Камин-аут (СИ)

– Как дела, ребята? Помощь не нужна? – Танго принесла пакет с о-бенто, сигаретами и джин-тоником.[О-бенто – это обед, который японцы берут из дома в специальных коробочках в школу и на работу].

– Хаюшки, – Акихиса разминал кисти рук. – Завтра очередь Рокуро идти в магазин.

Две вещи запомнились лучше всего: необыкновенный нос Акихисы и смех Рокуро – сначала глубокий вздох, потом цепочка мелких выдохов, оглушительный взрыв хохота, затем истерические визги и, наконец, тонкий припадочный визг, затихание и очумелая улыбка.

Акихиса – парень небольшого роста с чуть горбатым носом, однако плавные черты лица сглаживали эту горбинку, придавая носу особую изящную конфигурацию. Рокуро – повыше и постарше, со слегка прикрытыми глазами и крашеными волосами. У обоих смуглая кожа и темные глаза, только у Акихисы глаза зеленоватого оттенка, а у Рокуро просто карие.

Около года они путешествовали по Японии вместе с Танго. У Рокуро была семья на Хонсю, Акихиса разругался с отчимом и плевать хотел на семейные традиции, Танго жила попеременно, то с отцом, то с матерью, из чего Маю понял, что никто из них не привязан к дому так, как он сам.

Когда «Не-последнему танго» требовались деньги, ребята соглашались на подработку, когда им надоедало сидеть на одном месте, переезжали на новое, жили, где как придется, не строили далеко идущих планов.

Ударник поигрывал барабанными палочками и производил ритмичные движения, хотя на самом деле палочки не касались тарелок. Сегодня репетиция проходила в гараже, но, по правде говоря, кроме бренчания на гитаре и краткого пения Каору у них ничего не получалось. Акихиса забрался на своё излюбленное место, в кузов старого катафалка матери Танго. Парня постоянно тянуло вверх: на деревья, печи, лестницы, решетки, крыши. Он говорил, что на земле его укачивает. У Рокуро же наоборот была боязнь высоты и всего, что раскачивается, бултыхает, вибрирует и скачет.

Маю сидел на полу около синтезатора и курил. Парни прислушивались к их разговору.

– Селике, тебя сегодня подбросить до дома? – спросила девушка.

Маю ответил не сразу, еще не привыкнув к своему второму имени. Сегодня он проспал работу, забыл о-бенто, заблудился, пока искал дом матери Каору, дважды перешел на красный свет, неправильно объяснил дорогу иностранному туристу путаным языком и, обронив в гараже подруги свои ключи, долго не мог их найти. Танго объяснила это особым «запахом» весны, который способен посеять в душе смуту.

– Не, не нужно, за мной брат придет.

– Хочешь, я ему позвоню на всякий случай?

– Повезло, что ключи нашлись.

– Не беспокойся, у нас не принято врываться в чужие квартиры, за воровство иногда клеймят, а могут и сварить, сжечь, затоптать быками… В Японии с этим очень строго, и не только с воровством, но и гораздо более мелкими преступлениями. Высокопоставленные граждане могут, конечно, вспороть себе живот, но от закона не уйдешь, – Танго заскрипела пакетом и аккуратно извлекла контейнер с едой.

Маю смотрел на оранжевый огонек и свои грязные пальцы, вымазанные не то в солярке, не то в гуталине.

– Лови, – Танго протянула ему банку джин-тоника и присела рядом на корточки. – Слушай, ты бы не сидел так, застудишься.

– Смертная казнь – высшая мера наказания, да? – спросил Маю. – Раньше, допустим, людей расстреливали, ну скажем, за убийство…

– Кое-кто считает, что смертная казнь – это модно, – откликнулся сверху из угла Акихиса, пыхтя сигаретой. Поднес к губам, затянулся, огонек раскалился.

– А что делают с серийными убийцами?

– Смотря, в какой стране? – Рокуро чпокнул язычком на алюминиевой банке.

Маю промолчал, и заговорила Танго:

– Или запирают в психушку, ну такую специальную тюрьму для невменяемых преступников, вроде Ганнибала Лектора, или ссылают куда-нибудь на далекий остров, или… – девушка провела ногтем мизинца по горлу. – Только я не знаю, что лучше.

Акихиса любовно погладил металлическую поверхность кузова.

– Иногда и суд не нужен. Если ты увяз, то уже никакой адвокат не вытащит, будь ты хоть премьером, хоть королем джаза.

– И сколько времени преступник живет после заключения?

Ударник уронил палочку, но не стал подымать.

– А кто ж знает, кто-то всю жизнь сидит-мается, ждет смерти, кто-то месяц, а кого-то мгновенно убирают. А зачем тебе? Интересуешься кровавыми хрониками?

– Да, есть немного.

Через час за ним зашел Эваллё, по легенде Элиозар, двоюродный брат Селике.

– Это кто? – Маю уставился на девочку, которую Эваллё держал за ладошку.

– Да вот, родители стоят в пробке и непонятно, сколько еще простоят. Меня попросили отвести ребенка домой к бабушке.

Поняв, что говорят про неё, девчушка, костлявая остроносая длиношейка, спряталась за Эваллё. На голове у неё был прямоугольный пучок, на лбу волосики немного топорщились, тоненькая шея и лопоухие уши дополняли образ.

– Ой, какая прелестная! – воскликнула Танго, выбравшись из гаража.

Девочка выглядывала из-за бедра Эваллё и сжимала его брючину.

– А вы хорошо смотритесь, – протянула Каору.

За спиной Танго нарисовались парни.

Холовора улыбнулся и покрепче ухватил девочку за руку, неожиданно его улыбка исчезла:

– Селике? С тобой всё хорошо?

Девчушка проследила за взглядом Эваллё.

– Да с ним сегодня весь день что-то странное творится. – Рокуро похлопал Маю по плечу, своей крепкой ладонью возвращая того к реальности.

– Пойдемте, сэнсэй… – детская ручка потянула Эваллё.

– Элиозар, а мы с тобой раньше нигде не пересекались? – вдруг спросил Акихиса, когда братья уже собирались уходить. – Уверен, что где-то видел твое лицо, и твое, кстати, Селике. Вот только не могу вспомнить где.

– Почему мы должны притворяться? – Эваллё двигался не быстрее черепахи, пытаясь подстроиться под востроносую девчушку. – Не проще ли рассказать, кто ты?

Маю плелся в хвосте:

– Не хочу.

– Не хочешь, чтобы в группе узнали твою настоящую фамилию? А что здесь постыдного?

– Не постыдного… – неуверенно ответил Маю, – просто, меня перестанут воспринимать всерьез.

– До этого тебя воспринимали всерьез.

– Да, но… ты все равно не поймешь. Я не хочу быть продолжением чьего-то таланта, я хочу быть самим собой, хочу, чтобы в первую очередь видели меня, воспринимали мою игру, а не… короче, – Маю вздохнул, – я не хочу, чтобы на меня показывали пальцем: «Маю Холовора? Да это же сын знаменитого человека! Его узнают на улице и в метро!»

– Хорошо, я понял, а ты говорил, что не пойму, – Эваллё случайно столкнулся с Маю, когда они заворачивали за угол. Согнулся, смеясь, и растрепал его волосы. – Ты не хочешь, чтобы тебя сравнивали. Ты хочешь добиваться всего сам, не опираясь на громкое имя. Поверь мне, скоро это имя забудут, как и о нас с тобой. Про нас забудут и оставят в покое.

– Черт, почему я не умею говорить так же ладно, как ты?

– Этот талант передается по наследству.

Маю захихикал:

– Я думал, ты скажешь половым путем.

– Эваллё-сэнсэй, Эваллё-сэнсэй! – девочка яростно дергала парня за рубашку. – Мы пришли!

По пути домой Маю, то бледнея, то краснея, бормотал:

– У тебя такая теплая и надежная ладонь, неудивительно, что тебя любят дети. С тобой чувствуешь себя в безопасности.

Маю прислонился щекой к плечу брата, так они и шли по темным улицам. В садах цвели деревья, разнося пряный, кружащий голову аромат цветов и почек.

– Давай пойдем в парк, в самый дальний закуток, к забору, там, где беседки и пруд, – предложил Эваллё отстраненным голосом. – Там сейчас никого нет и темно… – на ходу, легонько тронул мизинцем его губы, даже не тронул, а просто задел мимолетным касанием.

– Ты не устал?

– Нисколько, – прозвучал в ответ приглушенный баритон. – Маю… ты сегодня встревожен чем-то. Не хочешь мне рассказать? И у тебя холодные уши, – губы коснулись мочки уха.