти, порадоваться. Ибо запрещено мне, после боя в Мологе на "божьем поле", к церкви христовой приобщение.

-- Ишь ты... Так тебя и отпевать нельзя? На освященном кладбище - не похоронить? И как же ты?

-- Верно говоришь, княже. Нельзя. Придётся мне, хошь - не хошь, а ещё 17 лет по свету белому походить, землю божию потоптать. Как бы кому - иного не хотелось. А уж потом... По милости Пресвятой Девы Марии свет Иоакимовны.

Князь кивнул каким-то своим мыслям и поехал в сторону ворот. Решил, что именно из-за этого запрета ему никак не получается меня на плаху уложить? Пять "подходов к снаряду" - и всё попусту. Богородица для кошерного отпевания бережёт? - Хорошее обоснование, православное.

Следом потянулась и свита. У ворот он на меня внимательно оглянулся.

Что-то у него в мозгу происходит. Как бы в сатанизме не обвинил. Тут никакой логикой не прошибёшь, Андрей - человек истинно верующий. Вот он увидел несколько странных вещей моего производства. Не одну-два-три - много. Завтра надо будет подарки отнести. Там тоже... небывальщины-невидальщины. И что он подумает?

***

Как известно, отличить изделие Сатаны от изделия Господа - по результату невозможно.

"И все-же, отче, как понять границу, грань между чудом Божьим и сатанинским? Если бы в дом Лазаря допрежь Иисуса пришел жрец халдейский, и сказал бы: "Встань и иди!" и встал бы Лазарь, и пошел, - как мы расценили бы чудо сие?

- Как бесовское наваждение.

- Наваждение рассеиваться должно в свой срок - не от крика петушиного, так от молитвы искренней... А если бы не рассеялось? Если Лазарь так бы живым и остался?

- Значит, случилось бы чудо - не знак Божий, но искушение диавольское. Ибо каждому человеку свой срок на земле положен, а мертвых подымать лишь Сыну Божьему дозволено...

- То есть, глядя на результат чуда: встретив на дороге Лазаря, коего вчера мертвым видели, - не можем мы сказать, от Бога или Сатаны оно? Не важно, ЧТО сотворено - важно КЕМ и ЧЬИМ ИМЕНЕМ?".

Научное - "эксперимент - критерий истины" - прямая ересь. Ибо утверждает, что любой человек, любого имени, пола, веры, национальности..., повторив существенные условия эксперимента, получит тот же результат. Важно - "Что". А не "Кем", и "Чьим именем".

Приняв веру в бога, человек переходит в режим ожидания чуда, чудотворца. И выбрасывает науку. С её производными - научно-техническим, социально-общественным... Верующий попаданец - возможен. Верующий прогрессор - нет. "Что было - то и будет".

Мои новизны сотворены моими людьми, моим именем. А уж считать их чудом, каким - божьим или сатанинским - вопрос к зрителю. Корабельный руль с пером и штурвалом, когда все вокруг вёслами рулят - это уже чудо или как?

***

По возвращению в усадьбу... Бардак, однако. Резан несколько... оплыл, обленился за год после похода. Теперь начал сразу, в один час всю дисциплину вкладывать.

"Когда господь раздавал дисциплину - авиация улетела, а стройбат зарылся в землю" - простое армейское наблюдение.

По двору перья летают, на подвесе мужик поротый висит, у корыта водопойного - другой лежит. Нехорошо лежит, неподвижно, голова в крови. У половины челяди синяки наливаются. А навоз от ворот - так и не убрали.

Снова - и как всегда. Как в каждом селении, в каждой группе здешних людей. Туземцев святорусских. Люди, попавшие под мою власть, хоть бы и косвенно, хоть бы через Лазаря или Резана, должны соответствовать моим критериям. Они должны быть чистыми.

Не гуманизм, не хай-тек, не "аполлоны" с "венерами". Просто - чистые.

Это - мой обычай.

Новые обычаи, изменения образа жизни с одного начальственного окрика не устанавливаются. Ни от чьего визга - ни зубы чистить, ни задницы подмывать они не начнут. Это всё придётся вбивать годами ежедневных проверок с обязательным и неотвратимым наказанием.