Loving Longest 2 (СИ)

Гил-Галад и Гельмир ушли вслед за Майроном. Маэдрос остался; он обратился было к Тургону, но тот отмахнулся:

— Прости, я не могу сейчас разговаривать. Я должен остаться один. Знаешь, Нельо, я уже так много обвинял себя, так часто говорил себе «всё из-за меня», но… в таких словах всегда есть некая доля самолюбования: когда так берёшь на себя вину, одновременно стараешься и простить себя: ведь в такие минуты ты прекрасно понимаешь, что не может же быть всё из-за тебя? А вот когда понимаешь, что действительно всё из-за тебя… нет, Нельо, это невыносимо. Оставь меня сейчас. Пенлод, ты тоже.

— Но, может быть, это не потому… — начал Пенлод.

— Потому, — отрезал Тургон. — И ты тоже хорош, Пенлод. — Он раздражённо хлопнул дверью, выйдя из сада.

Маэдросу сейчас совсем не хотелось расспрашивать Пенлода о том, что они оба, Тургон и Пенлод, имели в виду. Ему было страшно и противно. Он с болезненным ужасом осознавал, что хотя гибель Финвэ и похищение Сильмариллов произошли так невыносимо давно, почти все они — и преступники, и жертвы, — живы до сих пор, и тот, на ком лежит вина за весь ужас, который пришлось пережить ему самому, может быть, и вправду где-то совсем рядом.

— Майтимо… — сказал Пенлод. — Ты меня прости… мне надо сказать тебе пару слов. Очень надо. И то, что я скажу, тебе совсем не понравится.

— Это обязательно? — спросил Майтимо — и тут же укорил себя за трусость. — Да… да, говори.

— Я ещё в прошлый раз хотел. Тем более раз об этом зашла речь. Давай отойдём от двери подальше. Майтимо, понимаешь… мы, я и Тургон, были в Ангбанде в мастерской Гортаура. Я видел корону Мелькора. И два Сильмарилла в ней. И я видел тот, что вставлен в Наугламир, пока Эльвинг не увезла его.

— И что? Я тоже их видел. Я видел венец Мелькора. В Ангбанде. На нём самом. — Майтимо невольно вздрогнул, вспомнив отчаяние, которое пережил тогда, попав в плен.

— Майтимо, я не знаю насчёт тех двух, но то, чем владел Тингол — подделка, — сказал Пенлод.

— Пенлод… — Майтимо отшатнулся, как будто в этом душистом саду внезапно наткнулся на труп. — Это… это глупость какая-то. Я же их видел. Все три. В его венце. Я же не могу ошибиться, Пенлод! Они были созданы у меня на глазах! Я знаю их лучше, чем родных братьев! Пенлод!.. Мелькор не мог сотворить их!

— Я не знаю, Майтимо, как это было сделано, — Пенлод покачал головой. — Может быть, он их разрезал с помощью Гортаура и сейчас существует уже не три Сильмарилла, а четыре, пять или шесть. Я тоже очень хорошо их помню, и я держал их в руках. Понимаешь, Майтимо, гнездо в венце Мелькора такой формы и размера, что Сильмарилл, созданный твоим отцом, туда просто не поместился бы. Создания Феанора были похожи на яйцо или каплю воды. То, что унёс из Ангбанда Берен Эрхамион, судя по месту, которое оно занимало в венце, было похоже на половину яйца, или, скорее, на неровно разрезанную напополам грушу. Да, внешне, спереди, они такие же. Но только спереди: сзади второй половины камня практически нет. Да, Майтимо, увы, это так: я попросил Идриль достать для меня камень из ожерелья, и я этот третий камень тщательно осмотрел. Теперь я могу с уверенностью сказать тебе, что этот камень — другой.

— Может быть, — выдохнул Майтимо, — Гортаур изменил их форму, когда вставлял в корону? Он сейчас говорил, что они казались ему мягкими — но… но я не понимаю, как такое могло быть. Оболочка всегда была твёрдой, как камень: мне кажется, отцу было очень трудно придать ей такую форму.

— Гортаур же майа, а не дитя Илуватара, — Пенлод пожал плечами. — Он воспринимает вещество не так, как мы. То, что для нас камень, для него может быть мягким, как наша плоть. Насчёт двух остальных я не знаю: чтобы увидеть, как они выглядят с обратной стороны, их нужно было бы вынуть из короны, а я этого сделать, конечно, не мог. Я не исключаю, что ему удалось как-то сжать или сдавить их: мне, честно говоря, те два камня вблизи показались более яркими, чем те, что я помню в руках Феанора. Но Майтимо, я тебя прошу об одном: прежде, чем предпринимать что-то ещё ради исполнения вашей Клятвы вернуть Сильмариллы, хотя бы убедись, что это не подделка.

— Не тебе судить об этом, Пенлод, — сказал Майтимо, слепо глядя в расстилавшуюся перед ним тьму, где он не различал уже ничего — ни стены, не деревьев, ни земли. — Ладно, прости. Хочешь, зайдём к нам: Маглор будет очень рад тебя видеть.

Вернувшись с Пенлодом наверх, Майтимо обнаружил, что все родственники собрались в гостиной второго этажа, выходившей на лестницу. Никто не осмелился прямо осудить Гил-Галада за этот обыск, но Маглор и Амрод были явно оскорблены тем, что их подозревают в чём-то подобном.

— Бедный Арголдо, — сказал Аракано. — Как мне его жалко. Сначала узнать, что отца больше нет, потом такое…

— Может быть, Гватрен лжёт? — сказал Гвайрен. — Я бы…

— Нет, Гвайрен, — вздохнула Финдуилас. — Это не ложь. Телеммайтэ действительно мёртв. Я могу это подтвердить — я его там видела. Мне жаль…

— Пенлод! Пенлод, ты! — воскликнул Маглор, бросаясь к нему.

— Ты вернулся из плена! — Аргон крепко обнял Пенолда. — Майтимо, а ты что-то не очень рад?

— Мы уже встречались раньше, — пояснил старший сын Феанора. — Я просто не хотел пока тебе говорить. Случая не было.

Майтимо сразу вспомнил свой разговор с Тургоном и Пенлодом и тот день, когда Аракано рассказал ему о том, как кто-то во время перехода через льды Хэлькараксэ погубил его, заставив обрушиться ледяную глыбу, на которой он стоял. Майтимо искоса поглядел на Луинэтти: ведь она тоже там была и она так явно намекнула ему, что ей что-то известно…

— Пенлод, а что это у тебя за книга? — поинтересовался Маглор.

— А, это словарь квенья, я взял его с собой из Ангбанда, — пояснил Пенлод. — Имени автора на ней нет.

Маглор стал жадно листать словарь.

— Как интересно! Пенлод, а у тебя есть первая часть? Здесь только с буквы ng. Какая необыкновенная книга! Майтимо, ты только посмотри!

Маглор протянул ему книгу.

Майтимо раскрыл её и прочёл:

«Vanda — клятва.

Клятву можно определить, во-первых, как обещание, которое должно быть выполнено вне зависимости от обстоятельств, во-вторых, как обещание, данное в присутствии свидетелей и (или) имеющее поручителей, то есть особ, которые должны проследить за его исполнением и в случае неисполнения силою вынудить давших клятву исполнить её (у некоторых племён аданов — ценою жизни).

Осмысленно ли данное понятие? Вопрос спорный, ибо обстоятельства могут измениться таким образом, что сделают клятву неисполнимой, как и поручители могут впоследствии найти дальнейшее исполнение клятвы бессмысленным или идущим вопреки их собственной чести.

Среди носителей языка квенья наиболее известной считается клятва, данная Феанором, сыном Финвэ и его детьми, вернуть принадлежавшие Феанору камни-Сильмариллы, отняв их у того, кто будет их „хранить, спрячет, как клад, возьмёт в руку, найдя, у себя оставит или же отбросит прочь“ и убив его.

Клятва Феанора служит прекрасным примером бессмысленности понятия vanda. Данная клятва, в том виде, в котором она известна нам, не предусматривает никаких исключений для приносивших её. Один из детей Феанора или же сам Феанор в случае, если бы в его руки попал Сильмарилл после принесения клятвы, должен рассматриваться, и как субъект (тот, кто обязуется исполнить), и как объект клятвы (тот, в отношении кого она должна быть исполнена), то есть, как: взявший его в руку, хранящий, прячущий. Последствия клятвы будут касаться его и в том случае, если он возьмёт Сильмарилл хотя бы на мгновение, а потом отбросит прочь или зароет в землю. Поскольку камней три, а приносивших клятву было восемь, то неизбежно окажется, что те трое, у кого они окажутся, будут объектами клятвы для остальных, и даже в том случае, если бы детей Феанора осталось двое, и у каждого оказалось бы по одному либо по два камня, то они были бы объектами клятвы друг для друга…»

— Не слишком полезная вещь, думаю, — сказал Майтимо, закрывая словарь осторожно, как будто бы он мог обжечь ему пальцы.