Портреты Пером (СИ)

Заку тоже достаётся масло, но Мэтт льёт его только на пальцы. Потом калит щипцы и вцепляется ими в ухо Закери. Тянет вверх.

– А я подёргаю тебя за уши, вдруг вырастешь поскорей. Как в день рождения!

Зак держится секунд шесть, потом начинает орать. Не героически, не так, как, может, воображал себе.

Орёт и рвётся в ремнях.

Арсению кажется, он слышит хруст, с каким щипцы продавливают хрящ.

Рядом щёлкает затвор: Джек таки опомнился.

Клещи разжимаются. Зак дышит, широко раскрыв рот, как собака.

– А вообще, – Мэтт переходит на другую сторону кресла, пока бледный как полотно мальчишка провожает его полным ужаса взглядом, – вы стали быстро друг за друга вступаться. Смущают вопли? Ну так я отключу вам ненадолго прослушку, да. Отдохните и подумайте о своих жизнях. Полтора часа из трёх уже прошли.

Он вцепляется клещами во второе ухо Зака, свободную руку тянет в карман. Вопль обрывается на середине.

Теперь в динамике только хриплое дыхание Стабле. Оно заполняет комнату. Рядом. Близко. Маньяк дышит в ухо, в шею.

Не выдерживает Оливия, кричит, чтобы Стабле не смел трогать ребёнка и через три минуты, едва не падая, отправляется в комнату.

Сама мать, – догадывается Арсений. Где-то там, на воле, у неё остались дети. Вот почему она возилась тогда с Майклом и Энн, они ей тоже казались потерянными ребятишками… А теперь Зак.

Зака Рой вытаскивает из комнаты, он отворачивается и закрывается рукой. Потому что ревёт и боится, что слёзы увидят.

Джек фотографировать не стал. Арсений знал, что снял бы на его месте.

Оливии достаются ток и раскалённое железо. На сладкое Мэтт заставляет её раскрыть рот и высунуть язык, в который вгоняет толстенную прокалённую иголку.

У стекла остаются только Перо, Джек, Рой, Натали и Кукловод.

– Ха, да я пирсинг себе на живую… делала. Отпусти Олли, о’кей? А то я зевать щас начну. Развлеки девушку. – Нэт трясёт, голос срывается, но она прямо смотрит на Стабле. Пальцы сжаты в кулаки.

– Что, маньячина, слабо себе носовой хрящ толстенной иголкой проткнуть, э? Напугал – иголкой! Хоть бы что оригинальное придумал, сучара, не? Не получается? Давай, докажи что… у тебя фантазия есть… недоношенный уёбок.

Последнее она шипит с ненавистью.

Рой ляпает «дура» и зачем-то громко начинает оправдываться, что это вроде как зря она Стабле злит, хотя понятно, на что он надеялся. Что за Оливию никто заступаться не станет. И всем также на это плевать.

Арсений быстро набрасывает фигуру карандашом. Простым рисунком тут не отделаешься.

– Тошнит, блин… Арсень, ты не человек. Рисовать... когда людей пытают...

Джек прижимается лбом к стеклу.

Я не человек.

Нэт действительно зря злила макаку. Он полосовал её ножом (куда дотягивался), калил железяку, потом втыкал иголки и в финале зашивал толстенной иглой разрезанную кожу.

Рой упрямо топтался и сопел, но не выдержал на пятой минуте.

Арсений начал штриховку.

Подпольщику достались по полной программе. Кто знает, за что Стабле его так возненавидел, но начал он с раскалённой железяки, переключился на обливание маслом пальцев, повторил все процедуры, какие проделал с Нэт, оставил на щеке Роя длинную дорожку стежков.

Вгонял в него щелчками английские булавки, окрестив это «бесплатной и щедрой оздоровительной процедурой». Потом начал бить по иголкам молотком.

На рисунке появились основные пласты штриховки: свет-тень, падающая тень. Клоки травы и веток. Главное, успеть передать реалистично объём. Иначе сложно поверить.

На шестой минуте Стабле принялся щипцами выдирать своей жертве ногти. Сначала подцеплял, проталкивая дальше под ноготь, потом дёргал вбок, отдирая.

Подпольщик, согнувшись, упирался лбом в стол. Динамик доносил слабые помехи воплей, которые улавливал микрофончик надетой на Стабле гарнитуры. Всё перебивалось пыхтением макаки.

– Джек, я знаю, о чём ты думаешь. – Тихое сзади. – Не надо.

Арсений обернулся. Джим разобрался с болящими – сделал для них, что мог, наверное, и теперь неслышной тенью подошёл сзади к младшему.

Джек смотрел, как Рою отдирают третий ноготь.

– Мартышка его прикончит. – Джек обернулся к брату. Он ещё сомневался. – Щас током бить начнёт. Как, вот просто скажи, стоять здесь продолжать, а?

– Он за тобой пойдёт, – Арсений снял рисунок со стекла. – Через две минуты.

Джек посмотрел на старшего как-то странно и поднял руку.

– Стабле, я его выкупаю.

– Малыш Джек заговорил?

Маньяк отложил щипцы на стол.

– Как раз для следующего я припас кое-что интересное, да. Ты вовремя!

Рой привязать Джека смог кое-как. Измазал его кровью.

До двери дошёл сам, а у порога рухнул.

Кукловод втащил его внутрь.

Дверь заблокировалась.

Арсений, продолжая рисовать (штрих нельзя убыстрять, только не торопиться и не испортить работу), в коротких отрывах от листа смотрел, как Стабле подходит к Джеку. Тот закрывает глаза. Обезьян переворачивает часы и тут же хватается за два крайних пальца.

Ломает, кажется.

– Две минуты Джека, – Арсению чудится тихий звук среди стонов, шороха динамика и шуршания. Во внезапной догадке он запускает руку в карман. – Две твоих минуты. А после я пойду за тобой. Через четырнадцать минут мы получим противоядие.

– Ты можешь не выжить.

– Стабле не ставит своей целью нас убивать. То, что он делает, больно, но не смертельно. Там вообще ни одного серьёзного орудия для пыток нет. Да и две минуты эти. Цель – запугать нас.

Арсений делает ещё пару серий коротких штриховок, углубляя тени. Оглядывает Джима. Любимый профиль, красивые, чуткие пальцы, теперь касающиеся стекла. Почти неизраненные, без шрамов. Рука в кармане сжимается на прохладной металлической поверхности. Теперь он уверен.

– Последнего может и убить, – Кукловод. – Да и десять минут ты можешь не выдержать.

– Арсений, я хочу стать последним, – твёрдо говорит Джим. – Выдержи две минуты за младшего, я тебя заменю.

– Одобряю, – Кукловод тыкает в сторону Джима пальцем. – Ты, Файрвуд, само благоразумие.

Арсений качает головой. Сворачивает рисунок и засовывает в карман. Во время пытки Джима будет не до этого.

– И вы оба знаете, что я так не сделаю.

Когда дверь открывается, Перо идёт вместе с Джимом отвязывать Джека. Он плох. Белый, мокрый, трясётся. Отвязав, крыса приходится навалить на стол.

Арсений сам привязывает Джима.

– Две минуты, – наклонившись к его уху. – Считай про себя. Два раза по шестьдесят секунд и всё закончится.

Затем подхватывает под руки Джека, выводя из комнаты. За ними пищит замок.

Джеку досталось и током, и ножами, и кипящим маслом. Ожоги, кровь, разрезы. Оторвана парочка ногтей, сломаны три пальца. Мизинец ещё и торчит как-то вбок, Мэтт выворачивал кость и бил по ней молотком. Не сильно. Но что такое «не сильно», когда что-то смещает переломанную кость?

Арсений помогает ему сесть, даёт воды и нашаривает в сумке тряпку. Обтирает пот с лица. Промокает кровь с пальцев и предплечий. Большего всё равно не сделать. Даже перевязать нечем, бинтов в сумке нет. А рядом ещё кучка валяющихся, трясущихся и стонущих тел, оставшихся без присмотра.

Перо уходит к стеклу.

Это он должен видеть.

Иногда даже хорошо быть эмпатом.

– Для тебя, Файрвуд, раз уж вылез из норки, я приготовил нечто особенное, – шипит Стабле. Вытягивает из кармана чёрную ленточку. Такие Трикстер заставляет искать в доме в ночь смерти Исами.

Ленточка плавно закидывается на шею Джима. Пальцы Обезьяны, длинные и неправдоподобно тонкие, ласково держат концы ленты, завязывают узел. Тянут его ближе к горлу.

– Помнишь ошейник? Помнишь?

Джим с ужасом вжимается в спинку стула.

Часы Мэтт не переворачивает. Ведь лента на шее со стороны не считается за пытку.

Плавное завязывание – на резкий рывок, и узел затягивается Джиму под горло.

Он подаётся спиной назад, чуть запрокидывает голову. Дыхание сбивается сразу же.