Ренегат (СИ)

Хемстворд отрывает взгляд от стола:

— Прибыла новая партия солдат. Мы, однозначно, не прекратим сопротивляться, но запасы исчерпаны. Необходимо их пополнить.

— В вагонах много оружия. — подает идею Люк.

— А еще в вагонах полно вооруженных машин для убийств, и они ничего не соображают! — напоминает Кентон Гарриет.

— Но это единственное место, где можно что-то раздобыть. — возражает Люк. — Ведь нам нужно оружие?

— Конечно. — затихает Кентон.

— Решено. Сегодня в два часа ночи выдвигаемся. — утверждает время Хемстворд. — Я соберу группу.

— Я пойду. — сразу же заявляет Люк.

Я беспокойно оглядываюсь на него. Без меня он никуда не отправится! Я этого не допущу. Меня бы он точно одну не отпустил.

— Я тоже. — выдаю я более, чем безмятежно.

— Нет, не пойдешь. — запрещает Люк.

— Ладно. — примеряюсь я, а потом выдаю свой козырь: — Но я ориентируюсь в Котле лучше, чем кто-либо, и ты знаешь почему.

Надеюсь, Люк догадается, к чему я веду. Я же ходила когда-то к нему в течении комендантского часа, выведала все безопасные дороги и все точки, где сосредоточено наибольшее количество охранников. Но вряд ли нам удастся остаться незамеченными, ведь у каждого в руку всажен датчик слежения.

Но сжульничать мне удается. Меня берут в группу.

— Хороший стрелок вам пригодится! — одобряет Хемстворд.

Глава 17. Котел

К важному и ответственному заданию остается меньше трех часов. Все это волнительное время я, как настоящий лодырь, бью баклуши за столом в большом зале и наблюдаю, как заносят покалеченных и выносят умерших, чтобы сжечь их безжизненные тела. Те, кто должен идти к поезду, доставившему противников, переодеваются в такие же костюмы, как у меня.

Рядом сидит Хемстворд. Он буквально валится с ног от усталости, но старается не заснуть на ходу.

— Вам надо поспать. — говорю я ему. Он, свысока и иронично посмотрев на меня, хмыкает, и я догадываюсь почему.

Я всегда называла Хемстворда на «ты», а иногда с моих уст случайно срывалось слово «папа». Но он никогда на это не злился, не робел и не смущался, будто он действительно был мне вторым отцом. Ну, а сейчас, спустя два года как мы в последний раз разговаривали (не считая недавнего пересечения на площади), наши дружеские отношения немного изменились, и между нами образовалась невидимая дистанция. Я уже не могу так просто сказать: «Папа Хемстворд, тебе нужно поспать», и он не засмеется в ответ, ибо слишком устал. Но, сказала бы я так — это было бы замечательно.

— Я не могу. — едва слышно молвит Хемстворд. — И бездействовать я уже тоже не в силах. Но помочь этим ребятам уже невозможно.

Хемстворд провожает скорбным взглядом умерших. Их вынесут на улицу, бросят в огонь и бездыханные, окоченевшие тела необратимо превратятся в пепел.

— Они умерли не зря. — произносит Хемстворд, обняв меня, пытаясь ободрить, но чем дольше я осматриваюсь вокруг, тем сильнее понимаю, что восстать — ошибочное решение.

— Думаете? — переспрашиваю я с ярко выраженным сомнением в голосе.

— Это смельчаки, жившие надеждой. Сюда другие не пришли. Они не могли прожить свой час, лишь уповая. Они желали действовать, что-то изменить. И все, что им оставалось — бороться. Твой отец, мой лучший друг, — подчеркивает Хемстворд, — тоже не мог сидеть, сложа руки.

— А вы часто с ним разговаривали?

— Когда выдавался удобный случай. У нас было много общего.

— Он тоже ошибся. — тяжко изрекаю я.

Я утверждаю неправду, и вру, прежде всего, сама себе. Папины глаза всегда загорались, когда он выходил на площадь. Он нашел свое место в мире, себя и знал, что ему нужно делать. Он не боялся и, тем более, никогда не сомневался, по сравнению с нынешней мной.

— Упав на самую глубину отчаяния, — призадумывается Хемстворд, — мы все хватаемся даже за самую тонкую паутину надежды. Мы не знаем, разорвется ли она, взберемся ли мы по ней. Но мы цепляемся за нее. Благодаря надежде мы не сдаемся, она согревает нас своими лучами. — додает Хемстворд, улыбаясь. — Я многому научился у твоего отца, многие чего у него научились, и я уверен, что это только начало. Все изменится, Харпер.

Не смотря на скорченную мною саркастическую гримасу, в глубине души я полностью согласна с Хемствордом. Мы не можем сдаться в самом начале. Мы должны увидеть конец, мы обязаны сами его отвоевать, как свободу и свою настоящую жизнь, — то, что у нас отняли.

— Жертв не избежать. — жалобно вздыхает Хемстворд. — Они пожертвовали собой, чтобы мы продолжали бороться.

— Я понимаю. — говорю я, сжимая руку Хемстворда. — Но…

— Все движется к смерти, Харпер. Рано или поздно она настигнет каждого, она та самая неизбежность, от которой мы так отчаянно пытаемся уйти. И я не боюсь ее встретить, — признается он, — я не боюсь стать прахом.

Сердце больно сжимается, потому что мне сдается, будто Хемстворд со мной прощается. Неужели он думает, что мы все погибнем, когда Селестайн распорядится сровнять Котел с землей? Возможно это так, ведь многие пути для нас закрыты, как ставни, но Хемстворд дорогой мне человек и я ни за что не позволю ему умереть.

К нам приближается измочалившийся Люк, который последние часы провел на площади, сменяя то одного, то другого митингующего, чтобы те смогли в спокойной обстановке и не спеша перекусить и отдохнуть.

— Тебе нужно отдохнуть. — обращается Люк к отцу, подойдя.

— Я помогу Джойстин.

Поцеловав меня в висок и хлопнув Люка по плечу, Хемстворд спускается в подвал, откуда через временно открытую дверь доносятся предсмертные крики и стоны.

— Вы мало разговариваете и почти не бываете вместе. — говорю я Люку. Был бы мой отец сейчас жив — я бы его ни на шаг не отпускала.

— Мы обо всем поговорили. — осведомляет меня он, садясь рядом и протягивая мне кружку с горячем чаем. — Почти все собрались и ждут выхода. И ткань комбинезона не пропускает пуль. — Люк обращает мое внимание на мою одежду.

— Надеюсь, это нас спасет. — бросаю я, чувствуя, как теплая жестяная поверхность согревает мои посиневшие от ночного холода руки.

Люк обнимает меня:

— Тебе не обязательно идти к поезду.

— Ты не можешь пойти туда один!

— Я буду не один. — отвечает он сдержано.

— Конечно, — уславливаюсь я, слабо улыбаясь, — ты будешь со мной.

Прижавшись ко мне потеснее, Люк смеется. За считанные минуты я выпиваю согревающий травяной настой, в котором ярко выделяются мятные нотки, после чего тороплюсь к группе. Больше десятка человек собрались в круг посреди зала. Смотря на них, я робею и врастаюсь в пол, как дерево пускает корни вглубь грунт, — каждый из них вдвое больше меня.

— Поезда с припасами отошли к вратам. У нас не больше часа. — говорит Люк. — Все делаем точно и быстро.

У шестерых мужчин повисли большие рюкзаки на спинах, в которых я бы точно спряталась. Один рюкзак приготовлен для лекарств, второй и третий — для патронов и гранат, а три остальных — для винтовок. Еще четыре человека будут минировать поезд, двое — отвлекать стражей. А Люк и я будем всех прикрывать на расстоянии.

— Держимся вместе. Никто не отстает. — строго приказывает Люк.

Теперь наступает моя очередь говорить, и все тринадцать пар глаз, как сверло, нетерпеливо меня буравят, а я чувствую себя беззащитной букашкой. Я должна рассказать о безопасном пути, его-то мне поручили спланировать за три часа.

К поездам нам придется идти через поселение неблагополучных изгоев. Но мне этого не хочется: вряд ли там безопасно. К тому же люди в шлемах и с оружием могут вызвать панику и это нас выдаст. Хотя остаться незамеченными нам вряд ли удастся — из-за передающих точное местонахождение датчиков в руке, противникам известен каждый наш шаг.

— Мы пойдем через развалины. — неуверенно выдаю я, ожидая бурный всплеск возмущения. Людьми явно играет страх, потому что стены не до конца разрушенных домов чрезмерно зыбучие и неустойчивые, один неверный шаг, малейшая неосторожность — и на нас обвалится обветшавшее здание. Ведь, если бросить камешек в любую стену — она тут же рухнет.