Камин-аут (СИ)

*

– Ёйко – дурак безмозглый! – вопил мальчуган лет семи, суча кулаками и клацая зубами. – Дурак-дурак-дурак и тупица-а-а!!

– Господин, уймитесь наконец!

– Эваллё, что ты делаешь? – Маю замер посреди раздевалки, скидывая рюкзак на лавку.

Заметив незнакомца, мальчонка приутих.

– Господин уже перестал ругаться? – строго спросил Эваллё, ходя по раздевалке с ребенком, которого он прижимал к себе. Ноги «господина» болтались в воздухе. На Эваллё была надета темно-синяя форма, челка убрана широкой лентой, как и у остальных.

Мальчонка надулся и скрестил руки.

– Господин больше не будет называть Ёйко дураком и тупицей? – парень покрепче ухватил ребенка.

– Валь, почему ты называешь этого ребенка «господином» и таскаешь его по раздевалке, как куклу?

Без смеха не взглянешь.

– Чи-тян [суффикс тян (~chan) используется людьми равного социального положения или возраста, старшими по отношению к младшим, с которыми складываются близкие отношения. В основном употребляется маленькими детьми, близкими подругами, взрослыми по отношению к детям, молодыми людьми по отношению к своим девушкам] хочет, чтобы я называл его господином. Мы играем в игру «Актер, воин и принцесса». Я придумал её сам. Чи-тян сегодня у нас городской управляющий, – пояснил Эваллё, взлохмачивая Чи-тяну густую шевелюру.

– У-у, – попытался увернуться мальчик. – Пустите!

Парень поставил мальчонку на низкую широкую лавку и еще раз взлохматил его волосы.

– Ёйко, ты у меня получишь! – Чи-тян погрозил кулаком куда-то в коридор, другому мальчику, стесняющемуся выйти из тени и надавать «господину» тумаков. Погрозил и, изобразив реверанс перед Эваллё и Маю, умчался к друзьям.

– Точно как ты в детстве, такой же шебуршной, – усмехнулся старший брат, незаметно для играющих в соседней комнате детей целуя подростка в губы.

– В детстве? А я такой уже старый?! – в шутку ужаснулся Маю. – Слушай, а девочки у вас тут есть или только мужской пол? Я уже ревную тебя к твоим мальчишкам. Первый раз, когда я заинтересовался мальчиком, мне было… стой, мне было семь лет! Наводит на мысли, не находишь? – заигрывал он.

– Семь лет… я не знал, что уже тогда ты интересовался мальчиками. Мм?

– Ты думаешь, я что-то понимал вообще? Да я и забыл, только сейчас вспомнил.

– Можно подумать, к девочкам ты не ревновал бы. Есть. Двое, такие оторвы, одна будущий борец сумо, – Эваллё понизил голос и прикрыл рот ладонью, – она мне по секрету рассказала. Видел бы ты их…

Занятия уже закончились, и парень сидел с детьми дополнительный час, который выделялся для игр. За этот час постепенно подтягивались родители.

– Как работа? – Эваллё заглянул к детям в зал.

Три мальчика сидели на полу в одинаковых позах, надувая щеки и расширяя ноздри от напряга, с огромным трудом пытались сохранить серьезные лица. Глядя на них, Эваллё усмехнулся.

– Уже приспособился?

– Пока мне не доверяют ответственную работу, по большей части вожусь с… ну, в общем, смазываю аппараты, чтобы не заржавели, иногда приходится лезть на самое дно – прочищать, чтобы эти машины не барахлили, короче, обычная рутина, но это по-настоящему захватывает. Тут, собственно, привыкать не к чему… сам процесс захватывает и, ты просто отключаешься от реальности.

Брат завел Маю вглубь раздевалки, за шкафчики и, нажав на кнопку энергосберегающего переключателя, погасил половину ламп в матовых плафонах.

– Устал? – Эваллё обхватил его за талию.

– Ленивому редко везет. [Финская поговорка].

– Отправлю детей по домам, и примем с тобой душ, а потом съедим чего-нибудь, – вдыхая запах, парень провел рукой по его телу. – Согласен?

Мальчик прыснул со смеху.

– Что? – выпрямил лебединую шею Эваллё.

– Послушаешь тебя… Можно подумать, что ты – моя женушка: «Как работа, а как начальник: не приставал? Устал, муженек? Ну, что, отправим детей спать, а потом… я тебе супчику разогрею», – потянулся к брату и чмокнул того в висок. – Но я не прочь иметь такую женушку…

Колено Маю продвинулось между ног брата.

– Я же не так сказал, ты перефразировал, – пробормотал Эваллё, его голос был тихим в пустой раздевалке.

– А ты цепляешься к словам.

– Что ты хочешь, я три раза в неделю общаюсь с родителями этих спиногрызов? Невольно начнешь говорить, как они, – Эваллё потеребил сережку в ухе брата, пригубил, вводя Маю в состояние блаженства. Скользя ладонями вверх по спине, жарче обнял.

Как вдруг по залу разнесся яростный вопль:

– Сэнсэ-э-эй!! [Сэнсэ́й («рождённый раньше», преждерождённый, старший) в Японии – вежливое обращение к учителю, врачу, писателю, начальнику, политику и др. значительному лицу или значительно старшему по возрасту человеку. То же самое слово в Китае («сяньшэн») – официальное вежливое обращение «господин»].

Маю отошел от брата и расслабленно привалился к стене.

– Сэнсэй? Можно, я тоже буду тебя так звать?

– Не вздумай, – парень прижался губами к губам брата, даже не поцеловал, просто, наверное, захотел почувствовать их упругость. – Чи-тян, что еще у вас стряслось?! – закричал Холовора по-японски.

Из-за шкафчиков показался Чи-тян и бегом метнулся к тренеру. Повиснув у него на талии, истошно заверещал:

– На нашу деревню напали-и-и!! Что делать-то?!

– Хорошо, идем разбираться с вашей деревней, – Эваллё подхватил ребенка в охапку. – Маю, пойдем, поиграем с нами.

Тот ошалел.

– Я?! Ты чего еще удумал, братец?

– Мне всегда спокойней, когда ты рядом, – парень потряс хохочущего Чи-тяна.

– Полет шмеля!! – мальчуган обхватил запястье Эваллё и запрокинул назад голову, радостно смеясь.

Так тихо, как сейчас, в спортклубе бывало лишь в поздние часы. Проводив последнего ребенка с родителями, через опустевший холл братья возвращались обратно в раздевалку.

Здесь они могли не таиться. Эваллё запирал дверь и часа полтора, как минимум, они были наедине. После работы вместе принимали душ, потому что дома это выглядело бы несколько странно, то, что два брата принимают душ вместе, может, раньше такая затея и прошла бы, в детстве, когда Маю и Эваллё играли в ванной в кораблики. Лет в пять.

Их голоса звучно разносились в пустом холле.

– Помнишь, ты посещал занятия ниндзюцу или что-то типа того?

– Было дело.

– Та секция вроде бы принадлежала S.K.

– Не только она, еще и гимназия, где мы учились.

– Наверное, эта S.K. – большая организация. Вдруг ею руководит депутат?

– Я ничего не знаю о S.K.. Нет нужды разбираться в этом.

– Ты действительно так считаешь? Что нам совсем необязательно знать, кто такой Янке?

– Да, я так считаю. То, кем является тот или иной человек, – всего лишь обыкновенная ложь. Тебе станет легче, если ты сумеешь убедить себя поверить в неё? Мне – нет.

– Просто вспомнил… Может, Янке – избалованный сын кого-то из верховодов S.K., который ради остроты ощущений отправился работать стриптизером в клуб?

– Я расследовал кое-что, – как показалось, неохотно признался парень.

– Ты выяснил, откуда Янке?

– Нет. Я показал его фотографию некоторым людям. Одна милая пожилая леди угостила меня чашкой кофе и рассказала то, что было ей известно.

– Ах, вот оно что… Она потрясала перед тобой жемчугами и обещалась продать фамильный сервиз, который достался ей от прадедушки, как только ты согласишься стать её комнатной собачкой?

– Совсем нет. По моей просьбе она отыскала старую фотографию, на которой вместе с коллегами по цеху была запечатлена на долгую память.

– Причем тут Янке? Она – его богатая швейцарская бабушка?

– Притом что Янке тоже был на той фотографии.

– И… что?

– Маю… – вздохнул Эваллё с видом человека, которому меньше всего хочется общаться с идиотом, – объясни мне, как Янке мог попасть на фотографию тридцатилетней давности?

Маю медленно открыл рот.