Ренегат (СИ)

Женский голос приказывает идти к двери — она уже открыта. Этот голос кажется мне знакомым, благоговейным, отчасти родным и я не могу не исполнить его приказ.

Выхожу последней. Передо мной из вагона высыпаются десять человек в той же одежде и с той же амуницией. Мы безоговорочно исполняем то, что нам сообщают, и я вкушаю приятнейшее, неизведанное раньше ощущение — никакого сопротивления. Сполна предаваясь легком приливу блаженства, я удивительно спокойна, впервые ни за что и ни с кем не борюсь и ничему не сопротивляюсь.

На улице опустилась непроницаемая темнота. Отчасти из-за нее и из-за шлема я не сразу понимаю, что иду по разрушенной платформе Департамента-9. Земля под ногами всплошь усыпана неустойчивыми камнями. Как только хочу снять шлем, обозрение резко меняется: двигающиеся передо мной фигуры становятся бело-зелеными пятнами. Должно быть это ночное виденье, используемое охранниками в комендантский час. Они ведь всегда ходят в шлемах, как будто в орехах.

Я оглядываюсь: позади, как и впереди, шагает колона расплывчатых форм, и мы движемся в одном направлении, наверняка, преследуя одну и ту же поставленную цель. Крепко держу в руках жесткий резиновый прут, и уже знаю, для чего он мне и, как его применить.

Перехожу через колии и ступаю по немного посохшей, хрустящей траве.

Я отчаянно верю в то, что в моей руке зажата не дубинка, а дисциплина — то, чего не хватает каждому, кто осмелился нарушить комендантский час. Я проучу каждого нарушителя, посмевшего наплевать на законы и указания защищающего нас правительства.

Следом за несколькими десятками людей, я подоспеваю на Площадь Свободы Департамента-9. Очевидно, что это уже не то место, куда я приходила в детстве, и откуда уезжала в день Сбора. Площадь напоминает огромную свалку, захламленную купами горящего мусора, досками и прочим мусором, требующим безотлагательной уборки. Ввысь поднимаются языки пламени, от которых исходят черные, как грозовые тучи, клубы едкого дыма. Но, благодаря встроенному в шлеме фильтру воздуха, мне легко дышать.

Наблюдаю за быстро двигающимися человеческими фигурами, подкидывающими в костры что-то круглое, предполагаю, что шины от старых машин. Люди нешуточно всполошены и суетятся, как муравьи перед дождем. Но, что они здесь делают? — недоумеваю я. Почему они находятся в это позднее время на площади и разводят беспорядки?

Огонь вспыхивает с новой силой.

Во мне происходит что-то странное: все мои чувства исчезают, остается только решительность. Я хочу наказать тех, кто засоряет этот мир, эту площадь и отравляет воздух. Они все вредят. Может, они больны? Наверно, они не понимают, насколько плохо поступают и не осознают, какими ужасными будут последствия, что потянутся вследствии их бесполезных действий. Значит, я должна помочь им осознать, что если они поступают плохо — они больны. Я должна вылечить их; должна вышибить из их голов и из их тел болезнь — невидимого вредителя, которым они заражены. Я не знаю, как это сделать. Вероятно, для этого нужно повредить их ум и не позволить паразиту проникнуть глубже, в самые недра разума и отравить его. Нужно действовать как можно скорее! Нельзя терять ни минуты драгоценного времени!

Двигаюсь к площади, как и все, с кем я прибыла. Да, только работая слаженно, мы поможем этим людям избавиться от паразита-сорняка, от причины их болезни и непонимания того, что они творят.

Нет, я ни в коем случае не ненавижу никого из тех людей, которые прячутся за купами горящего лома. Они просто больны и не понимают, что делают. Я помогу им, убив паразита в их головах. Я излечу каждого зараженного!

Шагаю по затвердевшей земле, а потом по бетонному покрытию, обломках древесины разных форм и размеров.

Люди, находящиеся перед кучами горящего мусора, бросаются в россыпь. Но некоторые смельчаки остаются.

Возле меня падает солдат (из-за одинаковой формы не могу понять его пол). Он не движется некоторое время, а вскоре поднимается. В мою сторону бросают квадратный предмет и, пролетев со свистом над головой, он падает позади. Дабы лучше разглядеть что происходит, я снимаю шлем. Лицо обжигает раскаленный воздух, а дым першит в горле. Глядя, как военные догоняют человека в изодранной куртке и маске, сбивают его с ног и безжалостно избивают, мне становится не по себе. Слева происходит то же самое. Жуткие крики не смолкают.

Всматриваюсь в свое искривленное отражение в стекле шлема. Я помню, что в тех, кто бросает сейчас в меня камни, разрастается, точно как болезнь, внутренний вредитель. И от этого сорняка нужно избавляться. Прут в руке тяжелеет. Передо мной останавливается уставший мужчина, полный ужаса и удивления взгляд которого меня до смерти пугает. Пока я вспоминаю, где раньше видела этого до предела вымотанного тяжкой работой человека, он убегает.

Нерешительно иду между возведенными кострами. Со мной происходит нечто неопределенное и двоякое. Я не знаю, кто я есть, будто мне отшибло память, и у меня отняли прошлое.

Люди убегают за баррикады, стараясь поскорее уйти от жестоких солдат. Избитых так много, что я не понимаю для чего я здесь. Все могло бы обойтись без меня. И я уже не настолько сильно тверда, что хочу кого-то вылечить таким путем! Даже спасая, я не хочу никого калечить.

Я оглядываюсь. Место, где я остановилась, кажется мне до жути знакомым.

Преодолеваю еще несколько метров. Два человека с оранжевыми защитными касками на головах, и частично прикрытыми перепачканными тряпицами лицами, провожают меня озадаченным взглядом. Сажусь. Что-то во мне переворачивается, сопровождаясь пульсирующими смешенными чувствами. Я была здесь когда-то, на площади, и есть нечто связывающие меня с этим местом, но эту деталь словно вырезали так же, как вырезают лица из фото тех, кого больше не любят и ненавидят.

Меня словно молния ударяет, и я укоряю себя за проявленную слабость. Я не вылечила ни одного человека. Я бездействую. Значит ли это, что я тоже опасна? Значит ли это, что меня не излечили, раз я так размышляю? Что-то не так… В метре от моей ноги падает камень с размером в мой кулак. Я слышу, как гремят цепи, и эхом долетает пара глухих ударов. Неподалеку раздается врыв. Кто-то кричит:

— Обливайте краской шлемы!

Желтая жидкость стекает по шлеме одного из солдат, парень его снимает. Это Тревор! Что-то екает у меня в груди. Это же мой знакомый из Норы Тревор! Его ударяют по голове отрезком трубы, и кровь фонтаном хлещет во все стороны. Тревор безжизненно падает. Значит, стекло, из которого сделан шлем, довольно крепкое. Но это сейчас мало меня волнует.

Солдаты наступают. Люди в форме надвигаются стеной на митингующих, а те защищаются самодельными щитами: куски дверей из разных материалов, металлические пластины.

Я, затаив дыхание, продолжаю наблюдать. Во время крайне опасных моментов у меня перехватывает дух.

Доносится очередной взрыв. Много взрывов. Один, второй, третий, четвертый… Что-то взрывается совсем близко, и на меня огненным дождем сыпятся искры. Отвлекаясь на знакомый голос, не успеваю разглядеть, откуда они летят.

— Харпер, уходи!

Люк! Это Люк! Я схватываюсь, выискивая его взглядом. Он нашел меня! Как же я рада его слышать! Он бежит ко мне, и я выдвигаюсь ему навстречу. Вопреки тому, что я чувствую себя слегка в опасности (страхом реагирую на появившийся в голове его портрет, вырванный из общего ряда суггесторного внушения), я счастлива его видеть.

— Все в порядке? Как ты? Ты цела? — беспокоится он, приблизившись.

— Кажется. Не знаю… — отвечаю я дрожащим голосом, и тесно обнимаю Люка. Его черная куртка просочилась стойким запахом гари. — Со мной что-то не так. Это сложно объяснить… Я не понимаю, что происходит. Я окончательно запуталась.

— Нам нужно идти. — говорит он. — Тебе опасно здесь находится.

— Я знаю, тебе можно доверять. — продолжаю я. — Можно ведь, правда?

Дожидаясь отзвука, смотрю Люку в глаза.

— Да. — произносит он тихо, покачивая головой. Я испытываю небывалое облегчение, будто с меня камень свалился. — Пошли, Харпер.