Камин-аут (СИ)

О, Будда, да в озере полно чертей, оказывается!

Пытаясь распутать взлохмаченные волосы, Фрэя двинулась по кругу.

– А это что? – в руки попалась стеклянная коричневая форма, забитая пахучими шариками, способными, наверное, очистить воздух даже в коровнике. Запах был сладким, как нуга или пастилки. Повертев в пальцах, сообразила, что на самом деле взяла. Сосуд для шариков по форме идентичный мужскому половому органу тут же вернулся обратно на комод. Моисей проводил её действия невозмутимым взглядом. Вот ведь непостижимый человек!

– «Я определенно разделяю ваш вкус», – что для самой стало откровением. А звучало, скорее: «я хорошо понимаю ваш вкус».

– Благодарю за внимание ко мне. Пойдемте, я познакомлю вас с Химэко.

Девушка взглянула на его наручные часы, поймав блик на гладком металле.

– Что, в таком виде?

Похоже, Моисей пытался читать по губам.

– Как раз так лучше всего. Со сна вы кажетесь очень уязвимой.

Неужели это прозвучало словно комплимент?

Опустив крышку ноутбука, мужчина поднялся с пола и просочился мимо Фрэи скользящей походкой. Подпоясанное юката облегало его фигуру и шелестело в ногах.

– Сегодня у моей дочери на обед было жареное мясо. Химэко очень любит мясо. А вы, Фрэя?

*

Химэко в декабре исполнилось три года. Теперь Фрэя поняла, как отчаянно Моисей нуждался в некой «хозяйке», готовящей еду и убирающей дом, которую она, кстати, пока не видела. Маленький ребенок требовал к себе постоянного внимания, и вряд ли осознавал, почему папа не приходит по первому зову и вынужден работать.

Очаровательный ребенок с каштановыми волосами и мутными сиреневыми глазами, сочетавшими, по всей видимости, розовый цвет глаз матери и фиолетовый – отца, была слепа. Она сидела в детской комнате на подушках, огороженная фусума с рисунками животных, в обыкновенных европейских распашонках, в которые одевают миллионы детей по всему миру. С потолка свисали зеленые и фиолетовые фонарики, разные погремушки. Девушка заметила бутылочку с молоком среди игрушек.

В таком юном возрасте… и слепая. Поневоле ощутишь себя везунчиком.

Белое, как молоко, личико девочки, с едва заметными пятнами; крошечные ручки вцепились в деревянного пони. Девочка восседала на подушках в окружении этих красивых дорогих побрякушек как самая настоящая принцесса.

Химэко смотрела прямо перед собой, сосредоточившись на лошадке, которую теребили её белые пальчики. Наверное, она услыхала шаги и шелест кимоно, почувствовала чужое дыхание, одно размеренное – отца – и одно беспорядочное. Мягкие волосики, лежащие на плечах, должно быть, очень гладкие на ощупь, спадали на плечи, скрывая нежные детские щечки. В тот момент, когда Фрэя смотрела на эту маленькую жизнь и на Моисея, она испытала небывалое потрясение. Захотелось оказаться на месте Икигомисске, подойти к маленькой бледной принцессе, развеселить, взять крошечным ладошки в свои, говорить только о добрых вещах. Пока не наступит уверенность, что девочка здорова и ей не угрожает опасность. Фрэя с благоговением смотрела на ребенка.

Химэко подняла головку.

– Папа? – прорезался слабый детский голосок.

Моисей видел, как шевелятся её губы. Понимал.

«Бьюсь об заклад, он понимает всё, что говорит Химэко, но он не может слышать её голосок, тонкий, высокий и хриплый…», – думала девушка, наблюдая, как Моисей целует дочку в крохотный лобик, гладит по волосам.

В атмосфере мира и благоденствия скромной семьи Икигомисске Фрэя чувствовала себя лишней.

– Химэко, я привел Фрэю, ту самую девушку, про которую я тебе рассказывал. Она в этой комнате, рядом со мной.

– Фрэю, – повторила девочка, растягиваю крохотный ротик в растерянной улыбке.

Девушка села напротив Химэко, разрешая потрогать своё лицо, с отпечатками подушки на щеке, растрепанными волосами, мятым воротничком.

Исключено, чтобы такой маленький ребенок знал что-то помимо японского, но и сказать тут было нечего. Фрэя мучительно подыскивала нужные слова, наконец, она понадеялась, что Моисей не умеет читать с затылка.

– Химэко, – она пыталась подражать интонации Моисея, но, скорей всего, пока не опробует на собственной шкуре, что значит быть родителем, никогда не заговорит так же. – У тебя замечательные игрушки, твой папа очень о тебе заботится. Ты у него красавица, – Фрэя очень переживала, что этот акцент на внешность, то есть на то, что непосредственно можно увидеть только глазами, заденет девочку.

Мягкие теплые ручки коснулись щек, век, очертили остро-выведенные брови. От детских ладошек пахло молоком.

Глухой отец и слепая дочка. Он никогда не услышит её детский плач или смех, она никогда не увидит его лица. И она, Фрэя, клином вошла в их сонное безмятежное царство.

– Ты не уедешь? Не бросишь нас? – девочка водила ладошками по её жёстким распущенным волосам.

– Фрэя поживет у нас на каникулах, если захочет, – Моисей обхватил Химэко с боков и, усадив на сгиб руки, прижал к груди, свободной рукой придерживая за спинку. – У нас для Фрэи приготовлен подарок, правда, малыш?

Химэко оживилась.

– Покажи госпоже Фрэе подарок! Покажи!

– Подарок, но в честь чего? – девушка перевела взгляд с ребенка на отца.

Моисей с девочкой на руках пересек комнату, ловко огибая разбросанные по полу игрушки.

– Мне лестно, что иностранная девушка, недавно зачисленная в старшую школку Кюсю, с успехом прошла экзамены.

– У нас в стране очень популярна Япония. Я не делаю ничего сверхнового.

Вряд ли Моисей слышал её, отвернувшись к детскому столику. Не так-то его интересовало чужое мнение.

– Вам понадобится расширить словарный запас, и я решил, что этот диск окажется вам полезен, – вручив обещанный подарок, Икигомисске очень странно взглянул – будто хотел передать некое послание посредством одних лишь глаз. – Предвосхищая возможные вопросы, отвечу: я записал для вас собственные уроки произношения, буду признателен за ваше старание и труд.

Вроде это ей следует сказать «спасибо». Немного огорошил его подарок, конечно… совсем забыла поблагодарить. Фрэя разглядывала покрытый цветами диск-болванку в прозрачной обложке. Ну надо же, никаких коробочек-бантиков и поздравительных конвертов, как ей привычней. Даже диск купил девчачий – и всё-то у него на мази.

– За ваши знания. А теперь угощу вас ужином.

*

Моисей уложил девочку спать, а они с Фрэей отправились за стол.

Как и прежде, его речь по капле проливалась, вводя слушателя в состояние дрейфующей на волнах русалки. Не то чтобы Фрэя тряслась от восторга, но сам факт того, что она в гостях у образованного, судя по всему, и гостеприимного господина Икигомисске услаждал «эго» только так. Да, она дальновидная и хитрая, но ни то, ни другое не мешает быть девушке искренне благодарной.

– Ей одиноко. Привожу Химэко из Токио сувениры, иногда беру с собой на прогулки. Вы ведь можете понять, как мне поначалу было сложно. Разбираться во всех этих премудростях обращения с младенцами, ей нужно было молоко, постоянно, а еще уход, внимание. Дети отнимают много времени. Если она проснется среди ночи и заплачет, будет звать меня – ничего этого я не могу слышать. Поначалу было так: я клал её рядом, чтобы в случае надобности мог сразу почувствовать её шевеление и проснуться. Сейчас я ориентируюсь только на свои ощущения и интуицию. Я хочу дать ей самое лучшее, но извечная нехватка молока… Я нанимал столько женщин… чтобы они кормили её грудью, но каждый раз, меня выводило из себя, я не мог видеть, как совершенно незнакомые люди касаются моей дочери… С какими мыслями они приходят в этот дом, что думают о Химэко… я не мог спокойно на это смотреть, но сейчас она подросла, и нам стало легче общаться.

«Вы хотели, чтобы она жила с вами в этой деревне, на краю полуострова?»

– Да, это именно то, чего я хотел… раньше. Иногда мне действительно начинало казаться, что я осуществил свою мечту, но ребенок растет, а я не хочу, чтобы её жизнь была наполнена лишениями, чтобы Химэко чувствовала себя обделенной, увечной… В десять, я хочу, чтобы у неё были друзья, как у других детей. Чтобы она стала подростком, хочу видеть, как вокруг неё начнут вертеться парни, но вместе с тем я знаю, что никогда не отдам её в обыкновенную школу, а значит, она уже никогда не будет такой как все.