Шаман-гора (СИ)

Идти предстояло не одни сутки. Проделать такой путь и здоровому человеку было бы в тягость, а что говорить о нас, с раненой на руках? Да и компания молодых девушек — это не самый лучший вариант для прогулок по дальневосточной тайге, где за каждым деревом может поджидать опасность в лице четвероногих и двуногих хищников. А заросли и буреломы такие, что можно с трудом делать по одному километру в час. Здесь уже не до любезностей, здесь идёт борьба за выживание. Кроме того, мы забрали те скудные запасы провизии, что нашлись в сумках у хунхузов.

Ну и, естественно, оружие. Без оружия нам кранты. И поэтому мы вооружились, что называется, до зубов.

Лично я вооружился двумя револьверами, своей берданкой и новеньким, 1860 года выпуска, винчестером. Уж каким образом он попал с далёкого континента к нам в таёжную глушь — одному Богу известно. Это американское чудо я изъял у мёртвого предводителя шайки. С таким оружием можно было смело ввязаться в бой с превосходящими силами противника. Магазин вместимостью в тринадцать патронов давал неоспоримое преимущество перед другими видами винтовок, хотя прицельность стрельбы оставляла желать лучшего. В этом смысле дальнобойная берданка была более предпочтительна. Я видел, как завистливо сверкнули глаза Степана, когда мы рассматривали этот трофей. Но, увы, винчестер был в единственном экземпляре.

Степан также вооружился двумя револьверами и двумя винтовками. Золото мы распределили пополам. Вручили по револьверу девушкам и отправились в путь. Степан — трофейная душа, если бы была возможность, не оставил бы на месте ни одной винтовки. Но, видя мой непреклонный взгляд, он с явным сожалением пнул по оставляемому оружию ногой и загнул трёхэтажный мат, вспоминая всю бесову родню до десятого колена.

— Ну, уж боеприпас я им дудки оставлю, — заявил он в конце высказывания.

Я махнул рукой и отвернулся в сторону.

Установив порядок движения, мы наконец-то тронулись. Впереди отряда следовал Степан, затем две девушки вели под руки Луизу, третья была на подмене, а завершал процессию ваш покорный слуга.

Поначалу мы пытались нести раненую на сооружённых носилках, но вскоре от этой затеи пришлось отказаться. Кусты и валёжины мешали нормальному движению отряда, а носильщики через сотню метров выбивались из сил. Новый способ передвижения был гораздо эффективнее, но при этом страдала Луиза.

Свежая рана начинала болеть и кровоточить. Приходилось давать ей обезболивающее — спирт.

— Да ты эвтак, подруженька, сопьёшься, — подначивала её Лушка. — Никакой мужик замуж не возьмёт. Ежели токмо какой завалящий.

У Луизы не было сил отвечать на подначки стервозной девки, но на помощь ей пришла сестра. Когда Лукерья в очередной раз попыталась пройтись насчёт бедной девушки, Катерина не выдержала:

— Ах ты, подстилка барская! Ты щё эвто девке покою не даёшь. Вот погоди, я тебе патлы-то пообщипаю. Будешь ходить как курица драная. Вот тады на тебя точно не один мужик не позарится.

Неугомонная Лушка хотела вступить в перепалку, но раздался грозный окрик Степана:

— Молчать! Кто вам давал дозволение на начало военных действиев? Михайло, ты там что-то говорил о порке нарушителев воинской дисциплины? Могёт быть, уже пора зачинать?

— А я в рекрутской повинности не состою и присягу царю-батюшке не давала, — попыталась протестовать Лукерья.

— Цыц, курица! Мы зараз все на службе и возмутителев спокойствия будем нещадно пороть, — отрезал Степан.

После этого заявления наступило относительное перемирие.

Не успели мы отойти от места боевых действий, как натолкнулись на привязанного нами к дереву хунхуза.

— Вот те на! — раздался возглас Степана. — А про пленного-то мы начисто забыли.

— Как он там, жив? — поинтересовался я.

— Нет, помер сердешный.

— Ну и чёрт с ним. Баба с возу, кобыле легче.

Но когда я проходил мимо мёртвого бандита, то по лишней дырке в его теле понял, что помер он совсем недавно. И не совсем сам. Видно, Степан подсуетился, чтобы девушек лишний раз не нервировать. Вообще-то это было верное решение. Тащить за собой раненого бандита не было никакого смысла, а оставлять его в живых — значит открыть перед вероятным противником все наши карты: когда мы здесь были, сколько нас, о том, что с нами раненая девушка и что в отряде только двое мужчин.

По большому счёту мы вели боевые действия в тылу противника. А суровый закон диверсантов и армейских разведчиков говорит о том, что все свидетели проникновения группы на вражескую территорию должны быть зачищены. Все, в том числе и мирное лояльное население. Мало ли кто и где трепанёт своим языком, а операция провалится. Погибнут люди. В общем, на войне как на войне.

Я не буду описывать все тяжести дальнейшего пути. Кто ходил по нашей тайге, меня поймёт, а кто не ходил, пусть поверит на слово — дорога была кошмарной. За первые сутки мы едва преодолели треть расстояния. На вконец измотанных девчонок было жалко смотреть. Хуже всех выглядела Луиза. Ей был необходим полный покой и постельный режим, а вместо этого она вынуждена была таскаться по тайге. Едва мы остановились на ночёвку, как девушки тут же попадали без сил. Мы со Степаном расстелили на земле палатку, затем по очереди переложили на неё девушек и закутали их одеялами. Но теперь, в отличие от вчерашней ночи, первым лёг спать я. Эта ночь прошла так же спокойно, как и предыдущая. Уже под утро я подошёл к спящей Луизе и присел на краешек палатки. Девушка тяжело дышала и еле слышно постанывала. Её лоб был покрыт мелкими бисеринками пота.

Я осторожно, пока никто не видит, приподнял край платья и внимательно осмотрел рану. Кожа вокруг повязки была покрасневшей и припухшей, но синюшного оттенка, указывающего на заражение, не было. Если бы ещё удалось размотать повязку да убедиться самому в состоянии дел, но где уж там. Гордая девчонка скорее умрёт, чем позволит до себя дотронуться. Вот если бы мы были наедине, тогда другое дело. Тогда б я нашёл убедительные доводы для осмотра раненого бойца. Повинуясь внезапному импульсу, я наклонился и поцеловал девушку в губы.

Наверное, я потерял чувство меры и слишком увлёкся, так как Луиза открыла глаза.

Боясь, что девушка спросонья испугается и поднимет шум, я отпрянул. Но по всей видимости, пугаться она не собиралась.

Вместо этого Луиза пристально поглядела в мои глаза и произнесла: — Ещё.

Повторять просьбу второй раз не пришлось. Что бы другое, то не в жизнь, а это дело-то мы завсегда, как говаривал один мой товарищ по стройотряду. Мы целовались с упоением смертников, берегущих каждое мгновение своей жизни. Наши тела жаждали прикосновений. А ещё мне было жалко до слёз, что это юное создание подвергается таким испытаниям. Мне хотелось взять её боль себе или хоть как-то облегчить эти муки, и Луиза прекрасно чувствовала моё состояние. Она шептала, что ей хорошо и что вообще, когда я рядом, ей значительно лучше. А затем неожиданно попросила: — Ты не дружи с Лушкой, ладно?

— Вот те, на! А с чего ты взяла, что я с ней дружу? И вообще, я с ней познакомился только два дня назад.

— Она нехорошая, испорченная. Я заметила, когда она на тебя смотрит, у неё глаза становятся масляными. А вам, парням, от девок только этого дела и надо.

— А ты-то откуда успела узнать, что парням от девок надо? Что, был опыт?

Хоть вопрос был задан и полушутя, но моё сердце почему-то сбилось с ритма и в ожидании ответа застучало в противоположном направлении.

— Ох, и дурной ты, Мишенька, как есть дурной. У меня сердце вещее. Я знала, что наши парни не про меня.

«Ну, блин, прямо Ассоль из «Алых парусов», — с облегчением подумал я, а на душе стало тепло и приятно. В сущности, нам для счастья не очень-то и много надо. А вслух я прочитал из известного стихотворения Пушкина:

— Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…

— Я тебя, Миша, не обманываю. Моё слово верное, — не отводя глаз, прошептала Луиза. — А то, что я пьяная говорила, я ведь для тебя говорила. Не боюсь я никого. И не стыдно мне вовсе.