Портреты Пером (СИ)

– Угу… А что насчёт...

– Я подготовил комнату, если ты об этом. Вид на сад, тишина, отдельная ванная, тёмные шторы и большие окна. Всё открывается. Несколько ламп, завтра привезу мини-холодильник...

– Я через Джима передам сумку с вещами.

– Буду ждать.

Джон как-то напряжённо попрощался и отключился.

Джек, всё ещё слегка хмурясь, отнял трубку от уха. И тут же, чертыхнувшись, бросил телефон на кресло и кинулся снимать с плиты выкипающий и уже частично пузырящийся коричневой жижей на конфорке кофе.

Джек любит снег. Полюбил его, когда после всё-таки окончания инженерного факультета Сорбонны и поступления в аспирантуру уже в Лондоне съездил под рождественские каникулы на неделю в Россию, на родину Пера – не без помощи того же Фолла получив визу. В России снег был повсюду. Он оккупировал огромные территории, поля, леса, города. В Европе при таком количестве снега объявили бы чрезвычайное положение. А здесь снег шёл и шёл, заваливал всё к чертям, дворы и деревья, площади, здания, а люди спокойно себе расчищали сугробы, не суетились особо, деловито пробирались по снежным завалам с утра и устало топтались по утоптанному снегу вечером, в ранних светло-бежевых сумерках. Детям так вообще было весело.

Тогда, во время блужданий по городу, Джеку подумалось, что на характер Арсеня частично повлияло то, что он именно русский и жил там, где есть снег. Снег приучает бороться, со спокойствием принимая необходимость борьбы.

Посмеявшись про себя пришедшей мысли, вечером в гостинице Джек всё же внёс её в документ, куда записывал впечатления от поездки.

Тогда ему было двадцать семь. Восемь лет назад.

Вернувшись, он отправился в Вичбридж и сравнил. Там как раз лил дождь. И в Лондоне лил дождь, дождь… в общем, это было вместо снега на Рождество.

Джеку хотелось туда, где снег. Иногда, гостя на рождественские каникулы у Джима, он подолгу вечерами смотрел в окно. Хорошо, если дождь не шёл. Иногда он шёл. Джим обозвал его состояние «русской тоской по снегу». Предложил лечить глинтвейном, а долгосрочно – изучением русского языка. Так сказать, приобщением к истокам.

Джек отшутился, что у него и так культурный шок после поездки, а тут ещё русский язык, но к словарям, если случалось оказаться в книжном, стал присматривался, а вскоре даже приобрёл два – обычный и фразеологический.

День выдался серый, с неба сыпал мелкий крупяной снежок. Мёрзла переносица – по ней то и дело почему-то сползали очки, ничерта не грело полупальто, накинутое на рубашку. Да и джинсы явно не по погоде. Джим опять разворчится.

Это в машине тепло, а пока бродишь по внутреннему двору особняка, где всё заросло сухой травой (кое-где выглядывала и свежая, из-под островков снежной крупы), успеваешь продрогнуть. Джек внутрь не заходит, незачем, тем более в этот период, когда старый дом готовится умирать. Хватает и здесь.

Ощущение вибрирующего, словно чем-то растянутого воздуха.

Дальняя сторона двора со взрытыми, наполовину засыпанными ямами: вскрывали могилы, чтобы перезахоронить останки погибших.

Бурая трава в присыпке из снежной крупы.

Забитый гниющими листьями, ветками и грязью фонтан.

Двойные ворота.

Свистящий сквозняк.

Запах холодной сырости.

Куски отвалившейся каменной облицовки, грязь. Призраки луж – наполовину впитавшиеся в землю и затянутые белым льдом.

Облетевшие кусты, скравшие под собой углы двора.

Покрытая мхом статуя из серого растрескавшегося камня.

Угрюмо склонившиеся над землей деревья. Остатки сухой листвы на ветках. На дубе – пучки омелы. Она-то, зараза, зелёная. Подумав, Джек даже слазил на дуб. Ободрал руки о кору, но содрал один пучок. В подарок Джиму, ага.

Потому что отпугивает злых духов.

Потому что.

Джек сухо усмехнулся.

Любой, прошедший особняк, знает: злых духов отпугивают не травками сушёными, а кровью и ценой собственной жизни.

На кладбище не пошёл. Смотреть, как снежная крупа сыплется на могильные плиты… Нет уж.

Сделал пару фоток на телефон и развернулся на выход.

По пути к оставленной машине чирканул Фоллу привычную смс-ку: «подумай всё-таки снести особняк. Тут всё уже проржавело и прогнило к чертям, дешевле будет отстроить заново».

Через полминуты, когда он уже сидел в тёплом салоне, пристёгиваясь и готовясь отчалить, пришла ответка.

«Я подумаю:)Если что, взрывные работы доверю исключительно такому специалисту, как ты».

Фолл повадился слать смс со смайликами. То ли дочь научила, то ли сам добрался до такой функции в телефоне и обалдел с открытия настолько, что до сих пор не отпустило – кто его, бывшего маньяка, знает.

До квартирки Джима он добрался уже в глубоких сумерках. Свой ключ был. Брат должен был вернуться к десяти.

Стянул ботинки в прихожей и, шурша пакетами, проследовал на кухню.

Джек не очень любил бывать у брата. Он любил бывать с Джимом, но не у него в квартире.

Если в собственной был вечный филиал хаоса и бардака (тоже ничего хорошего, но хоть что-то душевное и живое ощущалось), то у Джима – стерильный порядок. Он хотел завести кота, да так и не завёл. Он хотел сделать хоть что-то, чтобы тут стало уютнее – и не нашёл времени (и желания). Джим придумывал тысячи предлогов, чтобы не делать ничего, кроме уборки. В итоге – минимум мебели, куча книг на всех доступных поверхностях, немножко ковров и пара подушек. Так, чтобы было куда приткнуться.

Правда, теперь сюда перекочевали и вещи Пера. Его ноутбук, папки с фотографиями, куча фотографического оборудования, одежда, сертификаты и дипломы с фотовыставок и конкурсов, папка с документами… Джим тогда ещё, в октябре, пока Арсень валялся в больнице, просил помощи с перевозкой. Вывозить пришлось из Мейфера, на что Джек только присвистнул: похоже на их Перо, оказываться в самых неожиданных местах.

И всю эту гору вещей брат умудрился уложить в ровненький порядок.

Это сюда он собирается привезти его, что ли? В загашник чистоты? – отчего-то в первый раз пришла мысль. Джек мотнул головой.

Распределив содержимое продуктовых пакетов на кухне, не включая свет, прошёл в гостиную. Пучок омелы зацепил за рожок люстры, сам плюхнулся на диван – как был, в плаще и шарфе. После посещения Вичбриджа всегда продирал холод. Долго, иногда по целой ночи, а выгонялся только глинтвейном. А глинтвейн надо готовить. Надо подниматься с дивана. Лучше уж подождать Джима – чтобы пнул. К тому же, он обещал купить чего-нибудь по дороге обратно.

Начиная с девяти (конец рабочего дня для Джима) можно отсчитывать. Старший пунктуален и предсказуем как чёрт. Десять минут он убирается на рабочем месте и точно любезничает с коллегами. Пять минут идёт до метро, около двадцати едет, потом заходит в магазин и, наконец, домой.

И правда: по расписанию стрекочет открываемый дверной замок.

– Еды нет! – громко объявляет Джек открывшейся двери.

– А ты сам-то ел? – Джим шуршит кашне и пальто. Снимает.

– Предположим, хотя бы раз в жизни – точно.

– Тогда иди и забери пакеты, иначе готовить начну я.

Зная кулинарные таланты брата – угроза серьёзная.

Джек со вздохом поднимается с дивана. По дороге раскидывает вещи: пальто – на ручку кресла, шапку – на тумбочку у двери, шарф – на не успевшего увернуться Джима, заодно перехватив у него шуршащие пакеты.

– Для глинтвейна всё взял, руки вымою, ужин… – заглянуть в верхний, – через полчаса.

– Приходи почаще. – Джим с невозмутимым лицом сматывает с себя шарф и водружает его на вешалку. – Освобождаешь меня от уймы домашних дел.

– А что, руки ты тоже за меня обычно моешь? – съехидничать и потащить уже пакеты на кухню. Зная старшего, он может долго разводить софизмы, просто стоя на одном месте. Ужин таким образом приготовить сложновато.

Младший с решительным видом отставил кружку с глинтвейном. Кружка у него была своя, специально сюда привёз. А по-правде, не кружка, а бульонница, потому что чая, по его словам, должно быть много. И жест отставления сей посудины выглядел потому более весомым. А Джек ещё и пальцы перед собой в замок сцепил.