Портреты Пером (СИ)

На следующем листе – вырезание иероглифов на коже с поливанием горячим чаем. Приписка гласила китайский словарь в библиотеке. Предназначалось сие для Дракончика.

Мэтт подавил желание разорвать чертежи.

Чего они испугаются теперь?

Он ощутил дикую зависть. От такой во рту кисло и на душе погано. Неизвестный этот… он так запугал марионеток, как ему и за месяц не удастся. Одна пытка Файрвуда ошейником чего стоит. Мэтт мог бы так же, но потребовались бы дни и месяцы для придумки идеи. А этот набрасывал только так.

Можно было бы воспользоваться чужими чертежами, раз этот свалил в туман. Но тут ведь…

Невыполнимо.

Не тогда, когда он едва может двигаться!

Вот растягивание между цепей Блэквуда с припиской дать ребёнку вырасти поскорей, перечёркнуто, рядом явно озарение заставить Уоллис выбирать между жизнями Нортона и Закери. Далее – весы «грехов», что-то вроде его игры, но быстрее и проще: двое на чашах весов над большими кастрюлями с кипящей водой. Остальные голосуют. За каждый голос добавляется камень тому, против кого проголосовали, и убирается у того, за кого был голос. Ноги проигравшего пленника в итоге варятся в кипятке. Дальше… дальше…

Мэтт замер.

Широким заголовком поверх страницы значилось «АУКЦИОН ДОБРОТЫ».

Судя по пометке комната 2 этаж стекло, это о комнатке той… она ещё в записях Кукловода об уроках для строптивых марионеток упоминалась. Мэтт её знает. Кукловод ей так и не воспользовался. А идея простая и гениальная, главное, хорошо ложится на его версию с отравлением. А после можно и сказать, что не было отравы-то. Шутка. Трикстер же любит шутить. Зато у этих прыти поубавится.

Ещё на листе была приписка кресло и инструментарий, ниже список, пункты вычеркнуты. То, что маньяк нашёл и приготовил. Всё… практически всё было. А чего не было – так это уже изыски, вот вроде ядовитой змеи. И зачем ему змея?

Эстет грёбаный. Знаем мы таких извращенцев.

В уголке самом стояла ориентировка, неперечёркнутая – вторая неделя июня.

Мэтт бросил взгляд на монитор. Куклы зашевелились. Собирались идти на ту сторону.

– Ничего не выйд… – только сейчас Мэтт понял, то его трясёт с головы до ног. Он замолчал, дотянулся до пульта, набрал нужную комбинацию. Дверь во внутренний двор захлопнулась наглухо.

Ту дверку заклинили а эту нет

Тупые куклы

Опомнившись, стянул полы куртки. На мониторе, где время записи, значилось 10 июня. Вторая неделя июня, значит.

А я вместо тебя

Сыграю, будь уверен.

Он подтянулся ближе к пульту, ухватившись за его край. Настройка нужных систем потребует времени.

Темнота перед глазами, темнота в голове, долгая и непроглядная темнота… рассасывается.

Алиса почти забыла себя, пока существовала в растворённом на дне сознания виде. Это было странно – в отвыкшее от ощущений «Я» первым же делом начала вливаться боль. Капля по капле. Сначала – стянутые и затёкшие запястья. Потом горячая пульсирующая боль в стопах. Это было двумя основными чувствами, к которым присоединились тянущий желудок, воспалённые почему-то глаза.

Алиса сомнамбулически качает головой, стараясь прийти в сознание. Сил нет. Эмоций практически нет. Элис всегда возвращала тело изрядно обессилевшим, а теперь оно больше напоминает выеденную скорлупку. Что-то среднее между жёстким похмельем, состоянием после сложного экзамена и истерики.

Никаких сил. Кашлянуть, проверяя голос.

Слушается.

На глаза помимо воли наворачиваются слёзы. Страх, неизвестность (кто её знает, что она тут успела натворить?), беспомощность.

– Что, проснулась, маленькая сучка? – Будто издалека – голос Мэтта. Алиса чуть сжимается, пытается закрыться руками. Не выходит. Привязаны. – Ну-ну, милая, как тебя на свободе-то оставлять? Побудешь привязанной.

Голос его дрожит. Алиса борется с собой, но, стоит моргнуть, как между век набухает и падает с ресниц капля.

Чтобы не текло из носа, приходится шмыгать.

Мэтт шипит. Голову поднимать не хочется – тогда он увидит слёзы. А с другой стороны, всё равно он уже слышит, что она плачет.

Вжаться в спинку кресла, сжимая бёдра. Алиса почему-то голая. Только сверху расстёгнутая мужская рубашка.

Теперь со стороны Стабле – тихие и злые маты. Шуршание. Решившись поднять голову, Алиса видит, что он расположил на фолловской кровати (прямо на одеяле) свою окровавленную ногу. Склонился над ней, из-за пальцев не видно, что делает.

Снова шмыгнуть. В горле комок, поэтому, прежде чем произнести слово, она пару раз вхолостую открывает рот.

– Ты… – скрип какой-то, а не голос, – что делаешь?

– Не твоё дело, – он дёргает плечом. Зло и раздражённо. – Заткнись и сиди спокойно.

Она покоряется. Пока он занят – будто вытаскивает что-то из небольшой раны – она двигает запястьями, ослабляя нажим верёвки. Оглядывает комнату сквозь слёзы: разгром, осколки, разорванное красное платье, разбитый монитор. Они дрались? Элис напала на Мэтта? На Трикстера? И оба исчезли, так, что ли?

Пальцы ног поджимаются. Холодно. А просить у Мэтта одежду – дело гиблое, скорее, последнее снимет.

Джек дёргает Арсеня за плечо. Только что от окна вернулся Энди и гнусаво сообщил, что экран проклятия, вроде остановившийся в росте, снова начал густеть.

– Оно скоро будет в распоряжении Кукловода, – сказал профессор и засел за какую-то книжку.

Перо неохотно отрывается от рисунка.

– Что?

– Исами думала, что твоё это Зеркало может менять реальность. Вроде как здесь всё как пластилин готовый, а ты типа скульптора, только лепишь из вариантов событий. Ты нас можешь вытащить? Попробуй!

Арсень хмыкает.

– Да мне плевать, что там думала или не думала Исами.

Джек вздрагивает от неожиданности.

– Меня не волнует отрава, Мэтт и прочая с ним, – продолжает Перо. – А теперь отойди, работать мешаешь.

Когда Мэтт поднимается, хромая, Алиса опускает голову и расслабляет тело. Будто без сознания. Или сломлена. Но надежда, что он не будет обращать на неё внимания, тает с каждым приближающимся шагом. Останавливается совсем близко – заложенный нос чувствует запах спирта и крови, а потом резкая боль в волосах, и лицо Алисы вздёргивают вверх. Мэтт смотрит на неё. Кривится в злой и нервной улыбке. Часто моргает. Он явно напуган, и от этого лишь страшнее – чем больше Мэтт боится, тем на более мерзкие и страшные вещи он способен.

– Сиди тихо, как мышка, поняла? – Шипит почти в лицо, обдавая её кислым запахом. – И тогда, как вернусь, я тебя, может, и не убью, да. Или убью, но быстро. Никаких – слышишь – глупостей.

Волосы больно. Очень. Слёзы на глаза наворачиваются. Но Алиса торопливо и перепугано дёргает головой.

Чего он боится

Обитатели побеждают

Что происходит

Мэтт скалится и как-то мелко содрогается, поднимая её за волосы ещё выше.

– Так я тебе и поверил, ага.

Коротко замахивается. Алиса видит блеснувшее тёмное стекло. Бутылка. Боль взрывается в голове.

Комната была на той стороне, надёжно блокированная от остальной части дома дверями-заглушками. Раньше это были две комнаты, но стену между ними Кукловод превратил в панорамное окно выше человеческого роста, куда было вставлено толстенное стекло. Место в стене оставалось только для бронированной двери.

За стеклом, в светлой комнате, сейчас кривлялся Обезьяна, расправлял на столе белое полотенчико. По большей части его косило от боли. Ещё в комнате был этот самый стол и тяжёлое кресло, похожее на то, в котором пытали Уоллис.

Они толклись в тёмной половине. Правильно, чтобы происходящее в освещённой части было лучше видно.

Райан отошёл к краю. Наблюдать за Мэттом не было ни малейшего желания. Остальные столпились у стекла, кроме Пера и Кукловода. Арсений рисовал, прислонив к стеклу листок. Насколько видно, харю Мэтта. И в целом его самого. На боку у Пера висел чехол с фотоаппаратом – Ричардсон зарядил игрушку от последнего живого аккумулятора.

Некоторых тошнило. Томпсон хотя бы поступила по-умному – пакетов нет, и она припёрла с собой вазу, в которую и блевала, как приспичит, но уже желчью. Уоллис и контуженная Мэрсер, обе зеленоватые, тряслись, потели и опирались друг на друга. Эти ещё не обзавелись вазами, но явно имели такие планы на будущее. Ещё тошнило младшего Фарвуда и Закери. Ричардсон поглядывал на них с намерением вскоре присоединиться.