Шаман-гора (СИ)

— У тебя повод завсегда найдётся, — недовольно вымолвила Катерина. — Кто бы сумлевался…

Но применять к своему суженому более экстремальные меры воздействия не стала. Слишком праздничным было настроение после предложения Степана.

— Ну, так как же насчёт того вопросу? — робко полюбопытствовала Аглая, после того как мы со Степаном «усугубили чего покрепше».

— Был я давече у нашего есаула. Состоит он, значит, при барже с провиантом, — начал Степан, — и вот обсказал нам есаул, кого куда будут расселять. Завтра, у нанайского стойбища Милк, высадят последних пермяков — солёны уши. Далее сплавом пойдут только лишь ваши, тамбовские. Первое поселение будет основано у устья реки Горин.

— А сколько до той реки нам ишто плыть? — раздались повеселевшие голоса.

— Ежели погода будет благоприятствовать, то не более трёх дён, — уверенно ответил Степан. — Тут расстояние-то всего ничего. Вёрст семьдесят с гаком. А далее, через двадцать вёрст ниже по Амуру, у стойбища Хульсань высадят ещё несколько семей.

Там, кстати, стоит военный пост. Караульная команда стережёт амбары с продовольствием.

Хульсань? Что-то очень знакомое. Так это же и есть современное село Нижнетамбовское — дошло до меня. Стойбища Хульсань там уже, конечно, давно нет, но зато осталась речка Хальзан.

А если учесть неистребимую привычку русского человека переиначивать все названия на свой лад, то всё сходится.

Неужто осталось проплыть меньше недели, и я увижу знакомые амурские берега и скалы Шаман-горы? Так долго длится моя водная эпопея, что уже и не верится.

— А чьё эвто продовольствие? — полюбопытствовала тётка Праскева.

— Казённое. Его заранее завозят для того, чтобы на обратном пути сплавщики голодную смерть не приняли. Как эвто случилось с третьим Сибирским батальоном линейцев.

— Аглая, не перебивай господина казака. Нехай дальше говорит, — раздались нетерпеливые голоса.

— Ну а далее, вёрст за пятьдесят от Хульсана, высадят ещё несколько семей. Но хужее всех придётся тем, кто пойдёт далее.

— Как далее? Да куды ужо дальше? — раздались беспокойные голоса. — И без того почитай на самый край земли завезли.

— Да, бабоньки, далее, — развёл руками Степан. — Почитай до самого Николаевского поста. Двадцать шесть семей, более ста душ будут обустраивать два селения. Могу сказать даже, как называются те селения.

Но удручённые новостями женщины даже не поинтересовались, как будут называться те селения. Степан был явно разочарован таким невниманием.

— Ну и как? — спросил я его.

— Када и Койма, — удручённо ответил тот. — И будут они находиться ещё ниже по течению Амура, чем Софийск и Мариинск.

— Ну, ты, Стёпа, даёшь. Ты думаешь, что ты их обрадовал? — кивнул я в сторону поникших женщин.

— Дак они слухать не хотят. Я-то ведь не всё сказал, — обиделся Степан.

— Ну и какой булыжник ты за пазухой утаил на этот раз? — поинтересовался я.

Услышав наш диалог, женщины повернули к нам огорчённые лица.

— Никакой не булыжник, — засопел казак. — Господа охвицеры уже жребий утвердили кому где селиться. Вам всем, окромя семей братьев Шишкиных, в устье реки Горин. А Шишкиным — у стойбища Хульсань.

Последние слова казака повисли в полнейшей тишине. Женщины, раскрыв рты, недоверчиво смотрели на Степана.

— Дак чего ж ты изгалялся над нами, ирод, — пришла в себя первой Катерина. — Надо было попервоначалу об эвтом сказать.

А ты Када, Койма, — передразнила она казака.

Остальные женщины взволнованно заохали и стали утирать радостные слёзы. Степан, словно не понимая, какой груз снял с их плеч, равномерно двигал челюстями, пережёвывая остатки пищи. Затем, словно очнувшись, проговорил: — Дак в тех двух низовых селениях для переселенцев избы ставят солдаты. По причине того, что прибудет туда сплав уже к холодам.

— Да пошёл ты к лешему со своими избами и со своими низовыми селениями, — вспылила новоиспечённая невеста. — Заладил, как сорока, одно и то же. Када, Койма… На кой ляд они нам сдались!?

Степан обидчиво замолчал.

— А избы, Степан Северьянович, наши мужики сами сладят.

Такие, какие нам по ндраву придутся, — примирительно произнесла Аглая.

Затем она перекрестилась и добавила: — Лишь бы ужо до места добраться. А тамотка, даст Бог, не пропадём.

Степан, всё ещё продолжая дуться, отодвинулся от костра под защиту сумерек. Я уже давно облюбовал себе это место и теперь сидел себе тихонечко и наблюдал за окружающими. Вернее, мой взгляд постоянно натыкался на одну из присутствующих. Нетрудно догадаться — на кого.

Луиза сидела освещённая пламенем костра и отрешённо смотрела в огонь. Она, так же как и я, понимала, что слова Степана означают скорое расставание. Женщины, не обращая на нас внимания, оживлённо обсуждали свалившиеся на них новости.

— Послушай, Мишь, а чего они так взбеленились? — спросил Степан недоумённо. — Чем плохи Када и Койма? Тем более что приедут уже к готовым хатам.

— Дурак ты, Степан. Знаешь, сколько времени они уже в пути? Они ведь не цыгане. На черта им сдались твои хаты? Скажи им сейчас выгружаться, и они сию минуту начнут таскать вещи.

— Да-а дело, — удручённо промолвил Степан.

— Послушай, Степан, как ты понимаешь смысл жизни? В чём он заключается? — спросил я, не отрывая взгляда от раскрасневшегося от огня лица Луизы.

— Что-то ты, Мишаня, больно мудрённо говоришь. Вот вы все, которые из их благородиев, дюже пытаетесь всё запутать. Везде какую-то хитринку ищете.

— Не понял? — я недоумённо посмотрел на Степана.

— А что тут непонятного. Жизнь, она и есть жизнь. Живи, детишков плоди да Бога не гневи. Ну и об отечестве своём не забывай. Потому как в нём опосля тебя твоим детям и внукам жить, — ответил Степан не задумываясь.

Я несколько мгновений разглядывал своего друга. Вот так, спокойно и незатейливо человек, едва умеющий читать и писать, объяснил мне то, над чём каждый человек хоть раз в жизни серьёзно задумывался. А может быть, так оно и есть? Зачем эти изматывающие душу самокопания в поисках ускользающей истины?

Нет. Не всё так просто. Есть какая-то высшая цель в нашем существовании. Вот только какая? Нет и не будет на этот вопрос однозначного ответа.

Я стоял на посту предрассветную смену. Мужики уже давно откосились и с помощью женщин перетаскали траву на плоты.

Пермские тоже угомонились. Лишь молодёжь пока ещё не вернулась из ночного.

Погода стояла безветренная, и ярко светившиеся в небе звёзды укрыл плотный туман. Он поднялся и наполз на сплав со стороны Хумминского озера. Я прислушивался к прохладной тишине и предавался невесёлым раздумьям. Вдруг моё внимание привлекло уже знакомое похрюкивание. Медведь! Какого чёрта?!

Я подтянул к себе берданку и, поднявшись, осторожно направился в сторону странных звуков, но косолапый, учуяв моё приближение, убежал в прибрежную чащу. Я понял это по удаляющемуся в глубь леса треску кустов. Когда я вернулся к едва тлеющему костру, то увидел, что меня ждут. Кто бы мог это быть?

Но сердце уже тягуче заныло. Его не обманешь.

Я подхватил Луизу на руки и, покрывая её лицо поцелуями, понёс подальше от костра. Она покорно приникла к моей груди и доверчиво отвечала на ласки.

Когда мы уткнулись в прибрежную стену тальника, я опустил Луизу на поваленное дерево и встал перед ней на колени.

— За что нам всё это? — уткнулся я головой в её тёплые колени. — Каких-то четыре дня, и всё. Свидимся ли ещё?

— А ты, Мишенька, верь. Без веры никак нельзя, — сквозь слёзы шептала Луиза. — Ты ведь заберёшь меня на свой остров?

— Девочка ты моя наивная, — я осторожно прикоснулся кончиками пальцев к её щеке. — Куда же я без тебя? Что я там один буду делать? Ты будешь принцессой этого острова и королевой моего сердца.

— И мы будем править там справедливо и милосердно, — улыбнулась она сквозь слёзы.

— Это уж как получится, — я поднёс к губам её ладонь. — Но мы постараемся. Мы очень постараемся.