Loving Longest 2 (СИ)

— Нет, нет, я должен отдать плащ Маэдросу, — ответил Гвайрен, потом обернулся, глянул на Воронвэ и снова сказал: — Нет, нет, мне пора!

Он побежал вниз; голова кружилась, он перескакивал через ступени, чудом не упав и не разбившись.

Гвайрен сам не понимал, почему у него так колотится сердце. Он чуть не врезался в Маэдроса и Натрона.

— Ты плащ забыл, — сказал он Маэдросу. — Холодно. — Гвайрен накинул плащ на плечи Маэдроса и даже позволил себе застегнуть ему брошь.

— Ну ладно, — сказал Натрон, — моё дело предупредить. Пойду, меня, наверно, Маэглин уже потерял.

— Я помню его, — заметил Аракано, глядя Натрону вслед, — но как-то смутно. Видел в Ангбанде. Он вроде надевал на меня платье. А ты, Гвайрен?

— Да, он искусно шьёт, — выдохнул Гвайрен. — Он авари.

— Что он тебе говорил, Нельо? — спросил Маэдроса Аракано.

— Ничего особенного, — сухо ответил Маэдрос. — В основном про различия между квенья и другими эльфийскими языками. Про разные слова.

Гвайрен с облегчением выдохнул.

— Я бы ему и в этом не верил, — сказал он. — И лаиквенди, и авари не любят чужих и часто им всего не рассказывают. Помнишь, Нельяфинвэ, у Финрода был такой друг, Эдрахиль? Он написал трактат о растениях Белерианда, основываясь на том, что они ему наговорили. Я посоветовал Финроду незаметно выбросить эту книгу: ведь они ему намеренно или не говорили всю правду, или сказали всё наоборот. Я очень удивился, когда увидел, что эта книжка в почёте у Пенголода…

— Нельо! — услышал Маэдрос незнакомый, дрожащий от плача женский голос. Он резко обернулся и увидел поодаль, у врат в королевский двор, женщину-эллет в сером платье — и… маленького Келегорма с длинными серебристыми волосами.

Маэдрос бросился к мальчику и прижал его к себе. Ростом тот, наверное, был уже почти с Маглора или с Куруфина, но до Келегорма ему надо было ещё подрасти: он выглядел хрупким и испуганным -совсем как Келегорм лет в четырнадцать-пятнадцать.

— Рингил, да? — спросил Маэдрос. — Так тебя зовут?

Подросток кивнул.

— Я твой дядя Майтимо. — Маэдрос прикусил губу; он чувствовал, что сейчас разревётся. — Пойдём к нам… и ты тоже, — обратился он к женщине.

В тот момент он не обратил внимания на её заплаканные глаза, на то, как она робко посматривает на него, словно всё время пытаясь что-то сказать.

Он повёл Рингила во дворец, потом по коридору и лестнице вверх, к мосту, соединявшему башню и королевский дворец.

На мосту он увидел Куруфина — точнее, Луинэтти. Она о чём-то взволнованно говорила с невысокой белокурой эльфийкой, одетой, как и все домочадцы Идриль, в синие одежды с золотым шитьём и алым сердцем на рукаве. Потом та всплеснула руками и бросилась Луинэтти на шею. Рингил вопросительно глянул на Маэдроса — он, видимо, никогда раньше не видел Куруфина, а вот сопровождавшая его женщина в сером платье пошатнулась и стала падать на руки Маэдросу. Тот испугался, что она может вывалиться с моста за перила.

— Что с тобой? — спросил он недоуменно.

— Там… там… там же…

— Кто? — спросил Маэдрос.

— Там же я… — Женщина с размаху, как тряпичная кукла, села на каменные плиты и уставилась на Луинэтти и её спутницу.

— Ты кто такая? — воскликнула Луинэтти.

— М-м-майтимо… — пискнула женщина в сером. — Майтимо, это не я… Это точно не я!

— Так «я» или «не я»? — Маэдрос беспомощно оглянулся вокруг. — И если «я», то где?

«Да что же это я говорю», — мелькнуло у него в голове.

— Это я, — твёрдо сказала Луинэтти. — То есть это моё тело. Вот мне интересно, кто в нём? Ты кто вообще такая?

— Нельо, это точно тэлерийка, которая учила меня жарить рыбу, — подтвердил Аргон. — Если Луинэтти говорит, что это её тело, то она права.

— Дядя Нельяфинвэ, — Рингил дёрнул его за рукав, — папа велел вам передать, что вот это дядя Куруфин. — И он показал пальцем на женщину в сером платье.

— Нет, это невозможно, — Маэдрос встал и с высоты своего роста осмотрел с ног до головы женщину, которая всё ещё сидела в нелепой позе. — Нет, ну хватит с меня! Что вырезано на раме твоей кровати под подушкой?

— П-папа… п-п-папа с яйцом. — Женщина стащила с головы платок и стала утирать им слёзы.

— Что?! — Потрясённый Маэдрос встал на колени и взял женщину за руку. — Курво, это действительно ты?!

— Это же не я, — опять сказала женщина, снова показывая на Куруфина-Луинэтти.

— Конечно, не ты, идиот, если это ты! — Луинэтти тоже наклонилась к ней. — Если это ты, то я твоя жена.

— Линет, — выдохнул Куруфин, — ты целовалась с какой-то женщиной… ты опять?!

— Это моя сестра. Она тут служит, — объяснила Луинэтти.

— Так я и поверил, — обиженно всплакнул Куруфин.

Майтимо увидел, как Куруфин и его жена — всё равно ведь это были они — бросились друг другу в объятия.

— Нельо, — сказал Аргон, — какое яйцо? Чего-то мы не знаем о дяде Феаноре…

— Когда Куруфинвэ подрос, папа для него сделал взрослую, большую кровать, и там было вырезано изображение того, как сажают на холме Деревья, — объяснил Майтимо, вытирая с лица пот — а может быть, и непрошеную слезинку. — Там был кто-то из Валар с семенем одного из Деревьев, что ли — а Курво, когда это увидел, сказал, что это, мол, папа с яйцом. Отца это вывело из себя, и он закрыл это место подушкой — даже не положил, а прибил туда подушку гвоздями. Я думаю, кроме меня, мамы и папы этого, может, вообще никто и не вспомнил бы.

— Да ладно, ну конечно… — ответила Луинэтти, краснея, на что-то, что Куруфин прошептал ей на ухо. Они казались абсолютно счастливыми.

Маэдрос обнял брата (в голове у него крутилась нелепая мысль: должна ли теперь Луинэтти ревновать к нему своего мужа, если Куруфин теперь женщина?).

— Как это случилось? — спросил он.

— Очень просто, Майтимо, — вздохнул Куруфин. — Мой дух не хотел уходить в Чертоги: я хотел только одного -найти жену и быть рядом с ней. И в результате, когда… в общем, благодаря Гортауру, я попал в её тело.

— А где Келегорм? — тихо сказал Маэдрос, оглянувшись на мальчика. — И прости меня… мать этого ребёнка… где она?

— Он тоже решил покинуть Ангбанд вместе с матерью Рингила, но не посмел явиться сюда, — объяснил Куруфин. — Надеюсь, с ним всё в порядке…

Ангбанд, месяц назад

— Тьелко, скажи мне, ну почему? Почему? — Куруфин стал трясти Келегорма за плечи. — Мне сказали, что ты по доброй воле стал служить Мелькору. Ты же его ненавидишь — за отца и вообще за всё.

— Да вы что, сговорились все?! Какое тебе дело? Не буду я тебе ничего рассказывать. И вообще… ты меня сочтёшь полным идиотом, особенно сейчас, — ответил Келегорм. — Да, я его ненавижу, и всегда ненавидел, а больше всего за Науро.

— Неужели? — спросил Куруфин.

— Да, представь себе! — заорал Келегорм. Он ударил рукой по синей каменной плите, служившей столом, с такой силой, что она перевернулась и рухнула на пол со своих каменных опор. Бумаги и перья разлетелись по полу пещеры. — Мелькору было за что ненавидеть папу, Валар, даже, наверно, дедушку — но мою собаку-то за что?! У меня было две собаки. У меня было две собаки! — воскликнул он, словно бы обращаясь к кому-то. — Хуан уже с тех пор был сам не свой, когда Мелькор убил его брата. Почему я тогда взял на охоту только его?! Почему?!

Куруфин тихо хмыкнул. Отношение Келегорма к животным было за пределами его понимания.

— Подумать боюсь, кем меня считают братья, — тихо сказал Келегорм. — Я тут по дороге видел Майтимо, но я не знаю… — продолжил Келегорм.

— Ну, судя по тому, что при мне говорили Майрон и Гватрен, сейчас наши братья хотя бы не думают, что ты убил дедушку, — фыркнул Куруфин.

— В смысле? Дедушку Финвэ?! Ты о чём? — Келегорм ошарашенно уставился на Куруфина.

— Помнишь заржавевший нож, который мы нашли в Форменосе, а я сделал из него для тебя кинжальчик? Этим ножом ранили дедушку, пока он завтракал.

— Курво, что за бред?! Мелькор же разбил ему голову…