Машина снов (СИ)

Запыхавшийся от долгого бега, Марко сбросил намокший от пота халат, каждой клеткой тела ощущая приятное измождение, и подошёл к машине снов.Некоторое время он стоял, разглядывая знакомые до малейшего штриха буквицы, чувствуя, как магические камни пульсируют еле заметным светом в такт его дыханию, словно отвечая на немые вопросы, так и не сорвавшиеся с языка. Марко протянул руку к машине, и камни отозвались слабой волной тепла. «Где твои сёстры?» – шепнул он, нежно погладив узорчатую деревянную подпору. Проклеенный пальмовой рейкой остов дрогнул под его прикосновением, как девушка. Марко быстро сбросил нижнюю рубашку, слегка подрагивая от свежего ветерка, дувшего через невидимую щель в окне, и улёгся на ложе, прижимаясь голой кожей к орнаменту машины. Если бы это помогло лучше чувствовать вибрации машины, в этот момент он согласился бы и полностью снять с себя кожу. Но в том не было нужды: машина отвечала ему, послушно давая тепло камней, мягко вибрируя, словно бы буквицы ожили и затрепетали в слегка пыльном воздухе покоев.

Он проверил, насколько легко выскальзывает из ножен меч, закреплённый на стойке рядом, закрыл глаза и вжался затылком в мягкий кожаный валик‑подголовник. Но как только знакомый туман заструился под веками, Марко внезапно сказал: «Нет». Машина перестала вибрировать и замерла, словно бы став обычной безжизненной мебелью. «Где твои сёстры? Покажи мне, как найти их?» В комнате прошелестел блаженный тихий вздох. «Ничего не бойся, Марко», – сказал он сам себе.

И тут вместо тумана пришла тьма. Не имеющая ни цвета, ни тепла, ни холода, ни ощущений. Тьма без объектов, без мыслей, без ничего. Марко ворохнулся, прянув затылком назад, мысленно усмехнувшись такому странному определению, как «назад», в таком месте, где отсутствуют хотя бы какие‑то координаты. И тут же тьма стала отступать под напором туманных волокон. «Нет‑нет‑нет», – горячо прошептал Марко про себя и попытался вновь нырнуть в тьму под туманом, в глубину, которой он обычно не мог достичь, хотя и чувствовал, что под завесой пелены Нижнего моря есть что‑то ещё. Он изо всех сжал веки, сморщив лицо до тянущей боли, почти до судороги, и машина внезапно толкнула его, не просто в спину, но словно бы на мгновение сжав всё тело невидимой рукой.

Марко раскрыл глаза, и тьма влилась в его спящие зрачки. Как будто они ждали её, как опустевший сосуд томится по янтарной струе свежеотжатого масла. Глаза впитали эту тьму, и она клеточка за клеточкой проникла во все уголки тела, заместив его собой. Теперь тьма была Марком, а он стал тьмою. Он растопырил свои пальцы тьмы во тьму вокруг, он вытянул свои ноги тьмы в окружающую тьму, он змеёй ввернул своё тело тьмы во тьму, помогая себе руками тьмы. Тьма… Хвостиком белёсым где‑то на периферии прочертила тусклый след мелкая глупая мысль, Марко испугался, что она прорежет покрывало тьмы и впустит сюда туман, который закроет от него всё то, из‑за чего он слился с этой всепронизывающей мглой. Но мысль растворилась, и рана затянулась, словно бы Марко закрыл её пальцами.

Он вдыхал, впитывал всем телом странные вибрации, как слепой, ощупывающий посохом рельеф дороги, чтобы нарисовать себе мысленную картинку окружающего мира. Он оставил попытки воспользоваться обычными органами чувств и весь отдался во власть тёмных непрозрачных интуиций, о существовании которых ранее даже не подозревал.

Огромный тёмный дракон простирался вокруг.

Горизонт был его рёбрами.

Брюхо его было центром мира.

Пасть его была так далеко, что столетия не хватит, чтобы долететь до неё.

Хвост его уходил во мрак.

Марко парил в центре тьмы, не имеющей пределов, и искал неосязаемую нить, черту, огонёк, что‑нибудь, что бы как‑то отличалось от тьмы, что могло бы дать ориентир, точку, от которой можно было бы оттолкнуться. Но дракон был так велик, что ничто не могло бы помочь. Марко пылинкой плыл внутри него. Бесконечно. Бесконечно. Бесконечно.

Он уже не надеялся нашарить хоть что‑нибудь, на секунду его даже охватило подобие отчаяния, он внезапно почувствовал страх остаться в этом тёмном мире навсегда, но тут дракон начал вдох, который будет длиться не одну сотню лет, и его сердце сократилось, отозвавшись в растворённых во тьме костях Марка уже не звуком, но чистой вибрацией, неуловимой человеческим ухом. И руки, растопыренные сквозь тьму, прокалывающие её своими пальцами в попытке уловить что‑нибудь, почувствовали слабые волны. Марко ринулся навстречу этим волнам из тьмы, периодически выныривая в туман. Вибрации становились всё увереннее и увереннее, и он уже не боялся потерять направление, игнорируя вой мириад демонических орд, доносившийся сквозь трещины, то и дело появляющиеся между туманом и тьмой.

В одно мгновение вынырнув из тьмы и вновь обретя тело, пусть даже и тело сна, Марко внезапно понял, что дракон – это всего лишь метафора, иллюзия, карта дворца, которая открылась ему таким образом. Всё тут же встало на свои места. Он вызвал в памяти образ дворца, и туман услужливо показал ему весь Тайду, как детскую крепость из терракоты, забытую на чайном столике. Марко нетерпеливо тряхнул головой и, прислушиваясь к вибрациям, продолжавшим трепетать где‑то между пальцами, ринулся прямо в середину проявившейся игрушки, то захлёстываемый тьмой, то вновь выбрасываемый во влажный океан тумана.

Вдруг тьма осветилась цепочкой желтоватых микроскопических, почти на грани различения, огоньков, и Марко полетел к ним, почувствовав позвоночником биение струны, на которую он внезапно оказался нанизан, как рыба на кукан. Он уже понимал, где находится, он уже видел, какая часть дворца стала схроном для украденных машин, он видел их, сиротливо подающих ему жалобные сигналы своими огоньками, он ощущал их, как мать чувствует потерявшееся в рыночной толпе дитя, он спешил к ним, яростно пробиваясь сквозь крики демонов, огибая разломы, то тут, то там появляющиеся в немыслимом драконьем теле, он летел, летел…

И внезапно сел, совершенно проснувшимся, на ложе машины снов. Струи пота собирались в лужицы на полу под машиной. Марко ощутил огромный прилив сил, волну ярости, и только холод сквозняка остановил его, когда он голышом рванул к дверям с криком: «Чжао! Проклятая жадная вошь!»

Он ладонью стряхнул с кожи пот и рывками начал набрасывать на себя одежды, шипя, матерясь на всех известных языках и на чём свет стоит костеря себя за слепоту. Наспех одетый, он выскочил во двор и побежал по знакомому пути, больше всего на свете жалея о том, что в этом мире он не обладает способностью летать. Волны песка струились за ним, чуть шелестя, иногда обгоняя стопы, с силой втаптывающие гальку и отталкивающие её прочь.

Нерадивый стражник Чжао Шестой по прозванию Полосатый, сорокалетний полудурок с лиловым родимым пятном в пол‑лица, сидел на корточках возле крохотного дощатого сарайчика, сквозь щели которого пробивалось нетерпеливое сопение. Поминутно между реек, кое‑как составляющих его импровизированные стены, появлялся небольшой сопливый пятачок, слегка напоминающий дырявую сыроежку. И в эти мгновения обычно угрюмое лицо Чжао сморщивала несвойственная ему улыбка, казавшаяся слегка натужной. Он протягивал корявый палец с чёрным обгрызенным ногтем к щели и что‑то счастливо гулюкал этому пятачку, будто бы говорил с младенцем. В эту секунду стражника охватывало почти физическое блаженство. Он мечтал о том, как с этой кривоватой конурки начнётся его хозяйство, большое, настоящее хозяйство. Чжао уже привык думать о том, что окружающий его мирок, этот полузаброшенный угол дворца принадлежит ему почти безраздельно. Однообразный распорядок, волей‑неволей установившийся здесь, дни, похожие друг на друга, как варёные яйца, предсказуемость грядущих событий – всё это совершенно усыпило Чжао, механически нёсшего свою бессмысленную службу. Он уже видел себя не служивым человеком, но почти помещиком: две крохотные недокормленные курочки топтали навоз, в сараюшке похрюкивал смешной полосатый поросёнок.

А ведь у Чжао был ещё и Секрет. Большой Секрет. Великий Секрет. Такая удача выпадает не каждому. Секрет, свалившийся на стражника, внезапно оказался настолько ошеломляющим, настолько значительным, поистине величайшим, что Полосатый сначала даже поверить не мог в то, что такая удача возможна. Но, уже успокоившись и полностью ощутив себя его обладателем, Чжао постепенно убедил себя в том, что удача – это дело десятое. А вот проявить такую смекалку и личное мужество, чтобы завладеть Секретом, – на такое способен далеко не каждый. Не зря его взяли в дворцовую охрану! Хотя, когда всё успокоится и ему удастся правильно распорядиться Секретом, ему уже не нужна будет никакая дворцовая служба. Он уедет так далеко на юг, как только сможет, прикупит себе землицы и возьмёт не только жену, но и пару наложниц. Эх, молодец Чжао! Главное сейчас – чуть‑чуть потерпеть, подождать, пока пыль уляжется, пока во дворце установится мир.