Ренегат (СИ)

Подбегаю к ослабелому Хемстворду. Необходимо поскорее его вытащить и найти Джойстин! Прячу руки в рукава и стаскиваю с него тяжелую воспламенившуюся доску. Хемстворд еще жив и это не может не радовать. Хватаю его за шиворот и отволакиваю прочь.

— Сейчас. — говорю я. Прилагая недюжинную силу, мне все ровно не удается оттянуть Хемстворда на безопасное расстояние. — Помоги мне! — прошу я его. Если я его не спасу — никогда себе этого не прощу. — Хоть немного, Хемстворд!

Упираясь, все же немного оттягиваю Хемстворда, но, взглянув на его ноги, пугаюсь тому, почему он не поднимается, чтобы мне помочь. Наверно, одна из многочисленных гранат разорвалась возле него и острые, как разбитое стекло, осколки изуродовали одну его ногу, а вторую отсекли до колена.

— Нет, нет, нет! — повторяю я Хемстворду на ухо, упав на колени. Слезы застилают глаза, а в груди сжимается комок боли. Отец Люка стонет, приподнимая руку. Он хочет мне что-то сказать. Чего же я смирилась? — ругаю я себя. Хемстворд жив, его нужно спасать!

Крепко-накрепко ухватившись за куртку, кое-как сдвигаю его с места. При каждом движении усталое лицо Хемстворда сморщивается, а его губы едва заметно шевелятся в сухом безмолвии.

Раздаются жуткие крики. Люди, как учуявшие опасность мыши, разбегаются кто куда. Приближается странное зловещее шипение, будто кто-то гасит огонь водой, а протестующие второпях отступают к Администрации. Подняв голову, взглядом натыкаюсь на вздымающуюся ввысь, источающую густой пар струю воды. Вот-вот этот горячий поток согнется в дугу и обрушится на нас. Но меня кто-то подхватывает, буквально снося с места, и я отпускаю Хемстворда, который остается обездвижено лежать между двух полыхающих костров. Из-за плеча Люка наблюдаю, как на его отца льется кипяток, и лицо того мгновенно покрывается уродливыми рубцами, становясь одной болезненной раной.

Я умоляю Люка остановиться, но он сдавленным голосом убеждает меня, что мы ничем ему не поможем, и отпускает меня лишь тогда, когда мы оказываемся за зданием администрации. Люк садится, опершись на стену. Он не в себе от потери отца и я сама еще немного и разрыдаюсь, совершенно потеряв самообладание. Я не ожидала, что конец будет настолько ужасным и будет столько смертей.

Успокаивая Люка, обнимаю его, а он тихо шепчет мне на ухо:

— Я не могу тебя потерять. Не хочу, чтобы ты умерла, Харпер. Только не ты! Я не знаю, как без тебя жить.

Уткнув лицо в просекшую дымом куртку Люка, поддаюсь нахлынувшим чувствам и, содрогаясь и всхлипывая, плачу. Я не хотела, чтобы его отец погиб. Мы были семьей, Хемстворд сам так говорил, а я зареклась себе его спасти, но не сдержала слова. И я точно не смогу жить, потеряв Люка. Он единственный, кто у меня остался.

К рассвету все стихает: солдаты уходят, водометы уезжают, некоторые костры гаснут, и из мокрого пепелища полупрозрачными лентами поднимается дым. Мертвых сжигают. Медсестры в ужасе рыдают: таких глубоких ранений и ожогов они никогда не видели. Естественно, в больнице лечились только те, кто мог себе позволить, и их раны не были смертельными, а всего лишь легким недомоганием.

К полудню усопших становится еще больше. Их тела выносят из подвала и бросают в огонь. Умирают от большой кровопотери, болевого шока, отравления газом и от огнестрельных ранений.

Покинув на пару минут комнату для задержанных, и остановившись в углу с кружками в руках, слушаю разговор Кентона Гарриета и Джойстин, спорящих настолько громко, что до меня долетает каждое их слово. Женщина, держа руки в карманах запятнанного кровью передника, настаивает на том, что надо усыплять тяжело раненых, ведь они умрут рано или поздно.

— Мы избавим их от страданий! — настаивает Джойстин. — К тому же, лекарства заканчиваются.

— Поступайте так, как вам угодно. — отмахивается Кентон, нервничая.

— Я не могу принимать такое решения самостоятельно. — утверждает медсестра. — Вы здесь всем руководите. Мне нужен ваш приказ.

— Мне надо все обдумать. — говорит Кентон, вытирая пот со лба.

— Учтите, у нас нет времени. — окончательно рассердившись, бросает Джойстин и гордо удаляется.

Джойстин уходит в подвал и одновременно указывает, кого и куда нести.

Кентон Гарриет оборачивается и, заметив меня, вздрагивает, как будто перед ним возник призрак.

— Н-не подкрадывайтесь. — просит он. — Меня это пугает.

Я смотрю ему вслед. Его чрезмерная пугливость и напряженный вид выдаются мне отнюдь небеспричинными. С чего это он так меня испугался? К тому же он сильно нервничает, словно боится кого-то.

Отстояв очередь к кухне, беру суп и чай. После Норы, любая здешняя еда кажется довольно странной на вид и вкус. Но выбор ограничен, и нужно питаться скудной порцией того, что есть.

Иду в комнату, где я недавно проспала почти сутки. Наглухо закрываю за собою дверь и ставлю кружки на стол. Осторожно сажусь на край матраса, возле Люка. Джойстин дала ему успокоительное, и он уснул ровно на четыре часа. А сейчас лежит, бессмысленно всматриваясь в потолок, и, положив руку на мои ноги, тихо произносит:

— Я не понимал, что ты чувствовала тогда. Я о Рике.

— Я не хочу это вспоминать. — говорю я, сжав его пальцы.

— Я должен был хоть как-то поддержать тебя. — продолжает Люк.

— Нет, не должен был! — возражаю я. — Мы поступали так, как должны были поступать, и то, что произошло, должно было произойти. И мы уже не изменим, но можем не повторять это в дальнейшем.

— Когда-нибудь ты упрекнешь меня в том, что я оставил тебя в тот момент, когда ты нуждалась во мне, в поддержке. А знаешь, что самое ужасное? — Люк смотрит на меня. — Ты всегда со мной. Всегда. И сейчас.

— И зачем ты мне это говоришь? — вырывается у меня.

— Я не заслужил этого.

— Ты спятил. — печально улыбаюсь я. — Не говори глупостей.

— На самом деле, я знал, что ты осталась одна. Но я ничего не сделал, чтобы помочь тебе.

— Это бред, Люк. — возмущаюсь я. Находясь в другом департаменте, как и чем бы он мне помог? А вот я бы могла помочь Хемстворду… Или, хотя бы раз в месяц украдкой навещать его. Он был бы мне рад. Но я этого не делала, не гостила у него и не общалась с ним, даже не могу назвать весомую причину — почему. Я не боялась, и час могла выкроить, не сходив один раз за Дугу. Но уже поздно об этом думать — Хемстворда не вернешь.

Рассматривая заплесневевшие внизу стены, взором цепляюсь за странную тряпицу под столом. И почему я не заметила ее раньше? Розовая ткань покрыта толстым слоем пыли. Ночью ее не разглядишь, а сейчас день, и свет проникает в комнату сквозь щели досок, попадая тонкой полоской прямо на нее. Никак не рассужу: почему она так меня интересует? Каждый раз, смотря на нее, нечто в груди отзывается вспышкой жара.

Приподнимаюсь, чтобы подползти к столу. Но подводится Люк, и я предлагаю ему поесть, а он отказывается, попросив сесть рядом. Убрав упавшее на мое лицо пасмо волос, Люк говорит:

— Осталось не долго. Скоро все закончится.

Его глаза полны печали.

— Думаешь, мы выживем?

— Мы постараемся. — горестно улыбается он. — Создадим семью, заведем детей…

— Через лет пять… — отвечаю я, обнимая Люка.

Меня душат слезы. Неужели он, в самом деле, верит, что это произойдет? Мечты — это мнимая выдумка, сокровенные желания, которым не дано осуществиться. Вполне возможно, что мы не доживем до утра… Можем умереть в любой момент. А Люк всегда был семейным человеком, он нуждался только в тех людях, которых любил. Даже поругавшись, он не оставлял меня и мы были друг для друга надежным оплотом. И я всегда понимала, что так или иначе, оставив в прошлом все ссоры и обиды, мы обязательно помиримся и когда-то поженимся. И вот он снова об этом говорит, и, по правде говоря, я хочу, чтобы это произошло, хочу разделить с ним жизнь, вместе встретить старость и наскучливыми дряхлыми стариками умереть в один день. Если бы это и вправду было возможно…

Люк вытирает рукавом мои мокрые щеки и снова обнимает.