Машина снов (СИ)

– Зачем ты украл их?

– Дык, вы так их лелеяли, я подумал, они стоят целое состояние.

– Ты, выходит, следил за мной? Давно?

– Да не. Я в отпуску был, выходной, – тяжело пролепетал Чжао с жутким местечковым акцентом, в котором Марку с трудом приходилось угадывать знакомую катайскую речь.

– В каком таком отпуску? Ты же сам себе хозяин, – поддел стражника Марко.

– Вот я себе как начальник и назначил отпуск, – гордо ответил Чжао, задрав подбородок. – В город ходил, половую нужду справить, – доверительно прошептал он, наклоняясь поближе к юноше и опаляя его дурным дыханием. – Мужику без этого дела трудновато, а я знаю одну бабу, небрезгливую. Она вдовая. Немолодая, конечно, да мне лишь бы дыра была, хахахахахахахахахаха.

– Адрес не подскажешь?

– А вам‑то на кой? Вам и без того любая даст. Вон какой вы видный, да молодой к тому же. Худющий только, как глист.

Марко подавил желание отслониться от собутыльника подальше и плеснул в глиняную плошку щедрый глоток дешёвого рисового пойла.

– Так ты не за мной шёл?

– Не, сдались вы мне больно, – икнул Чжао. – Я случайно вас увидел, как вы с одним этим разговариваете, с плотником. Я его отца знаю, он тоже из Юннани, с нашего уезда. Я по делам‑то сходил, а потом вернулся, земляка навестить, а он мне давай чудные дела про вас рассказывать, да всё шёпотом. Что, мол, делаете вы такие паланкины, которые смогут любого человека по воздуху доставить куда угодно. Вроде как повозка, только без лошадей.

– Паланкины? – от неожиданности Марко даже выронил из рук свою плошку. Курочки вскудахтнули, осторожно трогая лапами покатившуюся чашку.

– Ну да. Паланкины, – серьёзно сказал Чжао. – А вы поди думали, что я совсем тупой?

– И как они, по‑твоему, должны работать? Они летают, что ли?

– Известное дело. Только не как птицы, а так низенько, что ли, ну, как обычный паланкин едет, вот на той самой высоте, – и Чжао встал, чтобы показать рукой, на какой именно высоте должен лететь волшебный паланкин.

Как ни крепился Марко, но его всё‑таки чуть не разорвало от хохота. Он согнулся пополам и упал в кучу прелого сена, зарывшись в него лицом. На лице Чжао не дрогнул ни единый мускул, он сделал большой глоток и затянул новый куплет.

– А ты хороший парень, Чжао! – воскликнул Марко.

– Известное дело. Морда‑то у меня, конечно, неказистая, но башка варит что надо, – уверенно ответил стражник. – Увидите, я ещё богатым буду. Из нашей деревни никто так высоко не забирался. Вот этих моих, юннаньских, ко дворцу на два полёта стрелы никто не подпустит. А я? Эвона как пристроился: и при дворце, и хозяйство своё имею. Ещё бабу бы…

– Ты про баб погоди. Ты как их во дворец провёз вообще?

– Заявку написал столоначальнику Дальних ворот, с сотником ихним согласовал, мол, везу для хозяйственных нужд два паланкина грузовых…

– Грузовых?! Да где ты слышал про грузовые паланкины‑то, дубина?

– А вы думаете, они про такое слышали, что ли? Тоже мне, философы. Они на рядового писаря‑то экзаменов не сдадут. С той стороны‑то наш же брат, деревенский стоит. Я свою смену, катайскую, укараулил, да как они на дежурство заступили, эти паланкины летучие так и ввёз. Две арбы нанял, да всех делов.

Марко застонал, от смеха ему аж зубы свело. Дешёвое вино действовало как земляной огонь, обжигая голову изнутри.

– А чего вы ржёте‑то? Они всё равно недоделанные оказались. Не летают.

– Никак?

– Вообще никак. Я их и камчой хлестал, и толкал – никак не летают.

– А ты кому‑нибудь про них рассказывал? – осторожно спросил Марко, стараясь не спугнуть говорливое настроение, напавшее на собутыльника.

– А кому я тут расскажу? Этим червякам, что жратву сюда привозят? Или тем, что помои вывозят? Да и что я, дурак, что ли кому попало рассказывать? Дела‑то известно какие сейчас творятся, особенно там, за стеной.

– Какие дела?

– А такие, что сегодня с утра я ненадолго в город отлучался, хотел своих земляков тех найти. Наказать хотел их немного за то, что они мне сломанные паланкины за рабочие отдали. Я ж своими кровными им уплатил за наводку, да они ещё мне грузить помогали. Вот ведь собачье отродье, я им…

– Погоди‑погоди, ты начал что‑то про то, что там за стеной происходит, рассказывать, – нетерпеливо перебил Марко.

– А‑а‑а, за стено‑о‑ой… – рассеянно пробормотал Чжао. – А что за стеной? – тут он снова поймал утерянную было нить, и глаза его вмиг превратились в хитрые щёлочки, – а‑а‑а, да! За стеной‑то я сегодня смотрю, буквально в ближний квартал в аккурат наискосок от ворот, вот за тем рыбным рядом, где ещё улица вот такой поворот делает острый, там ещё, знаете, такая рябая баба всегда стоит‑торгует, ростом с коня, наверное…

– Да чёрт с ней, с рябой этой! – в сердцах бросил Марко. – Что ты там этакого видел?

– А я странную видел штуку, – сказал Чжао и хитро замолчал, наслаждаясь паузой и вытягивая из Марка последние жилы.

– Ну не томи ж!

– Подъезжает, значит, туда свадебный кортеж. Большой довольно. Да всё паланкины женские по виду, всё с плюмажами да с лентами парчовыми, у нас таких во всём уезде было, может, две штуки всего. А тут их видимо‑невидимо. И выходят из них, значит, бабы. Лица закрыты у всех, я так и не понял, какого они племени, но платья частями наши на них, а частью вроде как меркитские или другие какие степные. Только я смотрю: странное дело – из‑под платьев‑то ноги больно большие торчат. Мужские вроде как ноги.

– Да ладно тебе, – слегка подначил собеседника Марко.

– Да что вы мне «ладнаете», – взвился Чжао. – Я смотрю, поднимаются они в харчевню одну, где на вывеске два карпа дерутся. Там два этажа под постоялый двор отданы, но я ж знаю, туда без чиновной пайцзы не войдёшь, слишком близко от дворца. Я – за ними, кто меня остановит? Я ж в мундире. Я же тебе не лахудра какая. Я, было дело, подумал, что раз пайцзы у них есть в чиновной гостинице остановиться, может, они вельможные какие? А мне страсть как хочется хотя бы на одну фрейлину голой попялиться. Говорят, у них кожа прозрачная совсем, видно, как кровь бежит под ей. Я по дальней лестнице осторожно поднялся, смотрю… А там дела‑то совсем худые. Они платья‑то снимают, а сами – всё сплошь мужики.

– Да ну? Актёры, что ли?

– Ага, актёры, усатые, как кошка, да с саблями кривыми. Сарацины то были, вот чего, – и Чжао откинулся назад, довольный произведённым эффектом.

Марко помолчал, потом достал несколько монет и бросил в пыль. Куры бросились к ним, но Чжао с неожиданным для пьяного проворством прыгнул животом в пыль и начал любовно обдувать монеты, пряча их за пазуху.

– Может, ещё подкинете, раз вы от вина добренький такой стали? А то у меня от ваших пинков до сих пор причинное место словно кипятком обжигает, – сказал Чжао, не поднимаясь.

Марко достал остатки связки и побренчал деньгами как бы в задумчивости, глядя, как жадно глаза стражника следят за движением монет, словно кошка водит мордой за бумажной бабочкой на верёвочке.

– А ты доложил уже кому‑нибудь? – спросил юноша деланно безразличным голосом.

– А мне зачем это? Меня дела за стеной не касаются. Мне за это денег не дают.

Марко бросил катайцу связку монет и тяжело поднялся.

– Спасибо тебе, Чжао, за вино. Пойду я.

– Куда вы пойдёте‑то? Уж ночь на дворе. Остались бы, а то мне и поговорить не с кем, – обиженно протянул стражник.

– Ты про наш уговор помни. Стереги паланкины мои. Только я могу их заставить полететь. А будешь хорошо служить – и тебя научу, как ими понукать.

– Честно?

– Ты мне не веришь, что ли?

– Монету давайте, так я вам и молиться буду, мне‑то чего…

– Достаточно с тебя монет на сегодня, – сказал Марко и скрылся в темноте.

Он пошатываясь прошёл пару ли по неосвещённой хозяйственной дороге, у поворота обернулся, чтобы убедиться в том, что за ним никто не наблюдает, и припустил во всю мочь, рискуя сломать лодыжку на ухабах. Сердце его билось как сумасшедшее.Пятнадцать.