Loving Longest 2 (СИ)

И Гил-Галад неожиданно, очень тихо сказал:

— Тху, я почти час слушал бредни твоего посланника. Я хотел бы узнать от тебя самого, что именно тебе надо. Зайдём сюда, поговорим? — он указал на дверь в небольшую гостиную-приёмную, где стоял стол и несколько табуреток. — Арголдо, выйди, пожалуйста, наружу, постереги, чтобы нам никто не мешал. Кирдан, ты хочешь остаться?

— Да, — ответил тот. — Я тоже отвечаю за твою безопасность.

— Что мне нужно? Убийца Финвэ, — сказал Саурон, сняв и отряхнув расшитую шапочку с перьями. — И он нужен мне живым. Я практически уверен, что сейчас он здесь.

— Ты хочешь, чтобы его выдали тебе? — спросил Гил-Галад. — По какому праву? — Голос Гил-Галада, холодный, тихий и уверенный, странно звучал в устах столь юного эльфа.

— Я — властитель Средиземья, Гил-Галад. Ты этого не понимаешь? Кстати, кто тебе сказал, что я — это я? Маэдрос?

— Я слишком давно тебя знаю, — сказал Гил-Галад. — Когда Мелькора не было в Эндорэ, ты был нам неплохим соседом. Ты многому учил нас, и теперь я полагаю, что не всё из этого было дурно, как и не всё, что пришло из Амана, было хорошим.

Майрон, прищурившись, глянул на него и рассмеялся.

— О, это ты! Быстро же ты возвратился сюда, отец Финвэ. Мне было жаль, что мои волки разорвали тебя в ту зиму.

— Я тебе давно простил это, Майрон, — ответил Гил-Галад; нет, не Гил-Галад, — Тата, праотец нолдор. — Моего сына убили в Валиноре. Ещё раз: какое это имеет отношение к тебе?

— Если сейчас убийца находится здесь — а я уверен, что это так — то судить его я имею право. Ты, Нельяфинвэ, — обратился Саурон к Маэдросу, — сам говорил, что королём можно именовать только того, кто может удержать свои владения и, добавлю, того, кто может судить своих подданных и заставить их повиноваться законам. Финвэ родился здесь, в Эндоре, и я не думаю, что, перебравшись в Аман, он вышел из-под моей власти: Финвэ мой подданный. Как и его убийца, раз уж он оказался здесь. И ещё одно, Гил-Галад — или Тата, как тебе угодно: среди квенди, которые были жителями блаженного Амана, нашёлся кто-то, кто подвергал насилию юных эльфов, заставляя их делить с ним ложе; тому есть много свидетелей. Среди жертв оказался и мой друг Маэглин, который родился в Средиземье, и никогда не покидал его. Если даже этим преступником был не убийца Финвэ, насильника я всё равно найду и казню, раз Валар не сделали этого ещё в Амане.

— Не мне судить о деяниях Валар и майар, и я не хотел, чтобы мои дети и внуки вмешивались в их дела, — сказал Тата. — Суждений Валар мне не понять. Может быть, ты, Кирдан, знаешь их лучше, но я-то мало встречался с ними и никогда не покидал Средиземья. Мелькора Валар обманом завлекли в Аман, и потом гневались на то, что он обманом их покинул. Почетным гостем самого Манвэ должен был быть мой сын Финвэ в Амане, а когда он был убит, это не огорчило никого, кроме его осиротевших детей. Да и то сказать: видели мы гнев Феанора, когда ты, Майрон, скрестил с ним мечи среди снега и звёзд на равнине Ард-Гален. Моя супруга видела гнев Финголфина, который вызвал на поединок самого Мелькора, а моего внука Финарфина я не видел и не знаю: стало быть, любовь Валар для него выше любви к отцу. Видно, сильно жалеет и любит Манвэ Сулимо своего брата Мелькора, раз только труп моего внука дождался от него помощи.

— Манвэ у нас вообще интересный такой, — Майрон демонстративно то ли зевнул, то ли вздохнул. — Его брат убивает Деревья, которые дают свет в его владениях, убивает одного из трёх подвластных ему королей, крадёт драгоценности из дома этого короля и убегает с ними. При этом клятву отомстить за это даёт не он, а Феанор и Финголфин, преследует его брата не он, а Феанор и Финголфин, вызывает его брата на поединок тоже не он, а Финголфин. Я одного не понимаю: почему с его женой спит он, а не Финголфин.

— Как ты можешь так говорить! — воскликнул Маэдрос.

— Да ладно, — отмахнулся с усмешкой Кирдан, — пусть поговорит: до Манвэ это всё равно не дойдёт.

— Ты вот всё смеёшься над моей дружбой с этим истерлингом, Майтимо, — продолжал Саурон, — но этот человек — мой вассал и он давал мне клятву верности — хотя, конечно, он давал мне клятву, когда я был в своём собственном обличье. Если бы кто-то убил его и украл эти самые скальпы и черепа, которые висят у него на поясе, этот кто-то на следующий день висел бы в петле на воротах собственного дома, а эти скальпы я затолкал бы ему в глотку… Любезный, — обратился он к Гил-Галаду. — а тебя не волнует, что из-за мести Мелькору твои внуки стали братоубийцами? К тому же моего повелителя — как мы теперь знаем, ошибочно — сочли виновником гибели Финвэ, и он потерпел ущерб от Финголфина и Феанора. Кто ему это возместит?

— Не так я вижу, — возразил Тата. — Внук мой Феанор ради справедливой мести не пощадил своих невинных братьев и друзей, а Валар не хотели преследовать виновного. Скажи, Нельяфинвэ: обвиняли ли вообще Валар Мелькора в убийстве Финвэ? Называли ли они — не Феанор! — убийцей Финвэ именно Мелькора?

Маэдрос задумался.

— Нет, — вынужден был ответить он. — Нет, нет, при мне такого не было. Но… почему?

— Это значит, что-либо Валар не хотели исполнить свой долг дружбы и гостеприимства перед моим сыном Финвэ, отомстив за его смерть, — сказал отец Финвэ, — либо они прекрасно знали, что Мелькор невиновен. Если Мелькор и должен у кого просить возмещения, то у тех, кто обманул Феанора и не захотел раскрыть ему истину. Или у самого себя, раз он сам не захотел во всеуслышание объявить о своей невиновности.

— Но… — сказал Маэдрос, — но Мелькор… Моргот ведь похитил Сильмариллы, даже если не убивал Финвэ, и…

— Послушай… отец, — сказал Гил-Галад, снова становясь его юным и почтительным сыном, — сам я не ведаю, что собой представляют эти камни. Я видел один из них в руках Эльвинг, и… Я не знаю, имел ли Феанор право владеть и распоряжаться этим материалом, и может ли это вообще считаться кражей. Эта вещь была неприятна мне.

— Это потому, что ты не видел света Деревьев, Артанаро, — с сожалением заметил Маэдрос.

— Может быть. Но не знаю, хотел ли бы я жить при этом свете. Знаешь, что мне напомнило это сияние, Майрон? — Тот недоверчиво хмыкнул. — Надписи на плитах Иллуина. Ты мне их показывал когда-то…

Майрон пристально посмотрел на него; в голубых глазах «Лалайт» мелькнули алые искры.

— Я догадываюсь, кто написал это, но не знаю, как, и…

Вдруг на улице раздался отчаянный, сдавленный крик.

Гил-Галад вскочил, побледнел: он узнал этот голос и выбежал наружу. На мостике никого не было. Король побежал по обводившему башню от мостика балкону.

В самой дальней от моста его части лежал смятый плащ Арголдо, несколько обрывков ткани — и никого не было.

— Арголдо! — отчаянно закричал Гил-Галад. — Арголдо! Где ты?! Арголдо!

— Сынок, успокойся, — выдохнул Маэдрос. — Пожалуйста. Он, наверное, просто ушёл во дворец…

— Посмотри, — сказал Гил-Галад.

Несколько длинных пучков чёрных волос зацепились, вырвавшись, за каменные перила. Маэдрос наклонился, посветил: несмотря на ливень, в углублениях белого камня виднелись брызги крови.

Гил-Галад вгляделся во тьму за перилами. Маэдрос помнил, что подножье башни окружают острые, твёрдые скалы: если Арголдо действительно упал на гранитные зубья с такой высоты, значит, погиб.

— Давай спустимся вниз? — предложил Маэдрос.

— И что тут такое, а? — спросила Лалайт. За ней стояли Кирдан, а за ним — какой-то светловолосый, сонный эльф; Маэдрос вспомнил, что это помощник Кирдана — Гельмир, но не мог понять, откуда он взялся: вроде бы на первом этаже с ними был один Кирдан.

Гил-Галад молча показал на плащ и следы крови.

Лалайт выглянула за перила, прищурилась.

— Повезло, — сказала она, наконец. — Вот он. Сапог у него зацепился за что-то в стене.

— М-да, — Гельмир прищурился и тоже посмотрел вниз. — Зацепился.

Лалайт быстро вскочила на перила; её синяя юбка развевалась на ветру, поднимаясь вверх, как знамя.