Машина снов (СИ)

[Марко повёл рукой, раздвигая пелену тумана, и тугие, тонкие, как спицы, струи песка ударили в дружинников, белая галька под их сапогами заскрипела, когда ветер сдвинул стражников на несколько цуней, оставив на камушках глубокие борозды, это произошло так быстро, что нухуры не успели среагировать, они ещё только тянули сабли из ножен, а Марко уже летел вперёд, вытянувшись веретеном сквозь их расстроенный строй; он мягко кувыркнулся справа от императора, подбил жалобно скрипнувшие ножки кресла, и, когда спинка подалась назад, молниеносно перехватив меч обратным хватом и прижав лезвие меча к шее Хубилая, заблокировал коленом руку императора так, чтобы он не смог выхватить свой меч… Император Юань никогда не позволил мне коснуться его мечом, – захохотал Марко. – Император Юань никогда не побоялся бы выйти ко мне без охраны, потому что она ему не нужна. В конце концов, император Юань никогда не говорил так много. Ты – не император! Ты – самозванец! И он резко дёрнул лезвие, взрезая тугие жилы, Марко видел, как расширяются глаза нухуров, как их лица вытягиваются от нахлынувшего ужаса, медленно, как в воде, они все тянули и тянули свои сабли из ножен, и он видел, как они белеют от того, что кровь всё ещё не хлещет из разрубленного горла, вопреки всем законам анатомии; Марко повернулся вокруг своей оси, разворачивая кресло к тем стражникам, что стояли сзади, отскочил и занял оборонительную стойку, Хубилай агонизировал на земле, но крови по‑прежнему не было, вместо неё из раны струился какой‑то странный дым, от которого хотелось держаться подальше, кожа императора на глазах теряла остатки эластичности, вяла, кисла, жухла, как яблоко в печи, мощные ноги скребли по гальке двора…]

…сон или, скорее, подобное ему чувство отпустило Марка так же внезапно, как обрушилось на него. Он разомкнул веки и услышал мерный говор императора, продолжавшего свою бесконечную речь:

– Пойми, мой мальчик, никакое равенство между людьми невозможно, потому как мы не равны ни в росте, ни в опыте, ни даже в цвете глаз. Фокус в том, что не можешь знать, кто ты, пока ты не выяснил для себя – и только для себя самого, не для кого‑то ещё, потому что никто не будет ни страдать, ни наслаждаться вместо тебя, – что можешь, а чего ты не можешь. Всё, чему учу тебя я, – брать.Это естественно, потому что я – император, и моя функция – следить за равновесием в мире, для чего я просто обязан уметь брать, отбирать у одних и отдавать другим. Если ты хочешь научиться чему‑то ещё, ты должен найти другого учителя. Но я считаю, что только безжалостно отбирая у этого жестокого мира его богатства, ты можешь выяснить: кто же ты такой? Возможно, где‑то я грешу против Бога, но, только сопоставляя себя с ним, разрушающим и создающим, могу я мыслить себя и выполнять свою работу.

– Простите, мой повелитель, но я больше не знаю, что есть Гос – подь… Всемилостив ли он? Всеведущ ли? Что есть его всеблагость? Пребывает ли он в непрестанном удовольствии, не глядя на наши страдания? Всё, что я могу, – это служить вам… А думать о непостижимом у меня не осталось сил… – еле слышно проговорил Марко, по‑прежнему не подымаясь с колен и глядя в пол. – Прошу вас, отпустите меня.Четырнадцать.

Марко шёл, пошатываясь и мотая головой, как чумной, слегка подпинывая белёсые камушки, устилавшие пешеходную дорожку. Каменные кругляши крохотными ядрами врывались в полосы песка, сопровождавшие юношу повсюду, разбивали их на сложные узоры, песчинки словно бы пытались перегруппироваться, восстановить статус‑ кво, но Марко снова и снова разрушал их прихотливый орнамент, заставляя песок пританцовывать. Он боялся поднять взгляд на плотную толпу придворных, спешивших куда‑то по своим делам. Последнее видение всё никак не отпускало его, и Марку казалось, что его окружают сплошные двойники, чьи‑то таинственные слепки, призрачные копии настоящих людей. Лица превращались в маски, Марку хотелось заглянуть под край каждой из них, там, где из‑под маски выглядывал бы истинный лик всех этих существ, но он боялся обнаружить там даже не чужеродные человеческому разуму хари демонов, нет, он боялся увидеть за ними пустоту, ту страшную пустоту, что сродни пустоте штанины или рукава калеки, там, где у более счастливых людей есть рука или нога. Ему казалось, ударь он мечом любого из них, вместо алой крови из открывшейся раны хлынет тот же жухлый дым, что примерещился ему в видении с двойником императора.

«Я схожу с ума», – пробормотал Марко. А что, если в этой толпе прохожих попросту нет людей?А что, если настоящих людей всего двое‑ трое на каждую сотню прохожих, так деловито спешащих ему навстречу? Что, если весь Тайду состоит из призраков? Из поразительных сгустков тумана? Или из существ, не имеющих никакого сходства с людьми, за исключением внешнего облика, так искусно скопированного не то неизвестным небесным кукольником, не то самой природой?

– Ни хао, – раздался поблизости вежливый женский голос. Марко поднял голову, перед ним стояли две фрейлины, по виду – мать и дочь, их лица показались ему довольно знакомыми, но он никак не мог припомнить имён. Он механически изобразил на лице учтивость, слегка поклонился, снова ловя себя на идиотском желании увидеть, не отошёл ли край напудренной маски от настоящих, полнокровных женских лиц. Что‑то во взгляде Марка насмешило женщин, они слегка прыснули, прикрывая рот веером, и юноша залился краской. Он словно увидел себя со стороны, и очевидная глупость всех его сомнений бросилась в глаза, как винное пятно на светлом шёлковом халате. Марко попытался пошутить, но с налёту запутался в сложной катайской фразе, заставив фрейлин засмеяться в голос, ещё больше смутился и вдруг увидел в глазах молодой катаянки отблеск неподдельного, немного бесстыдного интереса, смешанного с привычным кокетством. Он смущённо пробормотал какой‑то банальный каламбур. Девушка бросила быстрый взгляд на мать и закрылась веером. Мать одобрительно кивнула, и этот молниеносный диалог взглядов, такой домашний, семейный, такой девичий, окончательно вернул Марка в обычное состояние. Он поклонился, давая понять, что разговор окончен, получил слегка высокопарное приглашение посетить вечернее представление, которое устраивали дщери высокопоставленных чиновников в честь разгара цветения сливы, подчёркнуто вежливо сослался на необходимость быть на службе, но выразил надежду, что выкроит хотя бы несколько минут для того, чтобы насладиться несомненно превосходными талантами юной дворцовой поросли, отметив про себя, что юная поросль уже достаточно сформировалась, чтобы взглядом пообещать мужчине отнюдь не невинные забавы и заставить его задуматься о том, что скрывается под слоями яркого шёлка, укрывавшего фарфоровую, ещё вчера детскую, но сегодня уже девичью кожу.

Фрейлины скрылись в людском потоке, оставив трепетать в воздухе слабую цветочную пелену. Марко встряхнул головой как вылезший из пруда селезень, потянул в себя нежный аромат драгоценных духов и пробормотал: «Форма, всюду лишь форма». Состояние дурноты, преследовавшее его с момента расставания с двойником императора, уже совершенно отпустило Марка, и он слабо засмеялся. Как легко мужчина покупается на простые сигналы – кокетливую полуулыбку, жест, набелённое лицо, плавное движение бёдер под натянутым шёлком, выглядывающим из‑под просторной верхней накидки! Как быстро сознание, только что полностью сосредоточенное на переживании внутреннего смущения, переориентируется на привычные раздражители! Марко вспомнил, как бывает, когда после обеда выпьешь вина, но недостаточно для того, чтобы опьянеть, и тогда тебя очень скоро настигает что‑то похожее на похмелье. «Мне нужно ещё», – пронеслась в голове мысль, след полуобморочного недосыпа, ставшего виной тому смешению реальностей, которое Марко испытал, пытаясь выявить призраков в толпе прохожих. Марку вдруг захотелось уснуть, но не обычным сном, а сном тумана.

Он подумал, что из‑за недавнего приключения упустил главную цель: двойник императора (так некстати и так ярко проявивший свою призрачную сущность) отвлёк Марка от того, зачем он, собственно, спешил из покоев Темура к центральным павильонам дворца, – от поисков украденных машин.Внезапно ему в голову пришла мысль, что найти их можно только одним способом: отдавшись во власть реальности сна, приманив их своим в идением, соединившись с машиной, по сути породившей их, вдохнувшей в них свою собственную магическую силу. Марко поискал глазами свободный паланкин, но, не найдя такового, бросился бегом, придерживая ножны, чтобы они не болтались на бедре безвольно, хлеща по ногам ни в чём неповинных прохожих. Словно внутренним взором он распознал невидимые нити, связывающие машины в единое подобие сети, где они были лишь узелками. Оставалось только ухватиться за них, как за нить Ариадны, выводящую за пределы лабиринта, чтобы достичь заветной цели. Марко буквально чувствовал, как может потянуть эту призрачную, не имеющую никакой плотности, почти неосязаемую паутинку, чтобы, как рыбарь, вытянуть из непрозрачной темноты свой улов.