Машина снов (СИ)

Силуэт Кончак‑мергена, темнеющий на фоне распахнутых дверей, обливала серебряная паутина лунного света. Он стоял молча, терпеливо дожидаясь приглашения войти…

…Не мучай меня, Пэй Пэй, пожалуйста, не мучай меня, делай что хочешь, но только не мучай меня, моя любовь. Зачем? Зачем ты рвёшь мне сердце, ведь я в твоих руках, как слабый цыплёнок, как бескрылый птенец, ты можешь раздавить моё сердце своими тонкими пальцами, даже не заметив этого. Ты просто пройдёшь по мне, еле касаясь воздуха своими стопами, нежно‑нежно, лишь самыми кончиками пальцев, и моё сердце лопнет, хрустнет грудь, и я умру… раз и навсегда перестав чувствовать боль. Я умру. Лучше умереть, чем раз за разом терять тебя… Зачем? Зачем же ты снова манишь меня к себе только для того, чтобы я снова схватил руками воздух! Чёрт! ЧЁРТ! ЧОРТ! Ааааааааааааааааааааа, боже мой, боже, что ты делаешь со мной?!

(я это ты, мой господин)

…Не говори так, твои слова не имеют никакого смысла! Ты чертовка, чёртова ведьма! Смотри, до чего ты довела меня! Убей меня, забери меня наконец туда, где порхают твои солнечные стопы, где кружатся твои вороновы волосы! Прости… Прости меня, моя любовь, я не могу больше… Я не выдержу… Я… Ты нужна мне, я… Боюсь того, что могу сказать… Я брошу к твоим ногам всё, что только есть на свете, только будь со мной! Или оставь меня…

(я это ты, мой господин)

Нет никакого меня. Больше нет никакого меня, нет такого человека, только пустая оболочка, выпитая досуха. Я хожу. Иногда что‑то говорю. Иногда даже улыбаюсь. Но внутри всё пусто. Меня больше нет, я словно механическая кукла, по привычке живу в привычном мире, непонятно зачем исполняя танец живого мертвеца. И только когда я вижу тебя, тут, вот тут, где рёбра, такой маленький огонёк, слабый‑слабый, его мотыляет ветром, он вроде бы еле мерцает, но когда я вижу тебя, он внезапно вспыхивает, как лесной пожар, и все звери, затаившиеся в моём собственном зоопарке, внезапно бегут от него, разрывая меня в куски. И ты смеёшься, тихонько, как колокольчик, а огонь внутри меня ревёт, словно в кузне, и лёгкие‑меха не выдержат такого… А ты… Ты так легка, Пэй Пэй… Словно бабочка! А я хочу сжечь тебя, разорвать тебя, каменным жёрновом прокатиться по твоему трепещущему телу… Но бабочка каждый раз улетает… Только слабый запах твоих любимых жёлтых цветов, я забыл их название, но запах я помню удивительно хорошо, и вот только этот запах, тонкая пыльца, опавшая с твоих крыльев, висит в воздухе… И я снова обнимаю пустоту…

…Марко вытер слезы, на мгновение до боли сжав лицо в ладонях. «Мерген, скажи мне, железный солдат, ты любил когда‑нибудь так, чтобы без колебания обменять жизнь своих отца и матери на одну ночь с любимой?» – глухо спросил он, не отнимая рук от лица.

Кончак‑мерген что‑то прерывисто сказал. И Марко наконец глянул на него. Сотник стоял с посеревшим лицом, показывая трясущимся пальцем в пустоту.

– Я… я видел там девушку, молодой мастер, – наконец смог выговорить он. – Прозрачную девушку. Прозрачную и голую… Совсем прозрачную… И совершенно голую…

– Я знаю.

– Она говорила с вами…

– Да, – устало сказал Марко. – Точнее, я говорил с нею. А ты думал, я сошёл с ума?

– Честно говоря, разные слухи ходили, господин, – кое‑как совладав с потрясением, ответил Кончак‑мерген. Он вынул из‑за пазухи грубый нож с потемневшим лезвием и быстрым ударом взрезал ладонь. Кровь потянулась липкой нитью. Сотник удивлённо смотрел на неё несколько мгновений, потом убрал нож и медленно проговорил: – Я чувствую боль… Мы не… Это не сон?

– Никто не знает этого, мой друг, – горько усмехнулся Марко.

– Зачем ты пришёл? Рассказывай, что творится в нормальном мире?

– Ночью в Драконьи пруды доставили осетров из старой столицы, – с трудом отходя от наваждения, сказал Кончак‑мерген, глядя, как порезанная ладонь сочится бурой влагой. – Пойдёте смотреть поутру?

Марко бросил в непрозрачную, чёрную, как обсидиан, воду комочек слипшихся рисинок, и огромная, поросшая мхом морда векового осетра лениво прорвала водяную плёнку, снова растворившись в темноте. Ветер на секунду успокоился, затем снова мягко бухнул в ноздри, словно передохнул для нового броска.

– Всё возвращается, мой мальчик, – тяжело проговорил за спиной знакомый голос.

– Да, повелитель. Всё возвращается, – кивнул Марко, опускаясь на колено в приветствиии. – Я рад, что силы вернулись к вам.

– Не так чтобы вернулись… Но спасибо, мой мальчик, в последние дни мне действительно стало немного легче, – ответил Хубилай.

Император, одетый в простой солдатский доспех, стоял как‑то неуверенно, грузно опираясь на резной посох. Стальное кольцо стражи плотно огораживало его огромное тело, красные от ветра лица смотрели отчуждённо, покрытые латными перчатками руки сжимали рукояти мечей. Хубилай медленно и немного боязливо, словно бы прицеливаясь, опустился в принесённое кресло, и в его движении отчётливо проявилась стариковская слабость, подаренная ему болезнью. Сердце Марка сжалось от боли. Пожелтевшее лицо императора по‑прежнему источало царственное достоинство, но то чувство избыточной внутренней силы, которое всегда слегка пугало и одновременно восхищало Марка, куда‑то ушло, оставив странную пустоту, словно сама сердцевина Хубилая высыпалась, став трухой, и в кресле возвышалась лишь полая оболочка.

– Знаете, мой повелитель… Я давно уже не вижу обычных снов. Вчера я хотел, как встарь, вернуться в своих видениях в те места, в которых бывал, но ничего не смог вспомнить. Наяву я смутно помню град Константина, я помню, как мы караваном пришли туда, я помню, как меня поразило его великолепие, но в чём оно состояло? Я… забыл… Ни одного храма, которые приводили меня в трепет. Ни улиц, ни даже причала, к которому мы пристали, хотя обычно именно каждый причал, к которому мы подходили, я знал очень хорошо, я всегда старался запомнить, как действует лоцман, проводя наш корабль, чтобы в случае чего суметь быстро покинуть порт… Вы слушаете меня?

– Всё возвращается. Всегда. Ты всю жизнь совершаешь одни и те же ошибки, – ответил император, глядя куда‑то мимо Марка. – Иногда тебе кажется, что ты взрослеешь, но это иллюзия. Ты обречён снова и снова бродить по одному и тому же замкнутому кругу. Как правило, ты даже не осознаёшь, насколько сильны твои привычки. И снова и снова подскальзываешься на том же самом месте, где ты делал это в прошлом.

Марко пристально посмотрел в глаза императора, полускрытые седыми бровями. Хубилай смотрел на глянцевую поверхность притихшей воды совершенно так же, как обычно делал это в старой столице, когда они утрами любили завтракать, глядя на мерное скольжение вековых осетров в чернильной толще воды. Но странное чувство не покидало

Марка… Он бросил беглый взгляд на кольцо стражников. Многие лица казались смутно знакомыми. «Странно, это же бойцы парадного конвоя», – пронеслась где‑то по поверхности сознания полупрозрачная мысль.

– А вы видите сны, с тех пор как испробовали машину, мой повелитель? – спросил Марко, глядя, как ветер сплетает игривые песчаные змейки вокруг ножек императорского кресла.

– Ты не слушаешь меня, Марко, – ровно продолжал Хубилай.

– Твоё сознание никак не хочет возвращаться к неприятной теме. И оно пытается отделаться от неё, отмахнуться. А между тем, я должен сказать тебе…

Уверенный хрипловатый бас императора рокотал где ‑то снаружи, слова лились потоком, минуя сознание Марка, который всматривался в пальцы Хубилая, мерно постукивавшие по подлокотникам. Словно в приступе благодарности за отеческие наставления, Марко опустился на колени, склонив голову. Исподлобья он ближе глянул на руки богдыхана… Мягкие. Слишком мягкие. Мозоли, ороговевшие валики плоти, превращавшие руки Хубилая в когтистые звериные лапы, не могли исчезнуть так быстро за те дни, что император провёл в постели. Заинтригованный, Марко придвинулся чуть ближе, и в плечо ему тут же упёрлись тупые концы копий. Он поднял глаза, чувствуя знакомое тепло тумана. Стража сдвинула передний ряд, загораживая от него императора плотным стальным кольцом…