Портреты Пером (СИ)

Рядом заламывает руки Дженни, утешает её Зак. Песок в часах отсчитал две минуты. Матерится Нэт, неуверенно уговаривают отойти Джен от стекла Рой и Оливия. Боятся, что она выкупит Нортона. Боятся не получить свою гарантию жизни. Мэтт наигрался с железом и теперь, разрезав на подпольщике одежду, льёт на кожу… раскалённое масло, кажется. Всё выше, от предплечья к шее.

Это фон, как и надрывные стоны Нортона – назойливый, шумный фон. Реальность – в безумных, голодных серых глазах Художника. Кукловод чувствует их на коже и под ней.

– Говори, – тихо, говорить больно, кожу тянет начинающей засыхать кровью, – чего хочешь? Скажи мне.

– Я – залог своей свободы. В такой форме. Я могу идти против него. Могу… запечатлеть тебя на стене. И себя. Мы останемся там… и когда-нибудь… осыплемся штукатуркой и перестанем быть. Проклятие не успеет быстро вырастить новых марионеток, на нас у него ушла тысяча лет. Но частью своей, – он порывисто схватил руку сухими горячими пальцами и приложил к своей щеке, – мы останемся здесь. В двух людях. Перо и Джон Фолл. Проживём с ними одну человеческую жизнь. Этого будет более чем достаточно.

Перестать быть

Тоже свобода

От бытия

– Я так сильно хотел быть, помнишь? – Кукловод сжимает его пальцы прямо на щеке. Чувствует горячечное тепло. – Боролся за это. Предлагаешь перестать быть ради свободы от его воли?

– Это единственный способ обрести свободу. Иное – остаться куклой.

– Я иду вместо него, я иду! – кричит Дженни отчаянно. Кукловоду всё равно.

– Ты одержим свободой, всегда был. – Вторую ладонь на его щёку, и пальцами – вверх, в волосы. – Обещай мне, что мы проживём яркую жизнь, чтобы небытие стало достойным окончанием.

– Иначе не будет. Я же… Перо, – он усмехается и прикрывает веки. – И всегда буду рядом с наследником семьи Фолл.

– Четыре минуты, Уоллис! Ты продержалась четыре минутки! – кричит Мэтт. – Слабовато для подружки убийцы, не находишь? Ну да твой выбор. На то он и аукцион.

– Сгорим и рассыплемся пеплом. – Кукловод отпускает Арсеня. Он чувствует жажду творить – прямо здесь, в комнате, полной перепуганных марионеток. Будто самоубийство – лучшее, что мог ему предложить его Художник.

Из комнаты им не выйти, бумаги мало.

Зато есть ручка и светлые обои. Этого достаточно.

Марионетки разочарованы и перепуганы. Мимолётная надежда сменяется на прежний ужас. Дженни отвязывает Нортона, путаясь пальцами в ремнях.

Теперь она не плачет. Привязывать сам он её не может, и вместо него идёт Рой. Он же доводит подпольщика до дверей.

Вскоре Уоллис остаётся одна в пыточной комнате, в то время как едва живой Джим-подпольщик корчится на полу. Кожа на верхней стороне руки от запястья до ключицы слезает белёсыми хлопьями. Файрвуд ставит ему укол – какая-то ампула, рвёт куски ткани, требует воду, сколько есть.

– Это только четвёртый…

Оливия отходит от стекла на трясущихся ногах.

– Кому-то надо это выдержать, – бормочет Рой. – Кому-то надо, чтобы все не умерли, надо…

– Либо делай это сам, либо заткнись! – рявкает бледный Джек, после чего его опять рвёт.

Его братец получает фляжку. Драгоценная вода выливается на тряпки, которые он накладывает на ожог Нортона. Часть стекает на пол.

Арсень прижимает к стеклу чистый лист. Проводит первую линию; решительно, чётко. Это не будет наброском.

За стеклом Мэтт переворачивает часы.

Арсений рисует. Частью своей ликуя: свобода. Свобода для его лорда, столько столетий управляемого нитями проклятья. И он согласен.

Разве не этого Художник хотел всё своё осознанное бытие?

Теперь я могу сделать тебе подарок, Кукловод

Лучше этого подарка сейчас не выдумать

– Милое личико, – хрипло доносят динамики. – Бить тебя не по-человечески, малышка.

– Ты и не человек, – бросает Джейн. Теперь она – Джейн. – Подавись собственным языком, тварь!

Рука с карандашом замирает. Арсений закусывает карандаш и тянется к фотоаппарату.

– Ну-ну. Грубая какая. Плохо воспитанная девочка.

Мэтт обходит вокруг Дженни. Ножом распарывает ей рукав платья – тоже левая рука, как у Нортона. Берёт со стола зажатый щипцами прут. Медленно тянет полосу железа к синему огню.

– Твоего дружка я облил маслом. Но как-то непоследовательно, согласись. Как варвар. С тобой будет умнее. С тобой я сначала зарубочки оставлю, как на мерительном стакане… Ну-ка…

Раскалённая полоса прижимается к запястью.

Арсений вскидывает фотоаппарат. Привычно – настройки, быстро – несколько первых кадров, и он смещается на шаг, толкая кого-то.

Когда Мэтт заканчивает процедуру, рука Джен вся в багровых полосках, включая пальцы. Кисть расчерчивает тройка полосок. Дженни, закрыв глаза, тяжело дышит. На щеках блестят слёзы.

Объектив ловит мерцание света от горелки.

– А теперь можно и маслица, – хрипит Мэтт. Дрожит. Заливает масло – обычное подсолнечное. Часть проливает на стол. Зажатая щипцами железная посудинка ходит ходуном над огоньком горелки.

Песок сыплется.

Мэтт льёт медленно. На каждой из отметок даёт крошеную передышку, когда крики Дженни затихают.

На четвёртый что ли заход её рвёт себе на колени.

Позади чертыхается Джим.

– Морфия только ампула, воды нет. У меня не хватит на всех, если Мэтт будет и дальше баловаться с ожогами.

И тебя. Опять.

Твоя боль – моя. На этот раз. Возьму сколько смогу

Две минуты тянутся. Стекло не позволяет фотографировать со вспышкой.

– Чтоб ты сдох… – шепчет Оливия.

Джек оставляет вазу и неверным шагом подходит к стеклу.

– Я…пойду, как песок…

Но едва песок перестаёт сыпаться, Зак первым и очень громко орёт, что пойдёт следующим.

– Любишь милую Джейн? – Мэтт, скалясь, перестаёт лить масло, хотя посудинка в щипцах всё ещё задумчиво накренена. – Готов за неё всё вытерпеть, герой? Не спеши, может, передумаешь. А то будет больно, сильно больно, хуже, чем у дантиста. Ну?

На руку Дженни падает с края посудины капля, но то ли она остыла, то ли Дженни уже не в состоянии реагировать.

Арсений делает кадр на увеличении, успевая её поймать.

Зак бьёт кулаком в стекло. Молча.

– Точно уверен, малыш?

– Зак, не д… дури, – Джек, бледно-зелёный в тусклом свете, оборачивается к нему. – Я сам пойду. Слышишь?

Закери бьёт ещё. Впечатывает кулак. Стекло тихо гудит. При таком ударе он должен был расхлестать костяшки в кровь.

Мэтт ухмыляется.

После третьего удара на стекле остаётся смазанный след крови.

И Обезьяна всё же уходит.

Джек закрывает глаза и опускает голову.

Пищит сигнал разблокировки, Закери влетает в комнату, тормошит Дженни. Отстёгивает ремни и фиксаторы, зовёт её по имени.

Джен.

Дженни. Солнце. Прости меня

Арсений передаёт фотоаппарат Джеку.

– Снимай просто вслепую, – свой голос далеко, со стороны. – Щёлкай, и всё. Мне нужны руки.

Джек кивает.

Дженни подхватывают у порога. Она в сознании, трясётся и скулит. Но едва её усаживают рядом с Нортоном, тут же тянется вслепую руками, ощупывает его спину.

Арсений отворачивается. Хруст ампулы. Джим ей поможет. Насколько в его силах сейчас.

– Хорошо всё, хорошо, – торопливый шёпот Оливии, – вы оба живы…

Зака привязывает Рой. Говорит, что мелкий дурак, но пацан молчит. Даже не огрызается на «мелкого» по привычке.

Уверен что спасёшь мир и нас в придачу

Мы все в это верили

Арсений прикладывает к стеклу лист с начатым рисунком. Вытаскивает из пучка собственных волос заткнутый туда карандаш.

– Мне… тряпку, хоть грязную… – тающим шёпотом просит Джен, явно не понимая, где она и что происходит. – Вытереться… я такая неряха…

Это она про рвоту на платье? Или о запёкшейся крови?

Всхлипы. Плачет сама Джен, обнимающая её Оливия и присевшая рядом с ними Нэт. Делают они это тихо и будто украдкой.

– Чего расклохтались? – невнятно огрызается Райан. – Такими темпами предпоследний точно сдохнет, и получите своё противоядие. Раненых смертельно пока нет.