Портреты Пером (СИ)

– Правильно, а надо объединить то и другое. Ты вообще на компромиссы способен? – Джек ловко закинул осьминога в раскрытую сумку. Возвёл глаза к потолку. Смотрел явно на омелу.

– Ты говоришь так, будто я демонстративно выбрасываю из сумки осьминога и корнишоны.

Джим тихо вздохнул. Было обидно. Ждёшь человека, любишь. Друзья об этом знают. И вот, любимый скоро возвращается, и оказывается, что встречу подготовили практически без твоего участия. И даже оповестили об этом в последние дни. Какая бы ни была мотивация.

Младший вывел его из раздумий, подпрыгнув в кресле и хлопнув перед собой в ладоши.

– Так, хорош киснуть. У нас одна ночь на то, чтобы придумать Перу адекватный подарок на день рождения, потому что потом будет некогда. Так что я за глинтвейн, потом засядем за мозговой штурм.

Джим проводил его, порывисто вынесшегося из комнаты вместе с подхваченными пакетами, долгим взглядом.

Комментарий к В ожидании снега * традиционные для Англии растения, служащие украшением на Рождество. Всё остальное Джек приплёл уже сам.

**”термин” из эзотерики. Мир и его законы такие, как есть, потому что люди в древности для удобства приняли договор о том, как нужно воспринимать тот или иной предмет. Грубо говоря, кошка является кошкой и имеет форму кошки только потому, что наши ушедшие в тьму тысячелетий предки так договорились между собой, а в данной интерпретации омела защищает только потому, что когда-то люди решили считать её мощным оберегом и поверили в это:)

====== Безвременье ======

I can only do so much

And of course it’s never enough… ©

Около десяти вечера вчера прошёл ливень, и всю влажную, тёплую ночь нещадно парило. Отсырело всё, что могло. В комнатах на втором этаже, куда перебрались, руководствуясь картой Энди, обитатели, слышались негромкие тревожные голоса.

Джим, лёгший спать пораньше, к часу ночи уже проснулся и послал Джека за всем необходимым для операции. В том числе за Лайзой как за ассистенткой. Она тогда лежала на кровати в детской, боясь пошевелиться – влажная одежда мерзко липла к телу, – скорчившись и поджав ноги, и думала о Джоне Фолле, когда-то ночевавшем тут со своим братом. Иногда она почти задрёмывала, и видела двух мальчишек, увлечённо собирающих железную дорогу на полу – тоннель, пути, мост, несколько вагончиков, – силуэты детей были полупрозрачны, как и игрушки; но она так и не поняла, сон это или настоящее видение прошлого, о которых рассказывал Арсень.

Иногда силуэты наливались багрянцем, подсвеченным огоньком коптящей свечи, и таяли в полумраке, оставляя только неясные красноватые блики в тёмных углах. Каждый раз это случалось всё быстрее, словно киноплёнку с чьим-то хорошим воспоминанием покадрово разъедало кислотой.

Лайза крепко зажмуривалась, а, открыв глаза, видела уже другую комнату.

Игрушек не было – их запихнули в углы, на пол накидали матрасов.

Внизу спал, растянувшись на матрасе, Зак. Взмокшие пряди светлых волос прилипли ко лбу, рот раскрыт. Иногда он вздрагивал во сне, сжимал пальцы забинтованных ладоней. Чуть дальше, обхватив себя руками, сидела Дженни. Ей не спалось, хотя Нортон уже давно спокойно спал на спине, ровно дыша и откинув в сторону руку – словно бы сохраняя для Джен местечко возле себя поуютнее.

Один раз она повернулась к Лайзе, видимо, заметила, что та не спит, и спросила, указывая куда-то в пространство:

– Ты их тоже видишь, да? Арсень же сказал…

Лайза посмотрела на двух призрачных детей, тающих во мраке. Видела ли Джен то же самое? Спрашивать было… жутко. Лайза просто кивнула, и она опустила голову, будто они только что признались друг другу в чём-то постыдном.

Поэтому стало даже легче, когда в коридоре послышались шаги. Нортон тут же проснулся и приподнял голову, но в дверь просунулась лохматая голова Джека, подсвеченная фонариком.

– Лайза, ты Джиму нужна, ассистировать. Воду кипятить я уже поставил.

Дженни тут же обернулась.

– Я могу что-то сделать?

– Тряпки бы не помешали, если есть.

Сказав это, голова Джека исчезла, послышались быстрые шаги по коридору, и Лайза, преодолевая омерзение, пошевелилась в коконе из влажной одежды и слезла с кровати.

В комнату Пера собрали все фонарики, какие ещё оставались рабочими, Дженни, пришедшая следом, зажгла несколько свечных огарков и принесла пару действительно чистых полотенец. Лайза знала, каково стирать теперь – в ледяной воде, обмылками хозяйственного мыла. Видела раз, как после стирки Нортон дышал на её скрюченные, покрасневшие пальчики, отогревая. Сама Лайза обычно засовывала руки в рукава, как в муфту, и старалась согреть пальцы о предплечья.

Только бы продержаться, – подумала вдруг, натягивая перчатки и длинными щипцами доставая из таза с горячей водой на одно из расстеленных полотенец прокипячённые инструменты. Они влажно, металлически поблёскивали в полутьме. – Выйти отсюда и забыть. Как страшный сон.

Только мы отсюда не выйдем.

– Джим, готов? – спросила, обернувшись через плечо.

Файрвуд уже сидел в перчатках – Дженни помогла надеть, она же тщательно собрала его волосы в хвост. На вопрос кивнул и скомандовал коротко:

– Ножницы.

Джим оперировал несчастные ладони Арсеня около получаса. Лайза, чтобы не волноваться в перерывах между подачей инструментов, про себя ругала чёртову антисанитарию. Конечно, они всё необходимое прокипятили, но уверенности в том, что такой асептики достаточно… С тем же успехом можно было сказать, что они тут живут, как в раю.

Потом, уже убравшись и уговорив Джима перед приёмом остальных отдохнуть хотя бы минут пять, присела рядом. Долго смотрела на отражение огонька свечи в боку стеклянной банки.

– Раньше как-то стеснялась у тебя поинтересоваться, – заговорила тихо, чтобы не напугать ушедшего в свои мысли Файрвуда. – Каково это – резать и зашивать дорогих тебе людей? Отличается чем-то?

– Отличается. Но это очень плохо.

Джим после операции будто постарел ещё сильнее. Стали глубже тени под глазами, проявились резко носогубные складки.

– Оперировать того, кто тебе дорог, вообще не рекомендуется. Хирург должен быть спокоен.

– Извини, что спросила.

– Ты думаешь, об этом неприятно говорить? – Он не поднимает глаза, но слегка улыбается.

– Не знаю. – Лайза пожала плечами. – Лучше уж извиниться. Последняя вещь в этом доме, которую я хотела бы сделать – обидеть тебя.

– Представляешь, сколько крови на моих руках? – Джим поднимает перед собой обе кисти. Смотрит на них. — Такое ощущение, что не смывается. Хирурги не должны давать клятву Гиппократа, их профессия в том, чтобы вредить. Мы режем людей и делаем это делом своей жизни. Нас не должен обижать закономерный интерес нормальных людей. Мы в крови, наши халаты в крови, наши скальпели...

Последнее скатывается в малопонятное бормотание.

– Ты режешь, потому что иначе никак. Когда придумают, как лечить так, чтобы не резать – вот тогда и надо будет убиваться на тему рук в крови.

Лайза поднялась с кровати, поглядывая на него с тревогой.

– Пять минут прошли. Может, мне пойти сказать Дженни, чтобы приводила людей по одному? А то если сейчас спуститься и объявить «доктор принимает», народ ломанётся сюда как стадо слонов.

Джим молчит несколько страшных секунд, не сводя взгляда с рук. Потом — кивает.

– Да, хорошая идея. Я пока приготовлю медикаменты.

За полтора часа Файрвуд успел осмотреть всех обитателей, включая Майкла, который так и не начал разговаривать, а так же провести ещё две небольших операции – вскрыл нарыв на ладони у Энди (держался тот с потрясающим хладнокровием), и вычистить рану у самой Лайзы. Вычистил, зашил, наложил повязку и сказал, что теперь заживёт быстро. Это если не считать кучи осмотренных и обработанных ладоней и мелких ран от ловушек.

Почти все, оказавшись в комнате, тут же начинали трещать без умолку, что видят разную ерунду в коридорах и комнатах – вроде каких-то угольков, катящихся по полу, или странных отсветов на стенках. По рассказам выходило, что видят-то не первый день, просто раньше говорить боялись и думали, что с ума сошли. А оказалось-то, что все видят – ну так и почему бы не рассказать теперь?