В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Глаза предупреждающе блеснули, Саске замолчал, опуская свой охладевший взгляд в пол. Изуна пренебрежительно усмехнулся, тихо и почему-то неприятно и сухо.

— Так-так, иметь дело со вспыльчивым и уязвимым на подобного рода слова мальчишкой, чем не разнообразие для меня, прожившего в дыре всю жизнь — кажется, я не переврал твои слова? Конечно, думаю родословные твоей и моей семьи вряд ли пересекутся, если только не у далеких прабабушек наших прадедушек. Ты кипятишься, не желая действовать холодным разумом, это большой минус, это тебя погубит. Начнем с того, что я не постесняюсь сказать, что вы мне нравитесь. И Итачи, и ты. Вы мне оба напоминаете одного человека. Далее, ты опрометчиво сказал, что я не шиноби. Но когда-то, лет так шестьдесят назад — да, я на самом деле очень стар, однако природа, наверное, подарила мне вечную молодость, — когда-то ты в своем возрасте десятилетнему мне в подметки не годился бы. Да и брат твой тогда бы не выглядел так внушительно, сейчас одни слабаки. На их фоне все лучшее кажется наилучшим, поэтому и выглядит так плачевно для тех, кто понимает это. Вас называют мастерами, слава же о моих современниках доходила не только до других великих деревень и стран. Я и сейчас достаточно силен, чтобы поставить и тебя, и твоего брата при надобности на место. Не советую нарываться, Саске, и говорить то, о чем не знаешь — это выглядит глупо. В итоге, ты обвинил меня в том, что у меня нет брата, и я не понимаю, что это. Что ж, не беги вперед телеги, из-за незнания ты то и дело совершаешь ошибки. Ты обвиняешь меня в том, что я ничего не понимаю, но что ты, мальчик, как и твой мальчик-брат, можете знать о жизни, которую я прошел и знаю лучше, чем ваш отец. Я хочу кое-что тебе растолковать насчет твоих представлений и твоего брата, поэтому послушай меня внимательно, хотя бы из уважения в разнице опыта и возраста.

Когда-то я и мой старший брат — у меня был старший брат, и не один, — Мадара, были гордостью Конохи и клана Учиха. Мы единственные в нашей большой семье были настолько сильны, амбициозны, целеустремленны, особенно Мадара, которого ты мне так напоминаешь. Я был самым младшим братом, в чем-то помощником, вечным соперником, врагом и другом, мне было десять, а по силе я уже превосходил и тебя, и Итачи. Силы же Мадары никто никогда не познает, это был уникальный в Конохе человек за всю ее жалкую и темную историю, ты же знаешь, что неблагодарный Скрытый Лист основывался на нашей крови, крови Учиха? Наши с братом отношения, конечно, были не такие, как у вас. Мы уважали друг друга, заботились, дрались как все мальчишки, изо всех сил колотили друг друга до серьезных ранений. О наших способностях ходили слухи и толки, но люди… Люди, Саске, они были и оставались жалкими и неблагодарными людьми во все времена, лишь завидовали и боялись, запомни это. Мы были обычными братьями, чаще всего, признаюсь, неудержимыми соперниками, но, если это надо было, все делали вместе, как один. Мы хоть и слыли в семье недолюбливающими друг друга, были всегда ближе, чем даже вы сейчас с Итачи.

Это случилось во время пожара в квартале Учиха. Наша мать была больна, с каждым годом она все больше теряла рассудок, и когда девушка, ходившая за ней, оставила в ее комнате свечу, при очередном припадке мать случайно задела ее, и огонь быстро охватил весь дом. Отец сгорел заживо, мои немногочисленные старшие братья, выжившие в последней войне, — тоже, как и наша родительница, я же спал. Была ночь. Я помню, как сквозь сон почувствовал запах дыма, как мне трудно было дышать из-за жара и смога. Я, кажется, вовсе не испугался и пытался ползти, но передо мной уже все полыхало, я начал задыхаться, но выполз из почти рухнувшего дома; брат выбрался раньше и был в лучшем состоянии, чем полуживой я. Я был на грани потери сознания, но мне вдохнули через рот воздух. Мадара пытался привести меня в чувство, хотя я в этом не так уж и нуждался, но в его глазах я был мертвецом. Люди, вышедшие из домов и забившие тревогу, погасили огонь.

Нашей семьи не стало. Остались только я и Мадара. Ты счастливый, если не знаешь, что это. У нас с братом были только мы с братом. Я еще был мал и не все понимал, Мадара же еще с большим остервенением заботился обо мне, оберегал. Я был единственным, кто остался в этой жизни у него.

Наш покойный отец был главой Учиха, однако Мадара был еще в глазах людей неспособным управлять кланом. Человек, который временно взял на себя эти обязательства, был жалок. Он заключил союз с Сенджу, с нашими врагами, которые уничтожили почти всех моих братьев, он подвергал Учиха опасности. Мадара убил его. Он раз и навсегда показал, кто главный в клане; его боялись, увы, и ненавидели. С приходом к власти он принес угрозу новой войны, расторгнув договор о мире с Хаширамой.

Мадара слишком заботился обо мне, слишком любил меня. Мне не известно, что это было, но ничего такого, выходящего из рамок, я не видел. Однако люди, ненавидевшие нас, преувеличивали все в своих глазах. Учиха, обвинив нас с братом в тайной связи и корысти, предали нас, совершив переворот. Они встали на сторону Сенджу, которые хотели их уничтожить, отдали нас им на растерзание, рассказали о том, что мы хотели власти над Скрытом Листом и якобы пали до запрещенного Хаширамой кровосмешения. Учиха отвернулись от Мадары. Мы были преступниками в глазах Конохи. На любое обвинение мы молчали. Нас осудили, но из-за заслуг на благо деревни, по доброте Хаширамы нас отпустили без гроша, без оружия, нас, двух мальчиков-сирот, десяти и семнадцати лет.

Мир жесток, Саске, и ты, видевший кровь только на миссиях, где убивал — кого? «нехороших» людей? пусть так, но настоящий мир ты еще совсем не знаешь. То, что ты столкнулся с таким, как Шимура Данзо, лишь малое из того, что увидел я. Способности шиноби, увы, годны лишь для жизни шиноби, здесь они ничто, это было главным ударом, который я тогда осознал и пережил. Мы чувствовали себя беспомощными птенцами, иногда воровали; когда нас раскрывали, это случалось редко, мы быстро убегали, единственная польза от наших умений. Нас даже не взяли в наемники. Потом был опустошающий голод из-за войны, и воровать стало уже нечего и трудно. Мы жили в полуразрушенном доме, часть которого уцелела от старинного пожара. Это было здесь, в Тандзаку. Я до сих пор ненавижу этот город. Мне все еще было десять, я начал постоянно болеть из-за эпидемий, распространяющихся со смрадом умерших от голода трупов, мы с братом вечно ругались, отдалялись, почти ненавидели, но выживали, Саске, потому что мы были семьей, несмотря ни на какие трения между нами. Дошло до того, что Мадара, лишь бы прокормиться, убивал людей, грабил их дома, ведь и нам надо было есть, я почти умирал от эпидемий, а Мадара был жесток, я многого не знаю о нем. У нас были за счет этого какие-то деньги, я вовсе не кривил как ты губы, когда Мадара уходил их добывать, потому что он делал это и для меня, а не только для себя, и мне было хоть и тяжело, но приятно думать об этом. Знакомое эгоистичное злорадное чувство, да, признайся в этом, тебе же нравится думать в глубине души, что кто-то способен пострадать ради тебя?

Потом Мадара заболел. Из-за болезни, как следствие осложнения, у него начала прогрессировать слепота. Он уже не мог убивать и грабить. Я не знал, чем помочь, и чувствовал себя паршиво. А потом наступила та ночь, когда у Мадары началась сумасшедшая горячка, и он в бреду пытался поймать меня и требовал, чтобы я вырвал свои глаза и отдал ему их. Я испугался, да что там, струсил как последний мерзавец и ушел, оставив Мадару одного в полусгнившем доме. Когда я понял, что сделал, вернулся, но нашел брата мертвым.

Я ничего в этой жизни не смог сделать для своего брата, учитывая, что он делал для меня. Чувство беспомощности до сих пор преследует меня, как я ни бегу от него. Ты хочешь сбежать, поддаться на провокацию Конохи. А легче ли Итачи без его младшего брата? Может, он и рад бы отделаться от тебя, обезопасить вдали от проблем, но почему-то не может это сделать? Он выбрал тебя, потому что, думаешь, ты так хорош в силе тела и духа? Скорее, потому что он только от тебя может ожидать человеческую поддержку. Ты действительно хочешь помочь, я удивлен, в тебе есть то, чего так и не хватило мне: горячего желания выйти в жизнь, как я сделал потом из-за силы пережитого удара и горя. Мне очень не хочется думать о том, что Итачи ошибся в своем выборе и в своей прозорливости. Я его вовсе не защищаю и оправдываю не потому, что он делает то же, что и мой брат когда-то, а потому, что я понимаю его мотив и не оправдываю — мне плевать на вас, — а лишь объясняю тебе и пытаюсь показать правильный путь. Пойми, Саске, ревность и есть ревность, но к брату ее быть не должно. Что бы ни случилось и какие бы отношения у вас ни были, в первую очередь вы не любовники, а просто братья, старший и младший, одна кровь, семья, и вы не созданы для ревности друг к другу. Ты забываешь об этом, позволяя чувствам, связывающим только чужих друг другу людей, взять верх над разумом. Вы лишь братья в любом случае, позволяющие себе немного больше, чем остальные. Помни об этом. Твое дело быть братом и по мере возможности помогать. Если бы Итачи отказался от того, что вынужден делать, вы бы были казнены или тебя бы убили. Ты, конечно, можешь идти, я тебя не держу, наоборот, Скрытому Листу выгодно, чтобы ты наконец отцепился от брата, потому что он им еще нужен как шиноби. Конечно, — Изуна пожал плечами, вставая с татами и выпрямляясь в полный рост, — твое дело. Я лишь сказал, чем это может кончиться; можешь знать одно: если ты уйдешь вот так, больше не увидишь Итачи ни живым, ни мертвым. А, впрочем, кто я тебе такой, чтобы что-то говорить? Да, так ты вроде сказал? Твоя жизнь, выбирай ты. Путь свободен. Хочешь работать? По договору между Конохой и мной это запрещено, но Коноха мне не указ, они — ничто, я иду навстречу тебе. Так что, желаешь работать, прошу. И последнее, что я тебе скажу. Твой брат, хоть и заботится о тебе, — Изуна усмехнулся, — просто глупец. Так и знай это. Сегодня мы кое-что обсуждали, нечто любопытное, тебе запрещено знать об этом под страхом смерти, поэтому Итачи молчит, боится, что если об этом узнает наш неизвестный шпион, тебя просто уберут. Тогда скажу я, чтобы ты знал, что тебе ненавидеть: Скрытый Лист желает, чтобы ты отказался от брата, возненавидел его, тогда Итачи пообещали и тебе, и ему свободу, а я лишь должен подыгрывать. Твой брат вынужден тебе лгать, мы все — плясать под дудку Конохи, думаю, ты понимаешь сам, что Итачи еще не мертв как шиноби, и как еще не до конца сломанной вещью им можно воспользоваться, а вот ты мешаешь этому, но и убить тебя неудобно. Жаль, что ты не знаешь боли Итачи. Он сейчас сидит в соседней комнате наедине с собой и своими невеселыми мыслями, разумеется, он никогда не будет заниматься тем, о чем ты думал, над тобой просто жестоко пошутили, глупый мальчик. Можешь уйти теперь, поддаться Листу, раз не умеешь бороться; ты показывал свои эмоции так неосторожно, ими ничего не стоит сыграть, учитывая, как ты можешь ревновать: я специально устроил все это, чтобы ты наконец понял, насколько уязвим сам и насколько уязвимым делаешь брата. Я к тому, чтобы ты знал, что тебе ненавидеть, и взращивал свою ненависть как любимое дитя, Учиха Саске, — Изуна на прощание в этот раз не улыбнулся, как это делал обычно. Его чересчур серьезное и хладнокровное лицо окончательно скинуло с себя прежнюю маску гостеприимного хозяина, и предстал настоящий лик человека из клана Учиха: надменный и самоуверенный взгляд, твердая уверенность в себе, своих словах и силах, амбициозность, до сих пор не угасшие силы шиноби. Изуна последний раз кинул на Саске снисходительно-требовательный взгляд и удалился, с грохотом захлопывая седзи.