Шаман-гора (СИ)

Экземпляр действительно был что надо. Я и лося-то так близко видел впервые, но этот показался мне настоящим рогатым танком. Осторожно приложив к плечу бердану, я задумался. А куда, собственно говоря, стрелять, чтобы наверняка? Я слышал, что раненый лось бывает ещё опаснее медведя. Занятый решением вопроса с «мишенью», я даже не услышал, как рядом со мной оказался мангрен. Он осторожно отвёл ствол моей винтовки в сторону и приложил палец к губам.

Ничего не подозревающее животное продолжало мирно работать челюстями. Мне даже стало его жаль. В сущности, безвинное творение Божье. А его вина заключается в том, что ему просто не повезло. Он оказался не в том месте и не в то время.

«А виноват ты в том, что хочется мне кушать», — философски подумал я. И тут же краем глаза уловил, как охотник вскинул винтовку и девственную тишину первозданной природы расколол звук выстрела.

Мне показалось, что лось от недоумения присел на задние копыта, а затем резко скакнул вперёд. Затем снова присел на копыта и вновь попытался скакнуть, но, увы, этого у него не получилось.

Он кое-как выровнял покачнувшееся туловище и едва смог сделать несколько неуверенных шагов.

— Мазила! — с досадой выкрикнул я. — С такого расстояния попасть не мог. — И вскинул своё оружие.

— Только стрельни, — раздался голос Степана, — и мясо до дома будешь таскать сам.

От неожиданности я вздрогнул и обернулся. За моей спиной стоял Степан.

— Не мешай Алонке, Михайло. Он-то охотник знатный и ранил сохатого не зря. Мы зараз вырубим шесты и как миленького погоним рогача до дому. Куда ему деваться? Но ежели ты желаешь поразмяться и таскать мясо на себе, то тогда стреляй, — заметив моё недоумение, ухмыльнулся Степан.

Меж тем Алонка сноровисто вырубил и заострил три рогатины и роздал их нам. Затем, подавая пример, первым подколол сохатого рогатиной. Тот попытался броситься на своего обидчика, но не тут-то было. Рана не давала ему этого сделать. Я представлял себе, что чувствует сильное и гордое животное, попав в такое жалкое состояние. Но в жизни этих детей природы каждый день что на войне. И выживает сильнейший. Поэтому жалость здесь неуместна.

Мы со Степаном стали помогать мангрену. Таким образом, подгоняемый с трёх сторон сохатый, огрызаясь, неохотно двинулся в нужном нам направлении.

…Разделав зверя, мы наварили мяса и сытно поели. Это был наш прощальный обед с молодой семьёй мангренов.

— Я назову это место Бэюн То, что по-нанайски означает «большой лось», — прищурившись от солнечных лучей, произнёс Алонка. — И хочу, чтобы вы знали, что в Бэюн То для вас всегда найдётся тёплый ночлег и кусок печени олешка.

Мы поняли Алонку как и следовало. Он говорил, что в любое время дня и ночи двери его дома для нас открыты, а угощение будет самым лучшим.

Мы подарили Алонке приличный запас пороха и пуль, ещё не родившемуся сыну его Михаилу — новенькую берданку. Затем, распрощавшись с остающимися здесь поселенцами, пустились в обратный путь. Я не рискнул заходить на остров Ядасен, хотя очень хотелось. Время никак не позволяло нам этого сделать.

Глава 23

Ваш товар — наш купец

Нагнали мы своих в районе современного города Амурска.

И то благодаря тому, что уговорили уже знакомого нам Вэксуна показать кратчайший путь. В оплату за труды мы пообещали ему охотничий нож. В те времена награда была поистине царской.

Раньше я и предполагать не мог, что в этом районе Амура столько много различных проток и проточек. Сами бы мы со Степаном блукали по этим речным закоулкам неизвестно сколько времени.

А так через Сий мы вновь вышли в протоку Серебряную, затем протокой Индюга — в русло старого Амура. И уже здесь, через протоку Сандинская на Амур, нос к носу столкнулись с нашим караваном.

— Хыудань, — вымолвил Вэксун, указывая рукой на берег.

Я с интересом всмотрелся в убогие строения нанайского стойбища. Так вот как называлось стойбище, где в пятидесятых годах двадцатого века будет возведён город Амурск, а в нём — убийца обитателей водной стихии целлюлозно-бумажный комбинат.

По дороге Вэксун развлекал нас рассказами о том, откуда взялись те или иные названия мест и стойбищ, о религии народа нанай и о многих других интересных фактах. Так я узнал, что на месте Хабаровска раньше находилось летнее стойбище Бури.

Бури, в переводе с нанайского языка, означает «лук». А названо это место так, потому что Амур у Хабаровска делает крутой поворот. Получается самая настоящая излучина лука. Комсомольск-на-Амуре будет построен между двумя нанайскими поселениями.

Это Милк, в современной интерпретации Мылки, и Джонгмо, что сейчас звучит как Дзёмги. Первое переводится как «Водоворот нечистого духа», а второе — «Заброшенный чум». Как переводится слово Хыудань, я спрашивать не стал. И так понятно, Хыудань она и есть Хыудань. А если ещё убрать букву «ы», то будет совсем нехорошо.

Сразу по прибытии на сплав я отправился с визитом к отцам-командирам.

— Молодец! — похвалил меня штабс-капитан после того, как выслушал доклад. — А остальное мне без надобности. По прибытии в Хабаровку изволите доложить господину майору Дьяченко. Он вам приказал, перед ним и отчёт держать будете.

— Не извольте беспокоиться, — лихо щёлкнул я каблуками.

— Ну, иди, голубчик, иди, — милостиво отпустил меня офицер.

Я чётко повернулся через левое плечо и был таков. Всё оказалось гораздо проще, чем мы думали. После доклада мы со Степаном молча переглянулись и направились к своим тамбовским попутчикам.

— Доброго здоровечка, господа служивые, — раздались приветливые голоса переселенцев, едва наша лодка причалила к плоту.

— И вам не кашлять! — показал в улыбке свои крепкие зубы Степан.

— Как вы тут без нас? Не успели соскучиться? — прыгая на потемневшие брёвна плота, поприветствовал я крестьян.

— Дак ужо скучать-то не с руки. Господа охвицеры говорят, что через сутки будут пермских на место сажать, — радуясь скорому окончанию пути, а значит, и всем дорожным мытарствам, доложил Зимин Филипп.

— А там, глядишь, дня через три-четыре и наш черёд, — поддержал его Болдырев Ефим.

При словах Ефима моё сердце, словно предчувствуя какие-то непонятные перемены, непроизвольно сдавило грудь. Я подумал, что обязательно поднимусь на Шаман-гору и проверю возможность возвращения в своё время.

Где-то, в глубине души, меня начал точить червяк сомнений.

А стоит ли возвращаться? Здесь я встретил свою любовь. Меня окружают хорошие люди. Живи да радуйся. Но я загонял свои сомнения обратно, в потаённые глубины своего сознания. Человек должен жить в то время, к которому он принадлежит. Так устроено природой или каким-то высшим разумом. Если он, конечно, существует. И если происходит сбой, то его необходимо устранить. А иначе будет нарушен привычный порядок вещей.

— Пермские-то радуются, что не приведи Господь, — завистливо вздохнул Татаринцев Матвей.

— Погодь маненько. Будет и на вашей улице пень гореть, могёт так случиться, что не позовёте даже седалище погреть, — хлопнул Матвея по спине Степан.

— Я! Да не в жисть! Хошь чем могу побожиться, — обиженно перекрестился Матвей.

— Да будет тебе, Мотя. То я так, шутейно, — успокоил обидчивого крестьянина Степан. — Верю, что при случае встренишь ты меня как полагается и даже чарку поднесёшь.

— А то! — польщенно заулыбался Матвей.

— Небось, оголодали? — услышав разговор про чарку, забеспокоилась жена Зимина Праскева.

— Да не так чтобы очень, но и не без того, — неопределённо покрутил в воздухе растопыренной пятернёй Степан.

— Сидайте до стола, — засуетилась женщина. — У нас в чугуне с утреца ушица знатная томится. Ишто простынуть не успела.

— Ушица — это хорошо, — довольно заулыбался Степан. — Да ежели ещё под чарку, то через четыре дён точно на месте будете.