Портреты Пером (СИ)

– Ага. Он нам его живым возвращать не планирует.

– Джим, у тебя что, идущие часы? – негромко спрашивает из темноты Джек.

– Э... – Джим замедленно поднимает к глазам запястье. В комнате будто тише становится, и да – тикают. Двигается секундная стрелка.

В динамиках рвано вдыхает воздух Арсений, прощаясь с очередным ногтем.

– Да... – Так же замедленно соглашается Джим. – Идут часы. Точно.

– Значит, угрозы уже нет. Дом снял кокон. – Джек переползает ближе к стеклу. – Должна быть лазейка. Почему-то же он вернул нам время! Может, статистика Энди?! Добро там, всепрощение... Может, сработает?

За стеклом Мэтт выпускает щипцы. Ухмыляется противно, гладит неповреждённые указательный и средний.

– Ну, хочешь ещё огрызаться?

– Пожалуй… нет. – Арсений наклонился вперёд. Лоб почти касается стола. Лица не видно из-за грязных волос. – Теперь я хочу перейти от слов к действиям… знаешь ли. Выебать тебя шваброй, обёрнутой наждачкой… к примеру… или заставить вылизывать плохо ошкуренную доску. Как… тебе, родной? Или, может… в стринги тебя и в морозильную камеру? Градусов так… на минус двадцать… И с одной спичкой. Андерсена любишь? Девочка… млять… со спичками…

Он хрипло смеётся-лает. Окровавленные пальцы трясутся.

– Кажется, ему не хочется жить, – нервно смеётся Рой из своего угла.

Рука Мэтта дрогнула на пальцах Пера, а потом резким движением – ломает средний. Арсений, молодец, зубы уже не стискивает, а орёт. Зато орёт коротко, громко и от души.

Держись

Не переживёшь Мэтта я тебя с того света вытащу

Опять

Хихикает Лайза. Она свертела из окровавленных тряпок-бинтов подобие куклы и теперь баюкает её на коленях. Она не здесь.

Стоять всё тяжелее. Руки медленно наливаются горячей болью, чтобы было легче, их приходится держать кистями вверх, а о стекло опираться локтями.

Хорошо Кукловоду, он первый вызвался.

Арсений сначала долго пытается отдышаться, затем поднимает голову. Веки прикрыты.

Молчи

Но он, конечно, не молчит.

– Я могу тебя нарисовать… знаешь. Мартышка в балетной пачке. Парадный автопортрет. Повесишь над письменным столом, будешь любоваться…

Мэтт, трясясь, то ли от ярости, то ли просто сам по себе, с силой дёргает вверх второй палец.

На этот раз Арсений орёт дольше и громче. Стабле придавливает его кисть к столу и давит рукоятью молотка на край пальца, лишённого ногтя. В кровавую дыру на месте ногтевой пластины.

– Ты у меня поговори, поговори, – голос, претендующий на ласковость, срывается и дрожит. – Давай. Я слушаю.

Он убрал рукоять и Арсений замолчал. Теперь он не шевелился. Динамик доносил хриплое дыхание. Его и Мэтта.

Обезьяна, удерживая рукоять окровавленного молотка, встал сбоку, так, чтобы не загораживать вид. Из кармана вынул длинный гвоздь.

– Расслабься, Пёрышко. Больше ты уже никогда и никого не нарисуешь.

Арсений всё-таки поднял голову. Он точно боялся боли.

– Обоссусь ведь, а, – всё-таки сказал, хрипло. – Испорчу… всю трагическую высоту момента.

Мэтт, ухмыльнувшись, приставил остриё к его правой кисти и коротко замахнулся молотком.

Он ударил три раза, затем, не дав опомниться (а ведь мог бы растянуть, мог!) вытащил ещё один гвоздь.

Этот вбил в левую и глубже, по самую шляпку.

Когда Арсений перестал орать и извиваться, отложил молоток.

– За свои и за чужие грехи, Пёрышко, – просвистел Стабле каким-то не своим голосом. Приподнял пальцами подбородок Арсения. Хотел сунуть большой ему в рот, но вспомнил про зубы, видимо. – Ты последний. На тебе одиннадцать неслучившихся смертей, да. Ты должен умереть одиннадцать раз, представь, как легко ты отделаешься? Всего одной.

Мэтт дрожал весь, с головы до ног. Чем-то это походило на неприкрытую похоть, но жаждал он чужих страданий и боли.

Арсений вряд ли его слышал. Он дышал, раскрыв рот, глаза были зажмурены, на щеках блестели дорожки от слёз.

– Посмотри на меня, Пёрышко, – прошуршало в динамике совсем уж тихо. Мэтт склонился к его лицу. – Давай.

Джим едва дышит, наблюдая. Мысленно разрывается криком, упрашивая Арсения молчать. Да, у Пера шило в заднице и язык без костей, но капля, хоть капля благоразумия должна быть.

Арсений сомкнул губы и сморщился. Секунд десять казалось, что его сейчас вырвет, но он, слегка откинувшись назад, плюнул Стабле в морду.

Кровью. Видимо, прикусил губу и набирал во рту, пока Обезьян ждал реакции.

– Конец ему, – прошептал сзади Рой.

– Кажется, Перо собирается умереть по-геройски, – бросает Кукловод.

Да, это точно поступок Пера, а не Художника.

Не дури, Художник тебя не стал бы вытаскивать

Джим не заметил, как сползлись к стеклу все, кроме Нортона, лежащего в отключке, и Лайзы.

– It can cut you like a knife, if the gift becomes the fire,

On a wire between will and what will be… – доносился её тихий голос из угла.

И в звеняще-пыхтящей тишине – скрип динамиков. Мэтт дёргается, похоже, не его работа, а оттуда – торопливые постукивания, будто проверка связи.

– Это… – дрожащий голос. Женский. – Это Алиса. Я… я…

Всхлип.

Мэтт отступает на шаг.

Смотрит он на дверь – Джим помнит, там есть лампочка-индикатор. Секунда – он поворачивается спиной и вприпрыжку устремляется ко второй двери.

Первым в комнату кидается Райан, за ним, отстав на долю секунды – Кукловод.

Они успевают добежать до второй, но Форс, дёрнув её пару раз, чертыхается.

– Жрин, жверь отшклишить мое-ешь? – спрашивает невнятно, глядя вверх, на невидимую отсюда камеру.

– Тут шпингалет, я не могу, – она тоненько взвизгивает. – Но я… двери все закрыла... ходы с… сюд-да завалила, в комнату эту! Ему бежать некуда!

Джим бросается к креслу, где сидит Арсений. Мимо проносятся Кукловод и Райан. Мэтта они достанут, а Арсению нужна помощь.

– Алиса! – кричит, – медикаменты!!! Есть у тебя?

Шорох, пока он опускается на колени у кресла, где за ладони прибит к столу Арсений.

– Есть у нас, – опять шорох из динамиков, – да, тут… хватит на первое. Вы же… – уже тише, – воду дадите?

– Воду… – Арсений, стоило освободить его от верхних ремней, откинулся на спинку кресла. Он был натурально белый и глаза не открывал. – Воды б… не помешало…

– А противоядие?

Голос раздаётся из-за спины Джима. Он только боковым зрением успевает заметить, что это Оливия, а когда она там оказалась – неизвестно.

– Не травил он ничего. – Вот этот голос уже больше напоминает Алису. Раздражение и злость. – Чушь.

Оливия обмякает на пол, всхлипывает. Джиму не до этого. Он засовывает Арсению в зубы деревянную ручку молотка и заглядывает в глаза.

– У меня морфия половина ампулы. Введу и буду тащить гвозди. Кивни, как будешь готов.

Райан сбегает по лестнице. Боль, измотанность, всё исчезает. Есть только цель.

Я убью тебя сам

Как должен был

Сейчас

Позади топает Кукловод.

Сначала к логову, но это ошибка.

Мозг просчитывает варианты. Мэтт кинулся первым делом в логово. Заблокировано.

По той стороне.

Через винный погреб

Нет.

Грин заблокировала все двери.

Ход, о котором говорил Нортон.

Раз он спотыкается и летит на пол. Сдирает ладони об оставшуюся краску. Пятна крови.

Обезьяна тут пробегал. Хромой.

Повязка напиталась кровью.

Остались следы.

Запах крови. Чудится.

Выступ стены. Просвет. Он не закрыл двери.

Райан вылетает во двор и резко останавливается. Стабле лезет по стене. Он цепляется за плющ и карабкается вверх, уже на уровне третьего этажа.

– Нортоновский… пистолет бы, – вырывается с ненавистью.

Следом за этим – приступ кашля.

Подбежавший Кукловод становится рядом.

– Уходит.

Райан, сгибаясь пополам, проклинает чёртов кашель.

Арсений сидит в кресле, откинув голову на спинку. Наконец подействовал морфий.

На полу возле его ног валяются два окровавленных гвоздя, а Джим, проклиная антисанитарию, заматывает кровоточащие пробоины в ладонях тряпками. Нет перекиси. Нет хлоргексидина. Даже спирта нет. Нет стерильных бинтов. Единственное, что смог сделать Джим – вылить жалкие пару глотков воды в проколы. Хоть как-то промыть. Теперь, задевая оголёнными кусками мяса на месте ногтя мизинца, обматывает антисанитарными тряпками ладони.