Портреты Пером (СИ)

Корни дуба заливала дымящаяся чёрная кровь. Руки Арсеня были вымазаны в ней по локоть, его одежда, даже ступни. И он был прекрасен – с серпом, чутко реагирующий на прикосновения Джима, с наслаждением вырывающий из дрыгающегося связанного Стабле крики, вой, скулёж.

С неба падал мелкий снег, покрывая траву, оседая на ветвях дерева; потёки крови застывали чёрно-багровой ледяной коркой.

К пытающим подошла женщина в плаще, подставляя под раны корчащегося Мэтта серебряную чашу с вязью рун; кровь капала в неё, наполняя чужой утекающей вечностью.

Кукловод впитывал картину, чтобы потом зарисовать её.

Аластриона собрала кровь в чашу. Заставила Джима омыть в ней руки, после чего поблагодарила Видящего и исчезла.

Арсений протянул руку через туман, на огонёк свечи, и затушил его пальцами. Сид медленно растаял, как видение.

Вокруг них снова была комната с высокими окнами. За время, пока длился сеанс, стемнело. От погасшего фитиля тянулись в темноту тонкие извивы дыма.

Джим внимательно рассматривал свои руки. Ни царапины. Ни шрама. Отросли ногти, срослась кость.

– Тебя вылечили так же?

– За меня заплатили большую цену.

Он поднимается с пола. Оглядывается на застывшего в кресле Кукловода.

– У нас остался уголь?

Тьма. Только она ко мне благосклонна.

Здесь тихо и спокойно.

Нигде больше нет такой тьмы, как здесь.

Арсений отстраняется от пыльной поверхности зеркала. Всматривается в мутнеющие – чем дальше от зеркала, тем сильнее – глаза отражения.

– Нигде больше нет такой тьмы, как здесь. Я порву на части и заставлю истекать кровью любого, кто посягнёт на моё логово…

Сзади шаги, и на плечи ложатся тёплые ладони.

Джим смотрит в зеркало из-за его плеча, Арсений видит его отражение рядом со своим. Мерцают тёмные глаза (виноваты свечные блики). Он улыбается.

– Я на дне, Джим, – получилось только шёпотом и туда, его отражению. – Дно моей тьмы. Здесь тихо и спокойно. Нигде больше нет такой тьмы, как здесь.*

– И порвёшь любого, кто посягнёт на твоё логово. Да.

Отражение Джима согласно прикрывает глаза, чуть наклоняет голову.

Плечо чувствует его дыхание. Потом – прикосновение кончика носа, щекочущие пряди.

Джим вдыхает его запах.

Отражения зыбко колышутся, стекая к их ногам.

– Человек не должен этого делать. – Арсений с беспокойством оглянулся. – Погружаться в свою тьму. Отсюда нет выходов.

– А ты хочешь выйти? – Продолжает спокойно вдыхать, касаясь плеча кончиком носа.

– Хороший вопрос.

Вода поднимается до щиколоток. Прозрачная, она ловит отблески свечей.

Арсений прикрывает глаза.

– Не хочу. В этом и смысл.

– Тогда оставайся здесь. Я буду рядом.

Джим давно уснул на грязном матрасе, Кукловод – рядом, замотавшись в куртку. Арсений слышал, как они дышат во сне.

В окне, в промежутках плах, было видно, как хлещет дождь.

Он зачем-то вышел из комнаты, спустился на первый этаж. У гостиной напугал Роя. Подпольщик стоял у дверей с фонариком.

– Перо... ты... ты козёл, – сказал, вытирая лоб дрожащей рукой.

– Может и так.

Арсений на всякий случай посмотрел на свою тень – фонарик давал чёткий и холодный свет. Нет, рогов не наблюдалось.

– Чего у вас тут? – из дверей высунулся Джек. – Арсень?

– На улицу иду, воздухом подышать, – кивнул Арсений.

Крыс зашебуршился.

– Тогда я с тобой. Погоди.

Рой намылился было с ними, но Джек остановил его и сказал, что девушкам так спокойнее – когда кто-то на страже.

– Ну так поставь Нортона! – шёпотом возмутился подпольщик им вслед. – Не отойдёшь даже...

– Этот невинный, – Крыс заговорил, когда они были уже на крыльце, – три часа назад вместе с Нэт чуть не разорвал труп Стабле на части. Они как озверели. Понять можно, конечно... в чём-то. Но я думал, мы в отличие от Обезьяны всё-таки люди.

– Кроме меня.

– Кроме, – тихо согласился Джек.

Они слушали шуршание дождя. Воздух сделался холодный, зато пах свежо.

– Надо бы пнуть Форса, пусть Алисе объяснит, как окна открываются, – Джек в темноте шмыгнул носом. – Проветрить в доме. А ещё... проклятие-то никуда не делось. Все на расслабоне, потому что не видят, – он указал пальцем вверх.

Арсений кивнул. Не видят. Багровый экран никуда не делся. Разве что теперь сила, накопленная проклятием, оставалась бесхозной.

– Кукловод не станет принимать сторону проклятия. Но долго он так не продержится, оно ж само подопнёт под себя.

– Да мне Энди кое-что рассказал о проклятии. И что ты можешь творить с реальностью рисунками.

Арсений даже в темноте ощущал на себе испытующий взгляд крыса. Опустился на верхнюю, ещё под защитой козырька ступеньку.

– Нарисую картину. Живые и мёртвые, все, кого проклятие коснулось сильней всего. Я так уже делал, когда над Джимом ореол был, нарисовал его смерть, поверил в неё... И проклятие сожрало. Отступило от Джима в реальности. Только здесь я... поверю в ваше существование на картине и перестану верить в него здесь. Проклятие само влезет в картину, как в клетку. Станет краской.

Джек тихо присвистнул.

Опустился рядом.

– А с тобой что станет?

– А какая разница, брат-крыса? – Арсений обернулся к нему с ухмылкой. – Главное, чтобы дрянь эта закончилась.

– Ха, ты скажи это тому, кто будет объяснять ситуацию десятку мечтающих свалить отсюда людей, – Джек тоже заговорил прежним «фракционным тоном», – мне, то есть. «Извините, у нас тут проклятие, чокнутая Алиса, которую нельзя трогать, и Кукловод туда же, а Перо решил порисовать маленько на стеночке, так вот надо подождать, пока нарисуется, понимаете?» Красота.

– Жить хотят – проникнутся. Ну или позовёшь меня. Я им экскурсию по аду... – Арсений тоскливо уставился в шуршащую дождём темноту, – устрою.

– Разберусь, – Джек отмахнулся.

Они замолчали. Дождь припустил сильнее. В какой-то момент Арсений понял, что сидят они бок о бок, даже прижавшись, как воробьи, зябнущие под крышей. И впрямь: холодно.

Перед глазами то и дело – Исами с её «прощением» и тело Мэтта, прибитое к дубу, корчащееся. Чёрно-багровая кровь растапливает иней на коре, дымится в снегу Сида.

– Расскажи, что у вас тут.

– Да что... – Джек отмахнулся неопределённо, – про то, как труп пинали, рассказал уже. Потом пришёл Форс и отрезал пальцы. Для подделывания улик. Потом могилы копали, кто мог. У нас же ещё прошлые жертвы. Алиса прислала зубную пасту и лекарства. Раны промыли, перемотались, как могли. Зубы, кстати... Можешь в ванную зайти. Тюбик там оставили. Прямо человеком себя ощущаешь, честное слово. Ну, Дженни сварила какую-то бодягу из морковки и овсянки...

– Это каша с морковкой называется.

– Спасибо, профессор. Короче, поели, сил мыться ни у кого нет. Легли в гостиной. Только чуется мне, сегодня мало кто уснёт. Слушай, – крыс неожиданно пихнул его в бок, и Арсений едва не улетел с крыльца, – говори уже. Точно ведь есть что сказать, по морде чую.

– Перомордомантия. Гадание по морде Пера, – хмыкнул Арсений. – Да ты спецом стал.

– Да будь ты там хоть подручным Кукловода, хоть двоюродным дядюшкой сатаны, а наполовину всё равно человек. Рассказывай.

А почему бы и не побыть человеком

Напоследок-то

Арсений рассказывает всё. И про жертву Исами, которой лучше бы не быть, про то, как нарисовал Мэтта мёртвым, и над Обезьяной, который не должен был умереть, появился ореол; и что падение его с крыши случайностью не было. О том, что это было его первое спланированное, осознанное и желаемое убийство, умолчал. Да крыс и так, скорей всего, понял. И о том, как Видящий в Сиде, на холме у древнего дуба, в сопровождении Джима и Девы резал Стабле, как жертвенное животное. Без красок, правда.

– Да уж, – коротко подытожил Джек.

Арсений кивнул. Точнее не скажешь.

– Значит, ты... руки Джима? А свои...

Он прищурился. Арсений руки уложил на колени, ладонями вверх. Болели, ныли. Ещё и от сырости, особенно там, где ногти оторваны и ломаные. Кости.